Возвращение блудного Брехта (СИ)
Остается для тренировок только комната. Можно поотжиматься, поприседать, наклоны всякие поделить и даже улечься на вытоптанный персидский ковер и пресс покачать. Почему не сейчас? Брехт улёгся пузой на ковёр и стал отжиматься. Тринадцать раз. Мать вашу! Попробовал приседать. Получалось, только придерживаясь рукой за стол, придвинутый к стене. Письменный. Сегодня на нём три указа Брехт написал. После приседаний Иван Яковлевич снова плюхнулся на ковёр и опять начал отжиматься.
— Эрнст, ты что делаешь? — и не услышал, как дверь в комнату императрицы открылась и она на пороге нарисовалась. Ночи лунные и в большое довольно окно достаточно света попадает. Согнувшись в дверях, они около метра семидесяти в высоту (Брехт уже раз десять головой ударился) стояла в длинной ночнушке Анна Иоанновна.
— Блин блинский, спалился! — это про себя.
Иван Яковлевич поднялся с антикварного ковра. Он тоже был в ночной шёлковой рубахе. Хотел давно себе сшить хоть кальсоны что ли, но руки не доходили, да и не было швей под рукой. А теперь опять из Москвы уехали и опять швей под рукой нет. Донашивал за Бироном, что есть.
— Видение мне было, Анхен.
— Видение? — Иоанновна стала креститься со скоростью пулемёта системы Максима. По тысячи крестных знамений в минуту.
— Видение, — Брехт тоже двумя перстами слева направо перекрестился разок. — Явился мне архангел Иегудиил и приказал похудеть. Ругался, говорил, что на борова немецкого похож. — За спиной, где-то в правом углу кхекнули. Да, не показалось.
— Свят, свят! — пулемёт превзошёл скорострельность, задуманную англичанином. — Иже еси на небеси…
Иван Яковлевич не мешал. Должны же патроны кончиться. Бог есть, он теперь это точно знал. Пусть порадуется. Императрица Всероссийская усердно славит его и крестится. Это не Вася Пупкин. Хотя, вроде где-то написано, что все люди равны перед богом. «Ибо все вы сыны Божии по вере во Христа Иисуса», «Ибо нет лицеприятия у Бога». Правда, в другом месте написано, что женщины — не люди. «Хочу также, чтобы вы знали, что всякому мужу глава Христос, жене глава — муж, а Христу глава — Бог…»
Запутали.
— И каков он Эр… Ваня? Каков он — посланец божий? — И глаза горят, или это пламя лампадки, за спиной у Брехта, в них отражается.
— Ну, седой такой дедок с длинной лопатообразной белой бородой. На конюха Семёна похож. И в срачице мятой. — За спиной, кажется, опять кхекнули. А нечего на правду обижаться.
— Не богохульствуй, Эрнст! Ваня. — И опять Максим застрочил, а потом Анна Иоанновна плюхнулась на колени.
Нет, пусть, не нужно мешать. Через пару минут Анна попыталась с колен встать. Затекли должно быть чуть не завалилась. Пришлось Брехту подскочить и вытянуть стокилограммовую тушку. Усадил на кровать.
— И что тебе посланник божий сказал? — верит ведь? Ну, времена такие. Да и не станет сейчас человек такое придумывать, убоится кары небесной. Опять же и не Вася Пупкин ей это сказал, а её любовь и надёжа с опорой.
— Сказал, что Россия — это богоизбранная страна. Надо сделать её большой и богатой. А ещё самой сильной в Мире. А для того ты помазанница божья и я, как твоя опора и помощник, должны прожить долгую жизнь и успеть все его замыслы воплотить. Нужно, сказал Иегудиил, о здоровье озаботиться. Похудеть обоим и жрать меньше. Так и сказал, нахмурившись архангел — «жрать». — Нет, вот теперь точно кхенкнули, даже Анна Иоанновна вскинула голову к красному углу комнаты.
Событие тридцать третье
Блажен, кто верует.
Библия
Брехт очень хотел повернуться. И остановил себя, ещё напугает Анну. Подошёл, приобнял её за плечи и усадил на кровать, разворачивая спиной к иконам. Сам взглянул всё же и, естественно, никого там не увидел. Лампадка только замерцала малюсеньким своим огоньком. А иконы замироточили. Шутка. Да и не видно в темноте.
— Что же сказал тебе архангел, сердце моё? Как жизнь продлить. Я всегда посты соблюдаю. И впредь буду. — Да, если в пост съесть пару килограмм пирога с капустой, то сразу похудеешь.
— Нужно уменьшить порции. Повару сказать, чтобы маленькие тарелочки нашёл. А ещё Иегудиил этот седобородый сказал, что тебе нельзя сидеть в горнице и хренью всякой заниматься. Говорит, что имея подле себя дураков и уродцев и сам становишься дураком и уродом. А говорил посланник божий хмурясь. Глазами молнии пущал. «Разгони всех уродцев»!!! — это он мне сказал. А то сам издохнешь, как урод с горбом и дураком при этом. Может, выгоним, радость моя, всех шутов? И карликов заодно⁈ Не хочется мне горбатым становиться, и чтобы ты такой же дурой стала. Что скажешь, Анхен?
— Конечно, конечно, сердце моё, — опять принялась осенять себя со скоростью пулемёта Государыня. — Только ведь скучно же без них.
— А мы бабок говорушек твоих оставим. И новых найдём. Пусть сказы свои тебе рассказывают. И даже больше. Нужно срочно найти в Европе поэта нашего Тридиаковского, туда на обучение посланного, да про других поспрошать в Академии наук. Пусть за бабками записывают, а потом издадим это, как книгу — сборник русских народных сказок. — Брехт чуть задумался, сможет ли, а потом решительно продолжил. — Есть в Англии сказитель, поэт один. Вернее, умер уже. Шекспир. Так у него есть штук пятнадцать комедий в стихах написанных. Нужно дать команду списки с них в Англии сделать и привезть сюда. Здесь обрусевшие англичане сделают перевод в прозе. Тот же Яков Брюс. Ну или он подскажет, кто хорошо английским владеет. А поэт Тридиаковский Василий Кириллович нам их в стихотворную форму обратит. И будем спектакли ставить, чтобы скучно не было. Ха!
— Что такое, Эрн… Ваня?
— А в испанских землях есть ведь и не хуже Шекспира поэт. Лопе де Вега. У него тоже несколько десятков комедий. Нужно будет Остерману команду дать. Пусть и его вирши тащит в Москву. И нужно найти переводчика с испанского. А ещё, вот сейчас на ум пришло, есть у персиян сказки. Называются — «Тысяча и одна ночь». Так и их нужно залучить. Тут с переводом будет посложнее. Зато поэтов не надо будет. Они в прозе написаны. И нашей Академии ещё команду дать, пусть среди русских людей ищут хороших сказителей и поэтов. Был же у нас Боян. Неужели оскудела земля русская на таланты. Клянусь тебе, сердце моё, без карликов будет не скучно.
— Ох, как славно ты рассказал. Завтра же велю, Андрею Иванычу всё это сыскать…
— Подожди душа моя. Не все приказы архангела Иегудиила я тебе рассказал, там специально для тебя испытание было.
— Ох ти⁉ — Государыня опять на колени бухнулась.
— Велел посланник Господа тебе гулять по лесу каждый день пешком, не менее десяти вёрст. — Решил зайти с козырного туза Иван Яковлевич. — И мне с тобой вместе ходить, а то тоже разжирел. И ещё велел отжиматься и приседать много, чтобы мужскую силу сохранить.
— Десять вёрст — это же очень много. Как же я…
— Ну, да ходить в туфлях по лесу не простое мероприятие. Нужно тебе срочно ботинки для прогулок сшить и мне тоже. В сапогах неудобно. Боты нужны.
— Ох ти! Сколько всего навалилось. Вот жили же в Митаве не тужили. Может, и не стоило нам перебираться…
— Стоило! Иегудиил так и сказал: «На вас миссия по созданию великой России, которая самая любимая богом нашим страна».
Иоанновна видимо до ручки дошла бросилась на грудь толстомясую бироновскую и зарыдала. Ну да, одно дело из ружей по воронам пулять, обжираться яствами заморскими и с шутами, и карликами над князьями куражиться, и совсем другое — получить чёткое указание Господа из болота страну поднимать, любимых карликов разогнать, не есть почти и по десять вёрст в день вышагивать по лесам дремучим и по горным кручим. Да, хоть просто по лесам.
Брехт погладил женщину по смоляным волосам, сам лёг на кровать и её уложил. Так и поглаживал по голове, пока императрица не унялась и засопела.
Всё! Рубикон перейдён. Теперь только вперёд — поднимать Россию на дыбы. Плюсы есть, за эти несколько дней карлики и шуты, доставшиеся Анхен по наследству от всех предыдущих императоров, конкретно Ивана Яковлевича достали. Особенно Бирона невзлюбил дурак Петра первого — Балакирев Иван Алексеевич. Хан, бля, Касимовский. Ничего, завтра в Касимов и отправится. Он же вроде придумал шутку, что не подмажешь — не поедешь. Ох и прилично дёгтю нужно ему будет колёса на карете смазывать. Не близок путь до Касимова.