Отважные капитаны. Сборник

Миссис Чейн отдыхала в гостинице, близ Истер-Пойнта. Местные порядки не мало удивляли избалованную леди. Скатерти на столах были белые, с красными шашками. Постояльцы, казалось, были давно между собой знакомы и часто шумели до полночи. На второй день миссис Чейн вынула из ушей бриллиантовые серьги, когда сошла к завтраку за табльдотом.
— Ужасно странные здесь люди, — сказала она мужу, — такие простые!
— Это не простота, мамочка!
— Но почему женщины здесь так просто одеты? Ни у одной нет платья, которое бы стоило сто долларов!
— Знаю, милая. Должно быть, у них, на Востоке, уж такая мода. Ну, как ты себя чувствуешь?
— Я редко вижу Харви; он всегда с тобою; но я теперь уж не такая нервная, как была!
— С тех пор как умер Вилли, я тоже никогда не чувствовал себя так хорошо, как теперь. Раньше я как-то не понимал, что у меня есть сын. Теперь я вижу, что Харви уже не мальчик. Он сразу возмужал. Не принести ли тебе чего-нибудь, дорогая? Подушку под голову?.. Хорошо, хорошо. А мы пойдем опять пошатаемся по пристани.
Харви ходил всюду за отцом, как тень. Они бродили вдвоем. Иногда Чейн-отец опирался рукою на плечо сына, Харви впервые заметил характерную черту отца: он умел проникнуть как-то в душу людей.
— Как это тебе удается выпытывать у них все, не открывая в то же время своих планов? — спросил сын.
— Мне приходилось видеть на моем веку немало людей, Харви, ну, я и привык распознавать их. У меня есть опыт! — Они сели на перила набережной. — Когда потолкаешься между людей, они начинают считать тебя за ровню.
— Вроде того, как они обращаются со мною на пристани Вувермана? Я теперь такой же рыбак, как все они. Диско всем сказал, что я честно заслужил свой заработок. — Харви вытянул руки и потер их. — Опять стали мягкие! — сказал он.
— Пусть они останутся такими еще несколько лет, пока ты заканчиваешь свое образование. Потом ты можешь опять сделать их жесткими работой!
— Да, пожалуй! — ответил Харви, но не особенно веселым тоном.
— Успокойся, Харви. Ты опять можешь спрятаться под крылышко мамаши. Она опять будет беспокоиться о твоих нервах, здоровье.
— Разве я когда-нибудь делал это? — спросил Харви. Отец повернулся к нему всем корпусом.
— Ты так же хорошо знаешь, как я, что я могу добиться от тебя чего-нибудь только в том случае, если ты будешь со мною заодно. С тобой одним я справиться могу, но, если мне придется бороться с вами обоими, с тобой и с матерью, — я пасую!
— Ты меня считаешь повесой, отец?
— Я сам отчасти виноват в этом; но уж если желаешь слышать правду, ты действительно был повесой. Не правда ли?
— Гм! Диско думает… Скажи, сколько могло стоить и будет еще стоить все мое образование?
— Никогда не подсчитывал, — улыбнулся Чейн, — но я думаю, около пятидесяти тысяч долларов, а может быть, и все шестьдесят наберутся. Молодое поколение стоит дорого!
Харви свистнул, но в душе он, пожалуй, все-таки был скорее рад, чем огорчен, узнав, как дорого стоило его воспитание.
— И все это мертвый капитал? — спросил он.
— Надеюсь, он будет приносить проценты!
— Положим даже, что тридцать тысяч я заслужил, но все же остаются еще тридцать, все же это большая потеря! — Харви глубокомысленно покачал головой.
Чейн так расхохотался, что чуть не свалился в воду.
— Диско получил куда больше выгоды от Дэна, который начал работать с десяти лет. А Дэну еще полгода ходить в школу!
— А тебе завидно?
— Нет, я никому не завидую. Я только довольно плохого о себе мнения, вот и все!
Чейн вынул из кармана сигару, откусил кончик ее и закурил. Отец и сын были очень похожи друг на друга, только у Чейна была борода. Нос Харви был такой же орлиный, как у отца, те же темные глаза и узкое, овальное лицо.
— С этих пор, — сказал Чейн, — до совершеннолетия я буду тратить на тебя от шести до восьми тысяч в год. Со времени совершеннолетия ты получишь от меня тысяч сорок или пятьдесят, кроме того, еще то, что даст мать. К твоим услугам будет также лакей, яхта, на которой, если угодно, можешь играть в карты с собственной командой.
 
— Как Лори Тэк? — вставил Харви.
— Да, или как братья де Витре, или сын старого Мак-Кведа. В Калифорнии много наберется таких. А вот для примера яхта, о какой мы говорим!
Окрашенная в черный цвет новая паровая яхточка, с каютой из красного дерева, с никелевым нактоузом [10], с полосатым тентом, пришла на всех парах в гавань. На корме ее развевался флаг одного из нью-йоркских яхт-клубов. Два молодых человека, в каких-то фантастических костюмах, которые, очевидно, должны были сойти за морские, играли в карты. Около них сидели две дамы с цветными зонтиками и громко смеялись.
— Не хотел бы я на такой яхте очутиться на море во время шторма! — сказал Харви, критически разглядывая яхту-игрушку, в то время как она причаливала.
— Я могу подарить тебе такую яхту, даже вдвое дороже этой, Харви, хочешь? — спросил отец.
Харви не отвечал, он продолжал смотреть на молодых людей.
— Если бы я не умел бросить как следует конца, — сказал он, — лучше я остался бы себе на берегу, а не совался бы в моряки.
— Остался бы на берегу?
— Да, и держался бы за маменькину юбку!
Глаза Харви презрительно сверкнули.
— В этом отношении я с тобой согласен.
— Положи мне десять долларов в месяц жалованья! — сказал Харви.
— Ни цента больше, пока не заслужишь!
— Я готов лучше кухню мести, только бы зарабатывать что-нибудь сейчас же, чем…
— Я это понимаю. Ну, кухню мести может кто-нибудь другой. В молодости я сам сделал ошибку, принявшись слишком рано за дело!
— И эта ошибка принесла тридцать миллионов долларов, не правда ли?
— Кое-что я нажил, кое-что и потерял. Я расскажу тебе все!
Чейн начал рассказывать сыну историю своей жизни. Он пощипывал бороду, с улыбкой смотрел в спокойную водную даль и говорил монотонным голосом, без жестов. А между тем эту историю охотно напечатал бы за деньги не один правительственный орган. Обзор жизни этого сорокалетнего человека был в то же время очерком жизни Нового Запада.
Не имея родителей, Чейн еще мальчиком начал полную приключений жизнь в Техасе. Новые города вырастали тогда за какой-нибудь месяц, иные исчезали бесследно за несколько месяцев в междоусобных распрях. Взглянув на некоторые из современных благоустроенных городов, трудно даже предположить, что когда-то они были свидетелями диких и кровопролитных сцен. В то время было проложено три железных дороги. Чейн рассказывал о людях разных национальностей, которые вырубали леса, строили железные дороги, работали на приисках и других предприятиях.
Он говорил о колоссальных богатствах, достававшихся случайно, в один день. Сам Чейн, живший в это время лихорадочной деятельности, пережил все превратности судьбы: то он был богат, то нищ, то ехал верхом по неведомой стране, но чаще брел пешком, всегда, однако, неизменно вперед, в погоне за счастьем. Он пробовал содержать гостиницу, был журналистом, механиком, барабанщиком, агентом страхового общества, политическим деятелем, торговцем ромом, собственником приисков, спекулянтом, пастухом, просто бродягой. Иногда под ударами судьбы он чувствовал себя утомленным до полусмерти, но потом снова успокаивался и, воспрянув духом, выплывал на жизненном море. Жизнь Харви Чейна была тесно связана с историей культурного развития его родины.
В самые тяжелые минуты вера никогда не покидала его, ни на минуту не терял он также мужества и присутствия духа.
Чейн рассказывал неторопливо и спокойно; память не изменяла ему, он помнил все прожитое в мельчайших подробностях. Ему приходилось платить добром за зло своим врагам, прощать им, уговаривать, упрашивать городские власти, товарищества и синдикаты для их же блага. Отовсюду он уходил, оставляя за собою выстроенные и проложенные им железные дороги, которыми могло пользоваться человечество.