Отважные капитаны. Сборник
Диско важно расхаживал в вышитых туфлях и курил трубку.
— Ты делаешься такой же полоумный, как Харви, — сказал он. — Оба вы прыгаете, возитесь, валяетесь под столами; от вас никто в доме не знает покоя!
— Скоро вы узнаете, почему мы так веселимся! — возразил Дэн.
Дэн и Харви отправились на конке в восточную часть города. Там они пробрались к берегу, легли на красный гравий и смеялись, как безумные. Харви показал Дэну какую-то телеграмму. Оба дали клятву до поры до времени хранить молчание.
— Родители Харви? — сказал Дэн за ужином с самым невинным видом. — Должно быть, они не представляют из себя ничего особенного, иначе мы бы услышали о них уже давно. У его отца есть какая-то лавочка. Может быть, он и даст тебе, отец, долларов пять за Харви!
— Что я говорил? Что? — торжествовал Сальтерс. — Не всякому слуху верь, Дэн!
Глава 9
Как бы ни было велико личное горе миллионера, да и вообще всякого трудящегося человека, оно не может заставить его бросить дела. Харви Чейн, отец, выехал в июне месяце навстречу своей жене, которая возвращалась сломленная горем, близкая к помешательству: день и ночь ей мерещилось, что она видит, как сын ее тонет в море. Муж окружил ее врачами, учеными сиделками, массажистками — ничто не помогало. Миссис Чейн тихо лежала и стонала или целыми часами говорила о своем мальчике со всяким, кто хотел слушать ее рассказы. У нее не было никакой надежды. Никто не мог ее утешить. Ей только хотелось знать, по крайней мере, одно: ушибся ли он, когда упал в море. Муж зорко следил за нею, чтобы она не произвела этот эксперимент лично. Сам он говорил мало о своем горе и даже как-то не сознавал, насколько оно глубоко, пока раз не поймал себя на вопросе: «К чему все это?» — в то время как отмечал что-то на памятном листке своего календаря.
Прежде он всегда лелеял мысль, что когда-нибудь, когда он окончательно приведет в порядок свои дела, а Харви закончит курс училища, он сделает сына своим компаньоном, и они будут работать сообща. Но сын его умер, утонул в море, как швед-матрос с одного из крупных пароходов Чейна, шедших с грузом чая. Жена тоже была чуть не при смерти. Самого его сживала со свету целая армия докторов, сестер милосердия и просто сердобольных женщин. Его измучили также капризы бедной женщины, не находившей покоя своей мятущейся душе. Все это отразилось на нем и сокрушало его энергию.
Он отвез жену в свой новый замок в Сан-Диего, где она заняла со своим штатом целый флигель. Сам Чейн целыми днями просиживал со своим секретарем на веранде. Четыре западных железнодорожных компании вели конкурентную борьбу, в которой принимал участие и Чейн. На его предприятии в Орегоне рабочие устроили стачку. Законодательная палата Калифорнии тоже объявила войну предпринимателям.
В былое время он не ждал бы вызова и вел бы энергичную борьбу. Теперь он сидел безучастно, надвинув низко на лоб мягкую черную шляпу, сгорбившись, устремляя взор то на свои сапоги, то на китайские джонки, плавающие в заливе, и машинально отвечал на вопросы, которые ему задавал секретарь, вскрывавший утреннюю почту. Тут же, у телеграфного аппарата, сидела молодая девушка.
Чейн высчитывал, сколько будет стоить полная ликвидация его дел. Он мечтал переехать в одно из своих имений в Колорадо, в Вашингтоне или Южной Каролине и там забыть о постигшей его трагедии.
Машинка внезапно перестала стучать. Девушка взглянула на секретаря, а тот побледнел как полотно.
Он передал Чейну телеграмму из Сан-Франциско:
«Взят на рыбачью шхуну «Мы здесь» после того, как упал с парохода на Отмелях. Жду денег и инструкций в Глостере, у Диско Тропа. Телеграфируйте, что делать и как здоровье мамы. Харви Чейн».
Прочитав это, отец выронил депешу из рук, приник головою к столу и тяжело задышал. Секретарь побежал за доктором миссис Чейн. Когда доктор пришел, Чейн ходил по комнате взад и вперед.
— Что вы думаете об этом? Возможно ли это? Есть ли в этом смысл? Я ничего не понимаю! — восклицал он.
— Я понимаю, — отвечал доктор, — что я потеряю мой гонорар, семь тысяч долларов в год. Вот и все! — Он вспомнил о своей утомительной нью-йоркской практике, которую бросил по просьбе Чейна, и возвратил ему депешу.
— Как вы думаете, можно ли сообщить ей об этом? Или, может быть, это обман?
— Какова могла бы быть цель обмана? — спросил, в свою очередь, доктор. — Наверное, это писал ваш сын!
В комнату вошла горничная-француженка:
— Миссис Чейн просит вас сейчас же к ней: она беспокоится, что вам дурно! — сказала она.
Владелец тридцати миллионов покорно встал и последовал за Сюзанной. С верхней площадки лестницы послышался высокий женский голос:
— Что случилось?
Крик, вырвавшийся у миссис Чейн и пронесшийся по всей анфиладе комнат огромного дома, когда муж довольно неосторожно рассказал ей новость, не поддается описанию.
— Ничего, — успокаивающе сказал доктор секретарю. — Современная медицинская литература учит, что от радости не умирают!
Тотчас же было дано распоряжение по телеграфу, чтобы был приготовлен особый поезд для владельца железных дорог Чейна. Весть о выезде миллионера облетела все ветви железной дороги от Лос-Анджелеса до Бостона и Барстова, от Южной Каролины до Атчисона, Топеки, Санта-Фе и Чикаго, чтобы везде были готовы поезда, путь свободен, и частный экстренный вагон «Констанция», названный так в честь жены миллионера, мог как можно быстрее, без задержек и остановок, пролететь две тысячи триста пятьдесят миль. Пущено было в дело шестнадцать локомотивов, шестнадцать лучших машинистов и столько же кочегаров были экстренно призваны. Для перемены паровозов приказано было затрачивать не более двух с половиной минут, для возобновления запаса воды — три минуты и столько же — для запаса углем. «Распорядитесь, чтобы приготовлены были резервуары, потому что Харви Чейн спешит, спешит… спешит…» — неслось по телеграфным проводам. «Поезд должен идти со скоростью сорок миль в час. Расстелите ковер-самолет, чтобы пролететь пространство от Сан-Диего до Чикаго. Скорее! О, скорее!..»
— Жарко будет, — сказал Чейн жене, когда они в воскресенье утром выехали из Сан-Диего. — Мы поедем очень быстро, мамочка, как только можно быстро. Ну, зачем ты надела перчатки и шляпку? Лучше бы ты прилегла и приняла лекарство. Я бы предложил тебе сыграть партию в домино, но сегодня воскресенье!
— Мне хорошо, очень хорошо. Если я сниму шляпку, мне будет казаться, что я не в дороге и никогда не доеду до места!
— Попробуй заснуть, мамочка. Ты и не заметишь, как мы приедем в Чикаго!
— Но мы еще только в Бостоне. Ах! Прикажи им поторопиться!
Шестифунтовые двигатели отбивали такт, быстро мчась из Сан-Бернардино, через Могавские степи. Степь дышала раскаленным воздухом. Затем началась такая же знойная холмистая область. Повернули на восток, к реке Колорадо. Было томительно жарко. Миссис Чейн лежала со льдом на голове. Дальше потянулись под раскаленным небом леса и каменоломни. Угольки, вылетавшие из трубы паровоза, стучали по крыше вагона. За бешено вертящимися колесами летел вихрь пыли. Запасная поездная прислуга сидела и ждала очереди. Чейн, не зная, куда деваться, пошел к этим простым людям, кочегарам и машинистам, и начал рассказывать им о своем сыне, которого считал погибшим, но который спасся. И они радовались вместе с ним и предлагали прибавить ходу. И поезд несся все с большей и с большей скоростью, пока, наконец, главный начальник движения не запротестовал против такой скорости, находя ее опасной.
А миссис Чейн лежала в своем вагоне-будуаре, слегка стонала и просила мужа приказать поторопиться. Вот уже пески и скалы Аризоны остались позади. Наконец, треск приводов зубчатых колес и визг тормозов возвестили о прибытии в Кулидж, место Континентального разветвления.
В Альбукерке поезд перевели в Глориетту; он прошел через Ратонский туннель и Додж-Сити. Здесь Чейну случайно попала в руки газета, в которой он прочитал известия о сыне. Какой-то репортер интервьюировал Харви. По его словам, это был действительно сын железнодорожного туза Чейна. Сообщение это несколько успокоило миссис Чейн, но она все продолжала просить доставить ее поскорее до цели путешествия. Как вихрь, пронеслись они мимо Никерсона, Топеки и Марселина. Теперь уже чаще стали попадаться на пути города и деревни. Они ехали среди более населенных мест.