Честное пионерское! 2 (СИ)

— Здравствуй, Витя, — отозвалась Иванова.
— Здравствуйте, Виктор Егорович! — сказал я.
И отрапортовал:
— Мы вам книгу принесли. Вот!
Протянул отцу увесистый томик Рафаэля Сабатини.
На обложке (горчичного цвета) блеснула золотистая надпись «Мир приключений».
— Я говорил, что верну её вам через неделю. Успел.
Папа взял книгу — взглянул на неё с не меньшим изумлением, чем только что рассматривал свою бывшую одноклассницу. У меня в голове мелькнула мыслишка о том, что Павлик принёс мне «Хроники капитана Блада» без отцовского разрешения. Библиотеку папа считал своим главным богатством. Каждый томик помечал аккуратной надписью «собрание В. Е. Солнцева». Я помнил, что отец не любил раздавать книги. А если уж решался на такой поступок, то обязательно оборачивал «ценный экземпляр» обложкой. Паша же мне вручил «Хроники» без обложки. Не помню, чтобы я когда-либо такое делал — разорял папину библиотеку. Но у меня в первом классе книги и не просили.
— Привет, Пашка!
Я помахал рукой сонно таращившему на нас глаза пареньку. Тот несмело улыбнулся — махнул мне в ответ. Павлик потёр веки (будто проверял, не привиделись ли мы ему).
Пока Паша убеждался, что не спит, я снова поднял взгляд на отца.
Папа таращился на Надежду Сергеевну, шевелил губами (будто рыба), но не издавал при этом ни звука.
Мне почудилось, что Надю этот его безмолвный монолог позабавил. Но я не обернулся. Следовал заранее продуманному плану.
— Виктор Егорович, мы замёрзли, — сказал я. — К вечеру на улице стало прохладно. Вы нас горячим чаем не угостите?
Позади меня раздался громкий вздох.
— Миша! — воскликнула Надежда Сергеевна. — Какой чай?
— С мёдом, — сказал я.
— Эээ… — промычал Виктор Солнцев.
Он вновь озадаченно потёр нос.
По поводу книги он не сказал ни слова — снова уставился на Надежду Сергеевну. Подобной нерешительности я от папы не ожидал.
Мне почудилось, что папа сомневался: спит он сейчас, или Надя Иванова (вместе с сыном) действительно явилась к нему в гости… за час до полуночи.
— Папа, я тоже буду чай пить! — воскликнул Павлик Солнцев. — Мишка, ты будешь с мёдом или с сахаром?
— И с тем, и с другим, — сказал я.
Мальчик прошлёпал босыми ногами по полу.
— Сейчас поставлю чайник, — заявил он.
* * *
Я догадывался, что папа не альфа самец. Но не предполагал, что при виде Ивановой он настолько «размякнет». Уже через пять минут я признал: в присутствии Надежды Сергеевны Виктор Солнцев… здорово притормаживал. Будто у него уснул или отключился мозг. Папа то излишне суетился (перескакивал в разговоре с темы на тему), то вдруг впадал в ступор (забывал, что именно собирался сделать). Однако глаза он не прятал — буквально пожирал Надю взглядом, от чего у той розовели щёки и уши. Подобного поведения от папы я не ожидал. И запоздало удивлялся тому, что незамужние учительницы (таких в семнадцатой школе Великозаводска было немало) всё ещё не взяли тридцатилетнего вдовствующего учителя физики «в оборот».
Солнцевы великодушно уступили нам с Надей места за кухонным столом. Виктор Егорович заварил свежий чай (с листьями смородины — это была папина слабость: добавлять в заварку листья смородины, малины или мяты). Павлик принёс из гостиной чашки и блюдца от фарфорового сервиза (мы их доставали из серванта только при появлении гостей). Я рассматривал знакомую с (прошлого) детства посуду с розочками. Шарил взглядом по тесной кухоньке (очень похожей на Надину), где узнавал (вспоминал) каждую трещину на стенах, каждое пятно на полу. Слушал сбивчивый отцовский рассказ о папиных и Надиных бывших одноклассниках (обычно папа говорил неторопливо и чётко — хорошо поставленным 'учительским голосом… но не сейчас).
Я не чувствовал, что вернулся домой. Вдруг понял, что с прошлого тысяча девятьсот восемьдесят четвёртого года для меня прошло очень много времени. И эта тесная кухня осталась далеко — в моём детстве (в детстве Павлика Солнцева). Годы и события затмили мои детские воспоминания. А моё собственное воображение здорово их преобразило и раскрасило в яркие волшебные нереалистичные цвета. Уютная папина кухня на самом деле выглядела не столь уютной, как на картинах в моей памяти (скорее, казалась тесной, убогой и грязной). А папа оказался не мудрым всезнающим и всёумеющим существом (на которого я равнялся) — он больше походил на моего старшего сына, часто получавшего от меня «отцовские» подзатыльники.
 
Мне так и хотелось воскликнуть: «Папа, что ты мелешь⁈ Зачем ты всё это нам рассказываешь? Ты сам мне когда-то говорил, что лучший собеседник — это тот, что помалкивает и слушает. Заставь говорить Надю! Ведь ты умеешь это делать — я точно помню. Пусть Надя выбирает интересные для себя темы и изливает тебе душу. Тогда ей будет с тобой интересно. Ну, а тебе с ней и так хорошо. Я вижу это. Хватит нести ерунду! Просто слушай её. Направляй беседу в правильное русло. И будет тебе счастье». Но я молчал. Смотрел на лицо Мишиной мамы (Надя посматривала на своего бывшего одноклассника чуть свысока, с иронией). И на Виктора Солнцева — нервно потиравшего нос и суетливо предлагавшего гостям то селёдку, то хлеб с мёдом.
«Да уж, — подумал я. — Свести этих двоих будет сложнее, чем мне казалось». Радовало лишь то, что Виктор Солнцев не скупился на комплименты — вполне заслуженные: Надя за август заметно похудела (складки на её боках значительно уменьшились в размерах). Тётка утверждала, что я внешне походил на папу (для полного сходства у меня, с её слов, не хватало лишь роста — до папиных ста девяноста сантиметров я так и не дорос). Но мне казалось, что точной копией Виктора Солнцева был мой старший сын. Я всё больше убеждался в этом, наблюдая за папиным поведением. Не удержался, покачал головой: папа завёл разговор о Надиной свадьбе. Я порадовался, что не мог со своего места дотянуться до отцовского затылка.
«Ладно, — подумал я. — Его умственное помешательство при виде Нади не сможет длиться вечно. Пусть придёт в себя. И привыкнет к её присутствию». Мне стало невмоготу смотреть на папины потуги развеселить гостей (скорее: гостью). Я устал по-стариковски скрежетать зубами и при этом изображать из себя ребёнка. С трудом сдерживал так и норовившие слететь с языка ядовитые шутки (не время для них, да и неправильно они прозвучат в изложении десятилетнего пацана — травмировать папину психику я не решился). Взглянул на часы. До старта операции «Дамский защитник» оставалось полчаса. Я вздохнул, большим глотком опрокинул в себя остатки ароматного чая. Попросил Павлика показать мне его комнату: избавил «старших» от нашей компании.
Но напоследок отметил: как бы ни «тупил» отец, но его рассказы понемногу увлекли Надежду Сергеевну. Скука и сонливость в Надиных глазах развеялись. Да и сама папина бывшая одноклассница всё чаще кокетливо поправляла причёску, картинно вздыхала и охала, улыбалась. Уже на пороге кухни я покачал головой. «Детский сад, штаны на лямках», — мысленно пробубнил я. Почувствовал себя древним дедом, явившимся на молодёжную вечеринку. Потому что удивился не только папиному поведению, но и реакции на него со стороны Надежды Сергеевны. Витя Солнцев и Надя Иванова напомнили мне героев одной из молодёжных комедий, которые любил смотреть мой младший сын. Сын от тех фильмов приходил в восторг — у меня же они вызывали испанский стыд.
С Пашей Солнцевым мы общались на тренировках не часто. Всё же разница в возрасте сказывалась: мальчику было интересно со сверстниками. Моим рассказам о спортивной борьбе он внимал вместе с другими юными самбистами (их слушал даже тренер — и изредка вступал со мной в спор). Но наши с Пашей отношения не превратились в дружеские. Павлик всё больше общался с Валерой Кругликовым (как и я когда-то) — нас с Зоей Каховской считал всего лишь «старшими товарищами». У меня пока не получилось подружиться с «самим собой». Хотя приятельские отношения я с Пашей Солнцевым поддерживал — так же, как и с Кругликовым (всё ещё не верилось, что встретил Валеру снова — будто и не видел его лежащим на снегу с простреленной головой).