Мародёр (СИ)
Неприятно было осознавать, но Витибо прав во всем. И бабка у него действительно была ведьмой. Добротной такой ведьмой, много знающей и умеющей. До последнего дня семьи, включая императорскую к ней гонцов отправляли, стремясь заполучить. Но она всем отказала, включая самого императора. Так и умерла со своим талантом не кому его не передав. Дети оказались не способны, а учить кого-то со стороны тона не захотела. Внук мог бы, но он был слишком мал, она слишком стара, а родители слишком глупы, чтобы позволить Витибо стать магом. Участь слуги намного лучше.
Надо бы проверить еще раз. И самого Витибо, и самое сейчас главное, как он накрыл стол.
Переодевшись в домашнюю одежду, сменив узкие тяжелые сапоги, на мягкие, подбитые мехом тапочки, а тугой камзол на просторный халат, привезенный откуда-то с юга, подхватив кувшин пива, совершенно не заботясь о приличиях магистэр вышел на балкон и в два глотка ополовинил сосуд. Он снова чувствовал себя молодым.
Ее он почувствовал прежде чем увидел. Легкий холодок, пробежавший по позвоночнику, он мог бы назвать приятным, если бы не знал его происхождения. Затем кто-то нежно коснулся его Сути, еще раз, еще, и последний более требовательный. Руовирио приоткрыл Суть, ровно настолько, чтобы она узнала его. И она узнала. Больше не скрываясь вышла на дорожку к дому. Прекрасна, как всегда. Темно-красное, расшитое по краям золотом, платье с высоким прикрывающим шею воротником, но совершенно не скрывающим грудь, особенно если смотреть сверху. Она словно уловила его мысли, остановилась, подняла на магистэра темные, почти черные глаза, тонкие губы обворожительно улыбнулись, кончик языка на мгновение показался изо рта, прикоснулся к уголкам губы, сперва слева, потом справа. Пробежался по верхней губе и вновь скрылся во рту.
Руовирио усмехнулся. Они играли в это всякий раз, когда она приходила. Он был недотрогой, а она распутной девкой, что стремится его соблазнить. У нее ни разу не получилось. Даже интересно, как она отреагирует, если магистэр уступит ее чарам.
Он отпер дверь, впустил ее внутрь.
— Айяна, вы великолепны! Впрочем, как всегда! Вы всегда великолепны! Но в этот раз! — он говорил о деле, но сказал так, в надежде, что она все-таки женщина и даже в ней найдется частичка, что сможет отыскать в словах личный комплимент. Не ошибся.
— Старый льстец, — усмехнулась Айяна.
— И как это только тебе удается. — он высоко поднял лампу, повернулся и не спеша пошел в кабинет.
— Магистэр, — услышал он и похолодел от стали в голосе. — Ты не боишься поворачиваться ко мне спиной?
— Я — магистэр, а не безумец. Конечно я боюсь. Боюсь всякий раз, когда ты смотришь на меня. боюсь, когда ты рядом, боюсь, когда ты далеко. Ты достаточно безумна, чтобы попытаться меня убить. Но ты достаточно умна, чтобы не делать этого. Ведь верно? — он нащупал на шее цепочку, потянул. Двойная шестеренка, две капельки крови одна на внешнем ободе, вторая в общем центре. И едва заметно сверкающий огонек на маленькой шестеренке между ними. — Ты ведь не станешь меня убивать просто так, по прихоти? — он погладил шестеренку. Передвинул свою кровь развел каплю крови и осколок души в разные стороны.
— Не стану, — подтвердила Айяна. — По прихоти не стану, а вот когда решу, что жить мне надоело, приду за тобой. Во всех смыслах.
Магистэр вздохнул. Он не собирался умирать и этот разговор был ему неприятен.
— Пойдем, расскажешь мне как у тебя все получилось. Мне очень интересно как ты это сделала. я впечатлен! Добиться так много таким малым.
— Сперва еда! — прошипела вдруг она. — Я голодна.
— Стол накрыт, — кивнул Руовирио.
С поросенком она расправилась пока магистэр наливал вино, она съела его в два укуса, съела, не оставив даже косточек, проглотив все до последней крошки. Магистэр впечатлен не был, он видел такое и раньше, и понимал, что поросенок лишь начало трапезы.
— И все же, — он поставил перед ней кружку с вином — поведай, как ты смогла уладить все так быстро и так ловко.
_Ты обманул меня старик! — пережёвывая перепелиную ногу сказала она.
— Я? — магистэр удивился.
— Ты! — обглоданная птичья нога замерла в ладони от груди Руовирио. — Ты обещал, что он придет, но он пришел не один!
— Айяна, не разочаровывай меня. неужели ты думала, что главный страж Дола явится разглядывать рисунки в гордом одиночестве.
— Не делай из меня дуру! Я прожила в пять раз дольше тебя.
Бровь магистэра приподнялась. В пять раз дольше, и что с того, кто потерял все, что имел? Кто чей сейчас раб? Не заключать сделки с демонами? Это всегда плохо кончается? Быть может, но только не тогда, когда демон боится тебя больше чем смерти.
— Конечно, я понимаю, что он не пришел был один. Но ты не говорил мне, что с ним будет мальчишка.
— Мальчишка? — удивился магистэр. — Какой мальчишка?
— Ой, а то ты не знаешь. Молоденький, я его и не видела ни разу, чистенький как слеза.
Она замолчала, пристально глядя на удивлённого магистэра. Он не знал. Айяна закусила губу. Не знал о мальчишке. Не знал о том, что у Грачевых, да падет на них пламя ада, появился Чистый Лист. Не совсем чистый. От него шел очень, очень интересный запах, похожий на тот, что испускают пепельники, только приятный. И раз старик о нем не знал, то и знать все целиком ему не обязательно. Мальчишка может еще пригодиться ей самой. Или сам, или его приятный запах, чтобы его не испускало.
Но слово сказано. Слово произнесено и услышано. Слово услышано и понято. И отступать некуда, теперь надо сделать так, чтобы отступление не выглядело бегством. Она посмотрела на магистэра, тот сидел, внимательно глядя на нее, взгляд слегка растерянный, не понимающий, но Айяла слишком долго прожила на свете, видела слишком много людей, чтобы не знать, что понимание придет. И оно пришло. Она видела это по глазам магистэра, по его изменившейся позе. Лицо его вытянулось, нос заострился. Он, словно гончая принял охотничью стойку.
— Странный мальчик, — быстро, но стараясь говорить спокойно, произнесла она. — Я так и не смогла его прочитать. Хотя он сидел от меня не дальше, чем ты сейчас. Я видела его Суть и в ней не было ничего выдающегося. Я бы сказала, что он самый обычный, и при том не самый обученный.
— Так что тогда тебя удивило? Данкан часто берет новичков. И это правильно, где еще обучать их как не в настоящем бою.
— В том то и дело, что ничего. Он обычный. Простой селянин. Но он убил мою дочь. И пепельника. Правда и сам едва не помер. Хотя, думаю, что помер бы, если бы не страж Дола.
— Повезло?
— Возможно.
— Но он тебе интересен. Ты думаешь, он что-то ценное?
— Он? — она засмеялась, стараясь, чтобы смех ее выглядел натурально. — Нет. Не думаю. Обычный набор умений, — она не помнила у него никаких умений, но говорить об этом конечно не собиралась. — Не самый лучший, но для рядового солдата сойдет. Возможно, Боги благословили его чем-то. Быть может удачей, а быть может отвели рану. Я не знаю, но он едва не спутал мне все карты. Так ведь говорят?
— Так, — кивнул магистэр, расслабившись. — Расскажи, как все было. во всех подробностях.
Айяла выдохнула. С этим человечком никогда нельзя быть уверенной ни в чем, он легко может обмануть, а притворство его вторая натура, да и дураком он не был. Дураки не добираются до должности магистэра, даже в такой дыре как Сайяаль. И все же, ей, кажется, удалось погасить его интерес к мальчишке. Быть может не совсем, но ей должно хватить времени, чтобы узнать, что за вкуснейший запах от него исходит. И если это не будет значить для нее ничего, она отдаст его магистэру.
Она улыбнулась, взяла со стола кусок окорока и начала рассказ.
Руовирио поглаживал в кармане хрустальную пластинку. Он слушал, он улыбался, он восторгался ей, отпуская один комплимент за другим, но пальцы его без устали скользили по прохладному хрусталю. И она этого не замечала. Она говорила о таких подробностях, знать о которых он не должен был, но иначе и быть не могло, пластина не даст ей соврать. Все, что происходило, до того, как в Стожок прибыл отряд Грачевых было интересно, познавательно, но бесполезно. Схватка на постоялом дворе его заинтересовала. И интереса своего он не скрывал. Он задавал вопросы, уточнял, восторгался ее действиями, позволял погружаться в ненужные детали, просил снова повторить некоторые моменты. И во всем этом он ловил частички того, что она не хотела говорить.