Звезды царской эстрады

 По улице, пыль подымая,
 Проходил полк гусар-усачей…
Песня пришлась по душе народу и вскоре была записана на пластинки самим автором и его другом Юрием Морфесси. «Гусаров» помнят и поют до сих пор, особенно в среде русского зарубежья. В конце 70-х ее включил в альбом племянник певицы Насти Поляковой Владимир. В СССР же на музыку Сабинина была сочинена «музыкальная агитка» «Да, здравствует Первое мая!». Но кроме бравых «Усачей» Владимир Александрович имел отношение и к появлению гораздо более известного романса – «Гори, гори, моя звезда…». Да-да, того самого, о котором по сию пору говорят, что его написал адмирал Колчак, и приводят в качестве доказательства два факта. Дескать, видели ноты не то с именем, не то просто с автографом «правителя России» и слышали, как он пел ее перед расстрелом. Быть может, «верховный правитель» действительно пел о «звезде волшебной» на краю гибели.
А вот с нотами, на мой взгляд, произошла банальная ошибка из серии «слышал звон…». В начале века пользовались определенным успехом сочинения некого В. П. Радомского-Кольчака а его романс «Оковы любви» исполнялся и Вяльцевой, и Каринской, и Вавичем. Неоднократно издавались нотные сборники композитора. Согласитесь, «мягкий знак» можно и не заметить, мимоходом превратив музыканта в героя белого движения. Странно, что молва не приписала авторство ни единой мелодии пролетарскому вождю В. И. Ленину, «повод» для слуха был бы повесомей, хватило бы и не то что на романс, но и на роман с Вяльцевой. Взгляните на редкий снимок в цветной вклейке, сами увидите…
Но довольно лирики! Кто же все-таки причастен к рождению бессмертного произведения? Попробуем разобраться. Александр Васильевич Колчак родился в 1874 году, в то время как романс «Гори, гори, моя звезда» шестью годами раньше вошел в сборник, выпущенный в Москве. «Созданию шедевра сопутствовало несколько событий, – уточняет исследователь истории русского романса Е. Л. Уколова. – В январе 1847-го московские власти решили отметить с размахом 700-летие Москвы. К дате приурочили множество творческих конкурсов – народ повально принялся петь и сочинять… Плюс Рождество: звезда, упоминаемая в романсе, скорее всего, не символ, а конкретная рождественская звезда. Вдобавок потрясающее научное открытие, сделанное астрономом Леверье в конце 1846 года: он предсказал существование большой планеты, которую назвал Нептуном. А через два месяца ее увидели в телескоп именно там, где указывал ученый. В такой атмосфере и появился романс “Гори, гори, моя звезда”. Слова написал студент Московского университета юрист В. Чуевский, музыку – композитор П. Булахов… Романс не сразу стал популярным. В конкурсах он не побеждал, хотя в творческой и студенческой среде исполнялся. Но потом его забыли. А вспомнили только в годы Первой мировой благодаря аранжировке талантливого певца Владимира Сабинина. В 1915 году вышла пластинка с сабининской записью романса – и его запела вся страна!
Сам популяризатор шлягера, бывший до революции одним из самых популярных певцов империи, в 20-х безуспешно искал работу, бедствовал. Он имел возможность эмигрировать из России – но отказался».
После 1917 года Владимир Александрович перебрался с берегов Невы на Украину, пел в опере. В 1929 году по приглашению дирекции Мариинского театра вернулся в Ленинград. На одном из спектаклей «Пиковая дама» Чайковского на сцене оперного театра в 1930 году в сцене самоубийства Германа певец застрелил себя по-настоящему. Альтернативные источники утверждают, что Сабинин отравился.
…Но возвращаюсь к тому, как я стал концертным певцом. Раньше чем говорить об этом, укажу, однако, что и в этот период моей жизни опереточная сцена не миновала меня совершенно. Виновник этого – Брянский, который тогда держал опереточный театр на Крюковом канале и пригласил меня участвовать в главной роли новой, только что вывезенной из Германии оперетты «Пожиратель дам». Этой опереттой мы начали сезон, ею же и кончили, ни разу не изменив афиши!.. Нужно ли говорить, каким успехом пользовался «Пожиратель дам».
 
После этого я уже больше в оперетте не выступал, так как к этому времени сделался уже – говорю это без всякой ложной скромности – широко популярным исполнителем русских народных и цыганских песен.
И не только в Петербурге, но и по всей матушке России, где только была витрина музыкального магазина и продажа граммофонных пластинок.
Но начну по порядку.
Петербург. Туманное утро. Сворачиваю на Фонтанку, около Аничкова дворца. В голове засело твердое решение уехать из столицы. Уехать немедленно, сегодня же! Вдруг сзади кто-то окликнул меня. Останавливаю лихача, оборачиваюсь – Саша Макаров.
– Куда?
– Домой. Укладываюсь и сегодня же уезжаю из Петербурга.
– Почему?
– Ты знаешь…
Действительно, и Саша Макаров, и все мои друзья знали, в каком ужасном душевном состоянии я в это время находился.
– Глупости, – безапелляционно решает за меня Саша Макаров. – Никуда ты не уедешь, завтра приходи в кавказский погребок князя Макаева – завьем горе веревочкой.
И… я не уехал! Полгода не выходил из подвала на Караванной улице – старался забыться, утопить в вине тяжелую сердечную рану, а судьба сама, помимо моего старания, как всегда это бывало во всех серьезных случаях жизни со мною, позаботилась в это время о моей дальнейшей карьере, такой отличной от того, что я делал раньше, такой яркой, бурной и увлекательной.
Как у кого, а у меня настроение выливается в песне. А душевную боль, большую, серьезную, – без песни я не пережил бы. В это время в подвале на Караванной, в дружной, сердечной компании, под аккомпанемент четырех лучших петербургских гитаристов: Саши Макарова, графа Кампелло, Мити Всеволжского и Мишеля Пайста, родились романсы: «Мы сегодня расстались с тобою», «Я забуду тебя очень скоро», «Потому что я тебя так безумно люблю», «Вы просите песен» и «Старинный вальс».
Пел я эти романсы в подвале для себя, для души, для своей компании.
Но Мишель Пайст, будучи заведующим нотным магазином Давингофа, счел, что они заслуживают более широкого распространения, чем тесные стены сводчатого подвала. Издательство Давингофа выпускает их в свет, и они сразу завоевывают симпатии самой широкой и разнообразной публики. Имя и даже внешность моя – на обложках нот Давингоф поместил мой портрет – делаются популярными. И я неожиданно получаю странное по тому времени, даже более чем странное и дерзкое предложение – петь в кинематографе «Солейль». Уважающие себя артисты считали выступления в кинематографах чем-то унизительным. Но не я – я согласился, пел и по сей день считаю, что хорошо сделал. Но как меня тогда все осуждали!..
Правда, недолго, так как вскоре все мало-помалу начали выражать желание попасть певцом в кинематографы, но не всем это удавалось… Я же благодаря «Солейлю» попал на пластинки «Пишущего Амура» – ныне «Голос его хозяина», а вместе с пластинками и во все, даже самые захолустные, медвежьи уголки России.
Хочется мне упомянуть еще об одном характерном штришке из моей жизни в Петербурге, но уже во время развала его в период царствования недоброй памяти А. Ф. Керенского. Улицы были наводнены разнузданными, грубыми, озверевшими солдатами и матросами. Каждый из нас ежедневно рисковал нарваться на неприятность. И вот в целях самозащиты многие, в том числе и я, начали изучать нелегкое искусство бокса.
Давал мне уроки здоровенный боксер-профессионал, негр – кажется, по фамилии Томсон, – избивал он меня нещадно и за это каждое утро получал от меня 25 рублей. У того же негра в то же время брал уроки бокса и Ф. И. Шаляпин, живший в соседнем – собственном – со мною доме. Томсон обещал мне устроить матч с Федором Ивановичем, но я, не кончив курса обучения, уехал в артистическое турне по Сибири. Значит, не суждено было мне подраться с Шаляпиным.
 Дивертисмент