Возвращение блудного Брехта (СИ)
Сейчас, подойдём поближе, как товарищ Сухов сказал. Иван Яковлевич снова ушёл в перекат и кортиком при этом успел отвязывающего в руку зацепить. Красная кровь на красном обшлаге мундира и незаметна. Так, темнеть ткань начала. Конь дёрнулся от Брехта, а так как привязан был, то завалился на передние ноги. На колени встал. Генерал не удержался в седле. Одна нога у него застряла в стремени, а вторая вылетела, и он боком, а потом и вовсе спиной, так как инерция продолжала его разворачивать, прилетел к лошадиной морде. Видимо какой-нибудь железкой зацепил животное кувыркальщик. Конь заржал, опять резко дёрнулся и укусил сине-красного генерала за руку. Нога у того высвободилась из стремени, и он плюхнулся на траву, держась за руку и пытаясь встать. Не вовремя. Конь тоже решил с колен подняться и грудью сбил при этом генерала на землю, встал на дыбы и копытами обеих ног наступил на семёновца. Отпрыгнул, но ведь уздечку так никто и не отвязал, и жеребец вновь грохнулся, на этот раз на бок. Прижав к земле генерала. Цирк.
— Ванька! — взревел сиплым голосом Бирон.
— Здесь, — из кустов вынырнули трое преображенцев.
— Мать вашу! Этих связать! Стоп. С этих штаны снять и потом связать по рукам и ногам. Положите кверху задами голыми их на лошадей и двигайте к Измайлово. Чтобы живыми доставили! Сбегут лично пристрелю, умрут тоже. Выполнять! Иван, я ранен в ногу. Коня мне срочно, нужно в Измайлово к лекарю и Анхен тоже. Да, быстро, мать вашу, чего соляными столбами замерли.
Помогло. Преображенцы засуетились. А тут их ещё два десятка набежало. Брехта же вырвало. От перенапряжения. Не привык бироновский организмус к таким нагрузкам. Всё! Писец! Нужно всерьёз заняться тренировками. А то так и сдохнуть можно во цвете лет.
Иван Яковлевич отбежал в сумме по поляне этой, что ли, и по кустам метров триста. Сейчас опираясь на плечи двух преображенцев, которые несли его почти, они не по диагонали пошли, а сразу из леса вышли на покос.
— Иван! Ссука! — Брехт растолкал солдатиков зелёных и вприпрыжку, нога вспомнила, что ранена и заболела, похромал к дороге.
Картина была впечатляющая. Сидит в пыли Анна Иоанновна и ревёт, а рядом стоит и гладит её по голове Аня, которая Леопольдовна. И всё. Рядом нет ни одной души.
— Иван! Расстреляю! Четвертую. Почему Государыню никто не охраняет. Где все?
— Так…
— Ох, держите меня семеро! Иван, ты балбес. Поздравляю.
— Самойлов, Снегирёв! — Салтыков бросился назад к лесу.
— Ванька! Отставить. Дуй к Анхен! Да, что же это такое⁈ Эй, вы, двое из ларца, тащите меня к лошадям. Это же надо. — Даже те солдаты, которые вели под уздцы коней для Брехта и Анны Иоанновны с племянницей, бросив и женщин, и коней тоже рассыпались по кустам ловить неприятеля.
А кто виноват? Сам орал, командовал. Должен был чёткий приказ на все случаи. Устав. Что делает первое капральство, что второе. Это же не телохранители. Это обычные безграмотные в основном крестьяне, недавно от сохи оторванные и не участвовавшие в войнах. Повыбило ветеранов на Северной войне. Людей надо учить. А он уже почти месяц здесь и ничего толком не сделал. Пожинайте результаты, Ваше Сиятельство и Ваше Высокопревосходительство.
— Анхен, ты цела? С тобой всё нормально? — Доковылял наконец Брехт до Государыни, поддерживаемый двумя преображенцами его примерно роста.
Ну, тут и гвардия подоспела.
— Я… Ты ранен, Эрнст⁈ — Анна, начавшая вставать, села назад пыль.
— На коней нас быстро.
Событие пятьдесят пятое
Подлинного гения Вы можете узнать по тому, что все тупицы при его появлении устраивают заговор против него.
Ральф Уолдо Эмерсон
— Андрей Иванович, я поприсутствую, — Бирон чуть прихрамывал. Нога почти не болела, просто не изобрели ещё тонкий бинт, замотали хлопковой тканью в несколько слоёв и мох под неё положили. Получился огромный свёрток такой на правой ноге. В штанину не влезла нога. Тогда ткань распороли и втиснулся всё же Иван Яковлевич в брючину. Не лежать же в кровати. Анну напоили отварами. Блюментрост полез опять с настойкой опия и получил от Брехта подзатыльник. В прямом смысле.
— Ввоз на территорию России запретить…
— А раненые, а операции!
— Блин. Ко мне и к Анхен с этой гадостью больше не подходить. И разработайте перечень случаев, в которых нужно применять опий. И только в присутствии врача. Из свободного доступа изъять. Только доктор может купить в аптеке и только под роспись, что нужно с указанием фамилии больного и зачем именно опий нужен.
— А Государыне? — Брехт напрягся, вспоминая, ему Матрёна делала сбор из разных трав. Всегда с собой её пакетики возил. Сейчас глаза прикрыл, вспоминая, какие травы были в успокоительном сборе. Точно корень валерианы, точно пустырник. Ага была ещё душица, донник и ещё что-то — тимьян ползучий.
— Богородская трава, тимьян, чабрец. Слышали такие названия?
— Конечно, на аптекарском огороде…
— Хорош хвастать. Записывайте, — Брехт продиктовал все ингредиенты. — Да, Иван Лаврентьевич, отправьте человека на рынок завтра, пусть походит, пообщается со знахарками и прочими колдуньями, что там травами торгуют. У народа покупающего поузнаёт, нужны три, скажем, народные целительницы. Завтра их ко мне доставить после обеда. Лучших.
Разделавшись с докторами и перевязками, Иван Яковлевич поспешил в пристрой к терему, где Канцелярия тайных розыскных дел заняла временно пару комнаток — клетушек. Там уже стонал кто-то внутри, а у двери курил трубку Ушаков.
— Ничего там интересного нет, Иван Яковлевич. Кровь, моча и испражнения. Палёным ещё в нос шибает. Что-то конкретно из этого желаете осязать?
— Красивая картина. Кто там сказал, что лучшая музыка — стоны врагов?
— Не слышал…
— Значит, моё будет изречение. Запишите. Шучу.
— Хорошо, что шутите. — Андрей Иванович выбил трубку о чурбачок, что вместо стула использовали, — Пойдёмте…
— Да, чего-то пропало желание. Больно красочно вы про запахи. Какие версии испытуемые излагают, эти запахи исторгая? Есть среди них поучительные для юношества или для пера Гомера.
— Точно шутите. Хорошо это. А… Доброта ваша… Хотя… В общем, это Бутурлин…
— Быстро же он с Киева добрался. То-то в генеральском был мундире…
— Рядился. Он при Петре II, будучи кавалером ордена Святого Александра Невского, произведён был в генерал-майоры армии и в унтер-лейтенанты кавалергардского корпуса. Туда высоких с наградами для парадов отбирали. Так что — родной мундир его белый. Белые мундиры-колеты. С красным супервестом.
— Понятно. То-то мне высоченным показался.
— Да шесть с лишком футов. В кавалергарды иных и не брали.
— А второй?
— Плохо тут всё. Пётр Михайлович Голицын. Сын старший Михаила Михайловича Голицына — президента Военной коллегии.
— Вот так, — Это того самого Голицына, что вскоре должен в яму по дороге из Измайлово в Москву в карете провалиться. — Семёновец?
— Нет. Тоже ряженый. Да вы его видеть могли при дворе Иван Яковлевич. Он — шталмейстер двора, женат на фрейлине императрицы Екатерине Александровне Кар.
— Конюший? Точно. Лицо знакомым показалось. Шталмейстер. Ну, с Бутурлиным понятно, а этот чего полез.
— Так родич. Не совсем. Бутурлин был женат на княжне Анне Михайловне Голицыной, она дочь фельдмаршала Голицына. Шурич или шурин, как сейчас говорят.
— Был?
— Померла родами года три назад. Ребёнок тоже не выжил.
— И чего они хотели. — Брехту разонравилось в следователя играть. Опять же громко теперь орали за дверью и музыкой это почему-то не казалось.
— Знамо, что… Вас с Государыней убить. Семёновский полк взбунтовать и Елизавету Петровну на престол посадить. Она им через Шубина всякие награды да почести обещала. Немцами обзывала.
— Немцами? Ну, я ладно, а Государыня. А ведь смешно, Андрей Иванович. У Анны и капли немецкой крови нет, а Елизавета дочь Марты Скавронской — немки. Есть сообщники среди семёновцев? И что там со Скавронскими остальными? — Всё надо идти отдыхать нога разболелась.