Невеста для чудовища (СИ)
Краем уха я зацепила рассказ о том, как чью-то супругу недавно похитили ради выкупа, а «убитый горем» супруг прислал похитителям денег со словами благодарности. Концовка у истории была кровавая.
Я залпом допила вино, чувствуя, как сковывает льдом внутренности. Весёлый смех рассказчика звучал у меня в ушах, как запутавшееся в горах эхо.
Вот, в чём было главное отличие этого сборища от светских раутов московской элиты. Не в деньгах, не в количестве карат у бриллиантов на запонках, не в том, насколько редкая рептилия отдала свою кожу на ботинки и ремни. А в том, с каким ужасающим спокойствием здесь говорили о смерти, и том, что ей предшествует.
Принеси кто в дом Конституцию и Уголовный кодекс РФ, они бы самовозгорелись.
Мне резко стало не по себе. Я наконец-то на уровне ощущений поняла, о какой страховке говорил Максим, и теперь каждый взгляд в мою сторону казался прицелом.
Гости неравномерно распределялись по комнатам. Кто-то остался в гостиной, кто-то — в том числе Максим, — ушёл играть в покер, иные шушукались в прилегающих комнатах, назначение которых я затруднялась определить. Малые гостиные? Чайные? Без понятия.
В одной из таких, уставленной белоснежным фарфором с прозрачными розовыми цветами, я снова наткнулась на Марго. Она смаковала бокал вина, стоя у окна и безошибочно повернулась ко мне.
В ней совсем не было враждебности, что загасило начавшую было разгораться ревность. О, в этом я себе не лгала ни секунды — чувство, которое шевельнулось при виде их встречи с Дубовским ничем иным не было.
Марго посмотрела на меня долгим изучающим взглядом.
— Угораздило же тебя, — сказала она с внезапным сочувствием и покачала головой.
— Вы… — Я запнулась, не зная, уместно ли о таком спрашивать. Но всё-таки спросила: — Вы долго встречались? — Где-то с полгода, — поморщилась она и опёрлась на спинку кресла. — Но с ним месяц за три идёт. И молоко надо выдавать за вредность. — Лицо Марго стало задумчивым. — Я тогда была совсем глупышкой, была очарована этой железобетонной оболочкой, думала, что под ней что-то человеческое есть. Она тихонько рассмеялась, заметив моё смущение. — А-а-а, — многозначительно протянула женщина, — смотрим номер и узнаём себя! Не повторяй моих ошибок. Нет там ничего. Если у мужика камень вместо сердца, тут уже ничем не поможешь. Она улыбнулась немного печально, подхватила гавкнувшего Рината и вышла, цокая головокружительно высокими каблуками.
Стоило ей пересечь порог комнаты, как из угла раздался едкий смешок. Я подпрыгнула от неожиданности и едва не свалила стойку с разномастными статуэтками пастушек, явно безумно дорогими. — Осторожнее, — донеслось всё из того же угла, скверно освещённого боковым бра. — Папуле они дороги, как память. Если их уничтожить, он может и расстроиться. А когда он расстраивается, начинают пропадать люди. Из глубины кресла показался молодой парень, одетый, как и все мужчины здесь, в смокинг. Но на нём он смотрелся небрежно, даже фривольно, словно он впопыхах накинул первое, что нашёл утром. Доходящие до середины ушей светлые волосы были в творческом беспорядке, карие глаза, умные и хитрые, без назойливости рассматривали меня. Должно быть, Марго говорила с ним до моего прихода.
Парень встал, подошёл. Белозубо улыбнулся — до того заразительно, что я не сдержала ответной улыбки. Мягкое, какое-то дружеское обаяние исходило от него, как свет от весеннего солнца, волнами расходясь по комнате. Он пожал мою руку, склонил голову набок и заговорщицки прошептал:
— Моя дорогая мачеха лукавит. По камням так убиваются только геологи.
Я чуть не подавилась.
— М-мачеха?.. — На вид они были почти ровесниками.
— Папуля любит… новые игрушки, — сказал парень с проскользнувшим в голосе отвращением. Он коснулся загорелой рукой одной из пастушек и качнул её пальцем. Я рефлекторно схватилась за статуэтку, не давая упасть. — Пока не разобьются. Ну да чёрт с ним, — сказал с внезапной переменой настроения, и красивое лицо осветилось озорной улыбкой: — Значит, теперь я самый завидный холостяк до 30-ти? Приятно.
Он со смехом кивнул на моё кольцо.
— Так получилось, — смущённо сказала я, почему-то испытывая потребность оправдаться. И смутилась ещё больше, но всё-таки спросила, невольно чувствуя себя деревенщиной в императорском дворце. Грубость вопроса пришлось смягчить игривой интонацией: — А кто вы?
— Вот я осёл, — он хлопнул себя по лбу. — Конечно же ты тут никого не знаешь. Если хочешь, проведу экскурсию по гостям, расскажу все-е-е их ужасные тайны. — Парень сделал страшные глаза. Снова протянул руку с шутовским поклоном: — Герман Войцеховский к вашим услугам, мисс.
Моя улыбка застыла и треснула, как фарфоровая пастушка, упавшая на мрамор.
Глава 28: Смеркалось
— Что-то не так? — всполошился парень. Он с комически-серьёзным видом ощупал нос, сведя глаза в кучку. — Так и знал, надо было надеть другой, этот не подходит к костюму.
— Н-нет. — Я выдавила слабую улыбку, пытаясь совладать с бешеным пульсом. — Всё в порядке, просто… Столько новых людей, впечатлений, что совсем забыла поесть сегодня. Голова побаливает.
— Ну, это не проблема! — Он уверенно цапнул меня под локоть и повёл в гостиную.
Герману было скучно. Это бросалось в глаза так явно, что я заподозрила неискренность — уж больно демонстративно он пытался себя развлечь. Но парень был забавный, с хорошо подвешенным языком и тем типом остроумия, который беспощадно вскрывает чужие пороки. Вдобавок, он был молод, красив и хорошо пах, так что его компанию сложно назвать неприятной. Я достаточно быстро избавилась от сковывающего оцепенения, вызванного фамилией и даже начала получать от вечера истинное удовольствие. Такой себе фуршет в комнате страха.
Про своего отца он вскользь упомянул лишь пару раз, но мне врезалось в память, каким отвращением дышало лицо Германа в эти секунды, словно он обнаружил в салате таракана размером с палец.
Прогуливаясь по комнатам, мы внезапно наткнулись на Максима, который вполголоса разговаривал с сухопарым мужчиной лет 60-ти, почти таким же высоким, как он сам. Залысины и грустно повисшие усы кого другого превратили бы в комедийного персонажа, но взгляд этого человека, цепкий и бритвенно-острый, отбивал всякое желание посмеяться.
— Привет, папуль, — легкомысленно протянул Герман. Его пальцы скользнули по моему запястью. — Показываю гостье наши хоромы.
Он шутовски обвёл руками комнату. Исходящая от парня весёлость заметно отдавала нервозностью, провокацией. Не знаю, почему, но под взглядом Войцеховского-старшего мне немедленно захотелось превратиться в горошину и укатиться куда подальше.
Максим встретил наше появление с совершенно бесстрастным лицом, однако напряжение мало не трещало в воздухе. Он едва мазнул по мне глазами, словно никакого интереса я в этом мире не представляла, и собирался вернуться к прерванному разговору, но его собеседник был настроен иначе.
— Хорошая девочка, породистая, — сказал он с сухим смешком, в котором не было веселья. Голос, скрежещущий, как консервная банка, неприятно царапнул ухо. — Одобряю.
На лице Дубовского можно было гвозди выпрямлять, до того оно закаменело. Значит, снова иерархические игрища? Я испугалась, что сейчас Максим не выдержит и оторвёт жуткому деду башку, но он лишь лениво хмыкнул:
— А как иначе.
Меня будто окатили грязной водой из ведра. Над ухом тихонько фыркнул Герман.
— Два сапога… — пробормотал он так, чтоб слышала только я. Голос парня дрогнул от сдерживаемой ненависти. Он добавил громче, возвращаясь к своим интонациям конферансье: — Не будем мешать, веселье должно продолжаться!
Позже, когда я ёжилась от отвращения к себе и миру, сидя на открытой свежему ночному ветерку лоджии, Герман, опрокидывавший в себя коньяк так, будто пил воду, вдруг сказал: