Звезды царской эстрады

Вождем и атаманом всех петербургских воров был некий Сашка-цыган, смуглый, черноволосый парень, голубоглазый, малый ростом, очень широкий в плечах, очень сильный физически. Во время войны я устроил благотворительный спектакль в Малом театре, где поставили «Цыганские романсы в лицах», по Северскому, с участием таких сил, как Владимир Николаевич Давыдов и Раиса Раисова. Чистый сбор достиг небывалых размеров, выросши в такую внушительную цифру, как без малого 20 тысяч рублей.
Не ограничившись этим, мы в последнем антракте устроили в фойе сбор добровольных пожертвований. Собирали артисты во главе с Владимиром Николаевичем Давыдовым; он держал в обеих руках свою шляпу, и она быстро наполнялась кредитными билетами. Отовсюду тянулись руки к маститому артисту. Я находился тоже в толпе. Вдруг подбегает ко мне Саша Орлов.
– Юрий, только что срезали у Владимира Николаевича царский подарок, часы с цепочкой. Вот этот самый срезал!..
И мне был указан тип в смокинге. Я его сгреб за шиворот и потащил вниз по лестнице к дежурному полицейскому офицеру. Тип покорно следовал за мною, но когда мы спустились с лестницы, что-то ударилось о мраморный пол. Вор, пытаясь отделаться от вещественных доказательств, выбросил Давыдовские часы с царским орлом.
Я сдал вора полицейскому офицеру и не успел выйти из дежурной комнаты, как меня перехватил сконфуженный Сашка-цыган, одетый тоже… в смокинг.
– Юрий Спиридонович, Бога ради, не подумайте, что это наших рук дело. Мы всегда уважаем господ артистов и никогда ничего такого ни-ни! Это понаехали из Финляндии гастролеры. Вы думаете, они только Владимира Николаевича обчистили? Да там такой тарарам был, просто ужас! А только вы не извольте беспокоиться: мы с ними в таком тет-а-тет побеседуем, будьте благонадежны, все сполна завтра же получите. Не откажите сами пожаловать к нам к Пяти Углам.
У Пяти Углов, на задней половине одного из трактиров, помещался штаб Сашки-цыгана. Этот штаб был хорошо знаком и мне, и А. И. Куприну. Туда стекались со своими трофеями все карманные воры столицы, работавшие в трамваях, на вокзалах, в театрах и в кинематографах. Наши друзья неоднократно угощали нас в своем штабе, делая это с поистине воровской щедростью и с размахом людей, добывающих свой хлеб хотя и не особенно почетным способом, но зато легко. Раз уже я вспомнил об этом притончике у Пяти Углов, следует набросать картинку первого посещения «штаба», когда все было так ново и так волнующе интересно.
Сашка-цыган, исполняя роль тороватого хозяина, в то же время успевал делать беглый обзор всего того, что приносили ему его помощники. Перед нами вырастала и с такою же быстротою исчезала горка дамских сумочек, серебряных и золотых, из кольчужного золота, портсигаров, браслетов, часов и всего того мало-мальски ценного, что мужчины носят в карманах, а женщины на себе и при себе.
У всех этих воришек и воров был какой-то серенький вид, и поэтому особенно резко выделялся среди них красивый, породистый и элегантно одетый, чудесно державшийся брюнет лет тридцати. Он развлекал меня с повадками светского человека. По всему замечалось, что он был таковым когда-то. Он встал, надел пальто, натянул перчатки, взял трость и шляпу.
– Надеюсь, господин Морфесси, вы не торопитесь? Мои коллеги не дадут вам скучать. Я вынужден на часок лишиться вашего приятного общества. Но, вернувшись, надеюсь вас застать… – И, сделав плавный жест и взмахнув тростью, как денди, он удалился уверенной походкой. Сашка-цыган пояснил мне:
– Король трамвайного дела!..
Через час «король» вернулся и, подсев к столу, с небрежной грацией вынимал из кармана добычу – все вещи и вещицы отменного качества: булавки жемчужные и бриллиантовые, туго набитые бумажники, золотую сумочку и все прочее в таком же духе. Это была гениальная работа, особенно же принимая во внимание ограниченность времени. С такой внешностью, с тремя каратами на мизинце легко работать! Кто бы мог заподозрить в этом изящном джентльмене вульгарного трамвайного вора!
И вот на следующий день после спектакля в этом самом штабе Сашка-цыган с рук на руки сдал мне все те ценности, которые похищены были у артистов, принимавших участие в сборе пожертвований. Тщетно пробовал я узнать от Сашки-цыгана, как именно технически ему удалось получить все это у гастролеров из Финляндии. Сашка, забронировавшись профессиональной тайной, был неуязвим и непроницаем.
 
Я с ним встретился еще раз, и эта встреча спасла мне мою шубу, мои государевы часы, мой бумажник и – мою жизнь…
Это была первая большевистская зима. Рестораны и клубы еще не были закрыты, но по ночам, под аккомпанемент ружейной, револьверной и даже пулеметной стрельбы, шел грабеж с кровью и человеческими жертвами. Люди в серых шинелях устраивали вооруженные заставы на Марсовом поле и у целого ряда мостов; не пропускался ни пеший, ни конный. Каждое утро я узнавал, что кто-нибудь из моих добрых знакомых ограблен и убит или на лучший конец только ограблен.
Но это никого не смущало. В ресторанах лилось шампанское, в клубах проигрывались и выигрывались громадные суммы. Во всем этом чувствовалась какая-то обреченность. Никто не думал о завтрашнем дне – только бы дожить сегодняшний…
На царственной набережной Николаевского моста был открыт какой-то клуб. Забыл, какой именно, но не в этом дело. С моей знакомой дамой, А. Н. Васильевой, я поужинал в этом клубе, и в третьем часу ночи мы вышли, чтобы ехать на Каменноостровский. У подъезда вытянулись вереницы наемных автомобилей. Взяв первый попавшийся, я уже хотел открыть дверцу и пропустить свою даму, как лицом к лицу вырос передо мною Сашка-цыган.
– Господин Морфесси, вы не берите этот автомобиль, а возьмите лучше вот этот…
– Почему? – не поняли.
– Так спокойнее будет, – последовал загадочный ответ.
А кругом также загадочно шныряли во тьме люди в серых шинелях. Слов нет, Сашка-цыган лучше меня учитывал обстановку, и я последовал его совету. Он спросил:
– Вы как? Через Тучков мост?
– Я думаю, через Троицкий.
– А я думаю, сподручнее вам через Тучков!
И здесь я сдал позицию перед профессиональным опытом Сашки-цыгана. К довершению всего он до того простер свое внимание к моей особе, что сам сел рядом с шофером.
– И я сам прокачусь с вами за компанию.
Все это нервировало, суля какие-то острые ощущения. Моя дама забилась мелкой дрожью, опасаясь за свое дорогое манто и за свои крупные бриллианты в ушах, и прежде всего – за нас обоих. Двинулись в путь. Остался позади Николаевский мост, осталась влево монументальная колоннада Биржи и замаячил впереди Тучков мост. Едва мы приблизились к нему, раздались выстрелы в воздух – сигнал машине остановиться, что и было сделано тотчас же. Люди в серых шинелях с наведенными револьверами обступили наш автомобиль.
– Руки вверх! Вылезай!
И тогда-то наш приземистый, широкоплечий цыган выступил в роли ангела-хранителя. Выпрямившись на шоферском сиденье, он властно крикнул:
– Молодчики, аль не узнаете меня? Опустите ваши шпайера[15] и дайте нам дорогу!
Молча повинуясь, серые шинели тотчас же расступились, машина рванулась и загрохотала по деревянной настилке Тучкова моста. Благодаря Сашке-цыгану мы отделались дешево, одним волнением. В эту же самую ночь, на Марсовом поле, возле красных могил первых «жертв революции», был застрелен несколькими пулями артист Александровского театра Валуа и там же основательно избит и ограблен поэт Агнивцев.
 Антракт 
 Песни каторжан на русской эстраде 
Воспоминание Юрия Морфесси о своем знакомстве с «королем воров» характерно для представителя богемы той эпохи. В начале XX столетия интерес «просвещенной публики» к миру «отверженных» принял небывалый размах. Интеллигенция зачитывалась очерками о сибирских острогах В. Максимова и записками о сахалинской каторге Власа Дорошевича. Сочувственное внимание к «униженным и оскорбленным» выказывали Ф. Достоевский, Л. Толстой, А. Чехов, А. Куприн, М. Горький, В. Гиляровский и сотни других, менее известных, сочинителей.