Незваный гость

— Сани-то приказные, — забросил в них костыли Костыль и ловко перемахнул через борт. — Разборчива твоя Евангелина Романовна в женихах.
— Мы тебе рубль цельный не за похвалы глумливые платим, — ответил Мишка гордо и сел рядом с калекой.
Я поехала на облучке с гренадиром. Мальчишки сзади болтали о своем, Костик делился приютскими новостями, Мишка хвастался, что ест три раза на день, спит на кушетке и даже горячей водой моется.
Жалость болезненно полоснула по сердцу. Несчастные дети. Бедные дети. Во сне я пыталась объяснить Семену, что с беззащитными созданиями так нельзя, что непременно спасти всех надобно, всех их голодных, избитых, развращенных, разуверенных и убогих. Говорила, что, если не смогу по закону поступить, утворю беззаконие, но всех чудовищ местных накажу. Семену? Ах, если бы мой львиногривый Крестовский действительно мог ко мне явиться! Но не сновидец он у нас ни разу. Так что говорила я сама с собою, оформляя в мыслях преступные, в сущности, решения. Забавно, но воображаемый Семен Аристархович со мною соглашался. «Гелюшка, — шептал он, — в человеческом мире понятия закона и справедливости совпадают не всегда. Мы стражи закона и по нему действовать обязаны. Но ежели справедливость вопиет…» Как-то так. И обнимал нежно, отчего косточки мои плавились в янтарным жаре.
Воспоминания о последнем отдались истомою в теле, пришлось даже поерзать, чтоб в себя прийти.
Широко раскатанный пригородный тракт был запружен нарядными санями и не менее нарядными прохожими. Лошадиные загоны, возведенные на берегу Крыжи, манили дельцов, как продавцов, так и покупателей. А ледяной каток на речке — прочую публику. Неподалеку от конного рынка образовался небольшой сопутственный со всяческой упряжью, кожевенными изделиями, кузнечными услугами, подковами и сеном. Еще дальше пестрели разноцветно шатры неклюдов. Потому что где много лошадей, там много неклюдов, примета верная берендийская.
— Только на ярмарку в город их допускают, — сообщил Федор. — Начнется теперича: «Позолоти ручку, яхонтовый, всю правду скажу, что было, что будет, на чем сердце успокоится».
Оставив сани у привязи, мы заплатили какому-то смуглому пацаненку гривенник, чтоб за ними присмотрел. Тот покосился уважительно на Федоровы приказные петлички, но монетку взял.
— Значит, так, — сгребла я за вороты своих малолетних помощников. — Никаких театров чтоб мне устраивать не смели. По ярмарке гуляете чинно, внимания к себе не привлекая. Мы с Федором будет за вами в отдалении следовать. Нашли нужного неклюда, Мишка его для меня пометил, вы, не задерживаясь, в город пешочком. Все понятно?
— Понятно, — кивнул Мишка. — На Архиерейскую или в приказе тебя ждать?
— Неча меня ждать, тем более в присутствии. Оба домой ступайте. Покорми там Костика, хозяина доброго изобрази. И вот еще… — Я достала из муфты ассигнацию. — Одежду нормальную купи, не могу уже на тебя в дамских нарядах любоваться.
Мальчишки дружно уставились на радужную бумажку.
— Бобровый воротник себе справишь, — сказал Костыль с притворной завистью, — и тросточку. На паперти ребятам расскажу…
— На паперть возвращаться не смей! — перебила я резко. — Лохмотья твои чтоб к моему приходу уже в печи догорали, а ты меня в новом и чистом ждал.
— Приют сиротский как же?
— Никак.
— Геля, — протянул Мишка жалобно, — второго беглеца Чикова тебе не спустит.
— И чего сделает? В приказ жаловаться прибежит? Пусть попробует.
— Фартовых натравит.
— Вы запритесь изнутри, — решила я, — с фартовыми мы тоже разберемся со временем. Все, сыскарики, работаем. Сопли подобрали и вперед, на задание.
Мальчишки неторопливо побрели прочь, Мишка вытирал лицо рукавом хозяйской шубки.
— Она у тебя кто? — спросил его Костыль приглушенно.
— Не у меня, паря, теперь у нас.
— Вашбродь, — сипло пробормотал Федор, — чего прикажете?
Я вздохнула, азарт уже вибрировал в позвоночнике.
— Разделяемся! Я слежу за пацанами, ты за мной. Все время на меня не смотри и, избави боже, не заговаривай. Когда объект к укромному месту направится… Не перебивай! Какое решу, то и укромное. Знак тебе подам, рукою вот так, — я показала, — помашу. Тогда беги со всех ног на выручку.
 
Отставной гренадир кивнул. Я нашла глазами яркий Мишкин платок и двинулась в том направлении, один раз только обернулась, чтоб убедиться, что Федор положенной для слежки дистанции придерживается.
Мальчишки гуляли: поглазели на ручную обезьянку шарманщика, купили у разносчика леденцовых петушков на палочке (я и себе один взяла для интересу), прошли сквозь кожевенный ряд, поотирались у дощатых загонов.
Неклюдов вокруг было преизрядно, и баб неклюдских, и детишек их вороватых. Мне уже не единожды приходилось чумазые ручонки у кармана отбивать. Бабы приставали с гаданиями. Одна молодуха с кудрями до середины спины, повязанными алым шелковым платком, наскочила из-за лавчонки, крикнула звонко:
— А вот тебе, красавица!..
— Прочь, — велела я.
Неклюдка отпрыгнула обратно. Костик стоял, прислонившись спиною к деревянной перегородке, сосал рассеянно петушок, держа оба костыля в одной руке. Посмотрел на меня, кивнул, повел головой в сторону. Мишка как раз шел к нему, поправляя под подбородком платочный узел.
Готово дело?
За Ржавым обнаружился пожилой неклюд в распахнутом тулупе и алой под ним рубахе. Зеленая полоса шла от рукава к воротнику, продолжалась даже по щеке, заканчиваясь жирной точкой на седом виске.
Перфектно.
На незадачливую гадалку я все-таки обернулась. Странненько, они-то, бабы их, бойкие обычно, а эта от одного «прочь» улепетнула. Успела заметить, как неклюдка скрылась под пологом одного из шатров.
Ладно, обождет.
Меченый мужик мечености своей, кажется, пока не заметил. Его полное внимание приковал вороной жеребец, выгуливаемый под уздцы конюхом.
Мальчишки быстрым шагом удалялись в сторону тракта. Калека управлялся с костылями умело и ловко.
Мой выход. Теперь главное — торопливости не проявить. Народу вокруг много для хорошего арестования, вдруг на помощь барышне бросятся, ценного неклюда повредят.
Объект закончил любоваться жеребцом, обернулся к парням с гитарами. Те веселились громко, показывая на бриллиантовую зелень. Мужик что-то отвечал, зубы сверкали в улыбке, наклонился зачерпнуть снегу, попытался оттереть рукав, после щеку. Мог бы не утруждаться, дней десять с него это зеленоцветие не сойдет, а с тулупа и вовсе никогда.
Неклюды, продолжая хохотать, гурьбою пошли от загона прямо в мою сторону. Меня как раз невероятно заинтересовали липкие прелести моего леденцового, уже безголового петушка. Экая чудовища потешная.
— Мэ ничи на джином, — говорил меченый.
«Я ничего не знаю». Неклюдским я перфектно не владела, но кое-какие обороты понимала. Парень с гитарой скалился:
— Дядька Шандор… — Дальше не разобрать, вроде как подшучивает.
Объект беззлобно отбрыкивался от молодых спутников, последние, поравнявшись со мною, не преминули подмигнуть, прицокнуть языком и прочими доступными средствами выразить восхищение.
— Зовут-то тебя как, солнышко? — позвал один.
Посмотрев задумчиво вдаль, я сунула в рот леденец.
Федор показался в конце торгового ряда, стал прицениваться к хомутам. Неклюды прошли наконец мимо. Шандор откинул полог гадательного шатра, пропустил выходящую из него девицу, по виду клиентку, гортанно бросил спутникам: «Тэ явэн бахталэ! Счастливо пребывать!» (попрощался, значит) и скрылся внутри.
Ладно. Я кинула под ноги петушок, махнула условленным махом и, не дожидаясь Федора, последовала за объектом. Пальцы привычно обхватили револьверную рукоять. Кольцо непривычно вжалось в кожу.
 
— Берем? — шепнул гренадир, нагоняя меня.
— Рано. Там еще кто-то может быть, гадалка, может, с клиенткой даже. Занимаем позицию снаружи, я у входа, ты позади шатра, на случай, если кто-нибудь через разрез в ткани скрыться попытается. Вариант первый: объект выходит первым, тогда мы его скручиваем и тащим в сани. Вариант второй: выходит, наоборот, клиентка. Я немедленно вхожу и действую по обстоятельствам, ты охраняешь периметр снаружи и ждешь прямых указаний. Понятно?