Мародёр (СИ)

Страж опустил меч.
— Скажу проще, если ты хочешь подраться с этим рабом, то сможешь это сделать, но после того, как победишь меня.
Меч скрылся в ножнах, страж отцепил их от пояса и уронил на песок.
— Ну?
— Нет,… Я это… Я не… Я погорячился.
— Извинения приняты, — кивнул страж. — Кто еще не понял, что трогать рабов запрещено? — крикнул он, перекрывая шум работ. — Могу объяснить доходчиво! Есть желающие? Я так и думал. Это было последнее объяснение. Следующего, кто позволит себе затеять свару, будут отпевать в храме.
Он поднял меч, застегнул его на поясе и, повернувшись ко мне, протянул руку.
— Иди, работай. И не бойся ничего, тебя не тронут, пока я здесь. Ни тебя, ни кого-то еще!
Я с трудом поднял медленно оживающую руку, страж обхватил сильными пальцами запястье и легко поднял меня на ноги.
— Иди, работай, — снова сказал он и занял место на бочке.
Больше никто с рабами не сцеплялся. Страж продолжал сидеть на бочке и следить за лагерем.
Рабы недовольно шептались. Нас лишили обеда только для того, чтобы бородатый гость халкана Мирира мог вдоволь налюбоваться на наши тощие тела. Тот шел неспешно вдоль сидящих рабов, останавливался, заставлял встать, снять рубаху, показать зубы, ладони, ногти, заглядывал в подмышки, искал там чего-то обернутой в тряпку палочкой. Насмотревшись, он либо отправлял раба прочь, либо усаживал на место. Меня он не стал даже поднимать, просто махнув рукой, мол, проваливай, работай.
Я ушел к ящикам с породой. Однорукий не слишком то может таскать камни, а вот перебирать их — да. После того, как в породе случайно нашли порванный куль со следами Соли внутри, халкан приказал внимательно осматривать все и собирать самую малую частицу. Вот на эту работу меня и отрядили.
Я мог перебирать камни и наблюдать за тем, что происходит в лагере. И я наблюдал за скрестившем на груди руки халканом Мириром и его гостем улыбающемся и что-то тихо говорящем. Халкан подскочил к рабу, заставил его встать на ноги, ткнул пальцем в тощие ребра и, отчаянно жестикулируя, пытался что-то втолковать гостю. Тот лишь качал головой и никак не соглашался с халканом. Наконец Мирир сдался, и раб отправился работать. Халкан посмотрел на гостя снизу-вверх и погрозил пальцем, тот улыбнулся в ответ, пожал плечами, что-то сказал, оба засмеялись.
Они сторговались. Двоих рабов увели к лестнице, а халкан и гость хлопнули по рукам. Я даже как-то слегка разочаровался. Не знаю, чего я ожидал, но как-то все быстро закончилось. Быстро и не интересно. Хотя нет, еще не закончилось.
К бородачу подошел страж, до того продолжавший наблюдать за лагерем. Он встал спиной ко мне, и я не видел его лица, но сдвинутые брови гостя халкана, его тяжелый упершийся в меня взгляд, совсем не радовали. Страж закончил говорить, едва заметно поклонился. Бородач дружески хлопнул его по плечу и, не обращая внимания на оторопевшего Мирира, пошел прямиком ко мне.
Носком сапога перевернув ящик, он сел на него, склонил голову. Его взгляд буравил во мне одну дыру за другой, словно прожигая их в теле. Меня охватил ужас. Я раб. Я знаю только жизнь раба, и она проста как день. Сон, работа, сон и снова работа. Мы все стараемся быть как можно более незаметными, и когда незнакомцы проявляют интерес, обычно ничем хорошим не заканчивается. Те на кого обратили внимание, исчезают. Быть может им и становится лучше, но это сомнительно.
— Как тебя зовут, раб? — спросил он, дружелюбно улыбнувшись.
— Не знаю, — ответил я, стараясь не паниковать. Если бы он стал кричать, размахивать кулаками, бить меня. Если бы он оттаскал за волосы, я бы отнесся к этому спокойно, но тихий голос, мягкий тон, дружелюбная улыбка пугали больше, чем прямые угрозы.
— Ты не знаешь, как тебя зовут?
— Нет. У меня нет имени. Я раб. Только раб.
— Но у всех есть имя. Его дают при рождении, а ты родился явно не вчера. У тебя должно быть имя.
— Должно быть, — согласился я. — И, наверное, есть, но я его не помню.
— Не помнишь? Как это?
— Я ничего не помню о том, кем был, до того, как стал рабом.
 
— А что первое ты помнишь?
— Как падаю с телеги. Здесь. В лагере. Помню, как понял, что меня затопчут, и откатился под телегу. Потом вылез оттуда и теперь живу здесь.
— Это я слышал. Халкан Мирир был так добр, что рассказал мне о тебе. О старике, которого ты пытался спасти, о парне, которого ты вытащил из шахты после обвала. О мальчишке, за которого ты сегодня заступился, мне рассказал Данкан.
Я поднял на него не понимающий взгляд и он пояснил.
— Стражник, что следит сегодня за порядком.
Я кивнул.
— Ты рискуешь собой, ради людей, которых едва знаешь. Тот кузнец мог тебя убить, и убил бы, если бы не мой человек. Неужели твоя жизнь значит меньше, чем жизнь того мальчишки?
— Моя жизнь не значит ничего. Я лишь раб. Но у меня есть только она. Жизнь и вот эти штаны. И если я чем-то и могу рискнуть, то жизнью. Только ее я и могу потерять. Штаны мои вряд ли кому будут нужны, даже когда я умру.
— Скажи, а сколько тебе лет?
— Не знаю, — я пожал плечами.
— Но что значит возраст, количество лет ты знаешь?
— Знаю.
— Интересно. Знаешь, раб, мне кажется, что всех нас водишь за нос. Не знаю зачем и для чего, но мне кажется, что ты здесь всех пытаешься обмануть.
Я, молча, пожал здоровым плечом. Мне нечего ему сказать. Он может думать что хочет, мне все равно, жизнь раба коротка и рано или поздно я окажусь в яме. Так какое мне дело до того, что думает бородатый человек в дорогих одеждах.
— Ты знаешь что это? — он достал нитку разноцветных шариков, похожих на жемчужину, что скормила мне богиня, только меньше. — Не знаешь? — пальцы прошлись по шарикам, зацепили не замеченное мною сразу серое перышко и сомкнулись на нем, позволив жемчужинам повиснуть.
Он смотрел на меня, ожидая реакции. Я же равнодушно смотрел на нитку жемчужин, на серое кривое перо, на пальцы с аккуратно стриженными чистыми ногтями, на перстни украшающие пальцы, на плетенный кожаный браслет на тонком запястье и молчал. Я не знал, что за штуку держит он передо мной. И узнавать не хотел. Однако понимал, что раз ее достали, то узнать мне придется.
Жемчужины медленно покачивались в его руке, они переливались на солнце, меняя цвет, расцветая разными красками и угасая. Они завораживали, маня к себе, погружая в странное оцепенение.
— Возьми, — бородач протянул их мне.
Я послушно взял, сжал их в кулаке. Они были теплыми, словно нагрелись на солнце. Теплыми, гладкими и очень, очень приятными. По телу пробежала волна тепла, мышцы расслабились, захотелось спать. Я встряхнул головой, сбрасывая сонливость, помогло не на надолго. Веки тяжелели, сознание погружалось в дрему.
— Тот конфликт, сегодня утром, с кузнецом и мальчишкой, он был подстроен мной. Мальчишке ничего не угрожало. Он обзавелся одним синяком и полновесной серебряной монетой.
Голос бородача прорвался сквозь окутавший меня туман и набатом зазвучал в голове.
— Что? — я разжал кулак, роняя нитку жемчуга. — Зачем? — я вскочил.
— Хотел увидеть, на что ты способен, — бородач силой вложил нитку обратно в мою ладонь. — Больше не роняй, пока я не скажу.
— Но я думал, что мальчишку убьют!
— Ты и должен был так думать. Молчи!
Я закрыл глаза и тяжело опустился на песок. Подстроено. Ну, да. Точно. Мальчишка появился ровно в тот момент, когда я пил воду, мужик в кожаном фартуке ударил его так, что тому должно было оторвать голову, но лишь уронило в корыто. Стражник, пропавший ровно в этот момент, и появившийся как раз вовремя, чтобы мне не проломили голову. Да и страж, я же видел, как он выбивает зубы мастеровым и шахтерам, лишь за то, что они немного пинали рабов. А здесь меня могли убить, но он просто принял извинения. Подстроено. Все подстроено.
— Зачем? — простонал я, но бородач отвечать рабу не собирался.
Он протянул руку, забрал у меня нить жемчуга и, повернувшись к напряженно застывшему халкану, поманил того.