Люди как боги. Когда спящий проснется
— Но к чему?… Может быть, и так… Может быть. Вы помните, что я сказал, когда вы мне говорили обо всем этом?… Ведь прошло всего несколько часов! Я сказал, что у меня нет вашей веры. Впрочем… теперь уже все равно…
— У вас нет моей веры? Что вы хотите сказать?… Вы жалеете об этом?
— Нет, о нет! — воскликнул он горячо. — Видит бог — нет!
Голос его дрогнул.
— Но… мне кажется… я поступил неосторожно. Я мало знал… я слишком поспешил.
Он молчал. Ему было стыдно своего признания.
— Но зато я узнал вас! Через эту бездну времен я пришел к вам; Возврата назад нет, что сделано, то сделано. Зато вы…
Он молчал, пытливо глядя ей в глаза.
Поступило сообщение, что аэропланы показались над Амьеном.
Она прижала руку к сердцу, и губы ее побелели. Она смотрела перед собой широко раскрытыми глазами, точно видела что-то ужасное. И вдруг выражение лица ее изменилось.
— Но я была искренна! — воскликнула она. — Да, я всегда была искренна! Я любила мир и свободу. Я всегда ненавидела жестокость и насилие.
— Да, да, — согласился он. — Мы сделали то, что должны были сделать. Мы выполнили свой долг! Мы подняли восстание! Но теперь… теперь, когда, быть может, приходит наш последний час, теперь, когда все великое уже сделано…
Он остановился.
Она молчала. Лицо ее побледнело.
Они не слышали криков и беготни, поднявшейся в здании.
Вдруг Элен вздрогнула и стала прислушиваться.
— Что это? — воскликнула она и вскочила; она еще боялась поверить радостной новости.
Грэхэм насторожился. Металлические голоса кричали: «Победа!»
Да, это была победа! Он тоже вскочил, и луч робкой надежды блеснул в его глазах.
В комнату, быстро отдернув портьеры, вбежал человек в желтом, растрепанный и дрожащий от волнения.
— Победа! — кричал он. — Победа! Народ побеждает. Люди Острога отступают.
— Победа? — переспросила Элен. Голос ее прозвучал как-то глухо и резко.
— Что произошло? — спросил Грэхэм. — Говорите скорей. Что?
— Мы вытеснили их из нижних галерей в Норвуде, Стритхэм горит, весь в огне, а Рохэмптон наш… наш!… И мы захватили один аэропил.
Секунду Грэхэм и Элен стояли молча. Сердца их учащенно бились, и они смотрели друг на друга. На мгновение у Грэхэма мелькнула мечта о владычестве над миром, о любви и счастье. Блеснула и погасла.
Раздался звонок.
Из комнаты начальников районов вышел взволнованный седой человек.
— Все кончено! — крикнул он. — Что из того, что Рохэмптон в наших руках! Аэропланы уже в Булони.
— Ла-Манш! — сказал человек в желтом и быстро сделал подсчет. — Через полчаса…
— В их руках еще три аэродрома, — сказал седой человек.
— А пушки! — воскликнул Грэхэм.
— Мы не можем их расставить за полчаса.
— Значит, они найдены?
— Да, но слишком поздно, — сказал старик.
— Если б можно было задержать их на час! — воскликнул человек в желтом.
— Теперь их уже ничто не остановит, — сказал старик. — У них сто машин в первой эскадрилье.
— Задержать на час? — переспросил Грэхэм.
— Подумать только! — сказал старик. — Ведь пушки у нас в руках. Подумать только! Если бы мы могли расставить их на кровле!
— А сколько времени это займет? — вдруг спросил Грэхэм.
— Не меньше часа.
— Слишком поздно, — твердил старик, — слишком поздно.
— Так ли это? — сказал Грэхэм. — А что, если… На один час!
Внезапно у него блеснула мысль. Он старался говорить спокойно, но лицо его было бледно.
— У нас есть еще один шанс. Вы сказали, что захвачен аэропил…
— На летной площадке в Рохэмптоне, сир.
— Поврежден?
— Нет. Он криво стоит на рельсах; его можно поставить как следует, но у нас нет аэронавта.
Грэхэм посмотрел на обоих начальников, потом на Элен и, помолчав, спросил:
— У нас нет аэронавтов?
— Ни одного.
— Аэропланы неповоротливы по сравнению с аэропилом, — сказал Грэхэм задумчиво.
Вдруг он повернулся к Элен. Он принял решение.
— Я сделаю это.
— Что?
— Пойду на летную площадку, к этому аэропилу.
— Что вы задумали?
— Я ведь тоже аэронавт. Недаром же я потерял время.
Он повернулся к человеку в желтом.
— Пусть поставят аэропил.
Человек в желтом колебался.
— Что вы затеяли? — воскликнула Элен.
— Нужно воспользоваться этим аэропилом.
— Неужели вы хотите?…
— Сразиться с ними в воздухе. Я об этом уже думал. Аэроплан неповоротлив, а смелый человек…
— Но еще не было примера в авиации… — начал человек в желтом.
— Потому что не представлялось случая, — перебил его Грэхэм. — А теперь такой случай представился. Скажите им… передайте мое приказание: пусть поставят аэропил на рельсы.
Старик молча взглянул на человека в желтом, потом кивнул головой и поспешно вышел.
Элен подошла к Грэхэму. Она была бледна.
— Как! Один! Ведь вы погибнете!
— Все может быть. Но если не сделать этого… или заставить другого…
Он замолчал, он не мог говорить и только сделал решительный жест рукой.
Они молча смотрели друг на друга.
— Вы правы, — сказала она тихо, — вы правы. Если это можно сделать… вы должны идти!
Он сделал шаг к ней. Она отступила, и на ее бледном лице отразилась внутренняя борьба.
— Нет! — прошептала она, задыхаясь. — Я не могу больше… Идите!…
Он растерянно протянул к ней руки. Она судорожно сжала их и воскликнула:
— Идите… Идите!…
Он медлил и вдруг все понял. Он заломил руки. У него не хватало слов.
Он быстро пошел к выходу. Человек в желтом бросился к дверям, но Грэхэм опередил его. Он прошел через помещение, где начальник района по телефону передавал приказание поставить аэропил на рельсы.
Человек в желтом нерешительно взглянул на неподвижную Элен и поспешил вслед за Грэхэмом.
Грэхэм не оборачивался и не говорил ни слова, пока не опустился занавес, отделявший зал Атласа от вестибюля. Потом повернулся, его бескровные тубы шевельнулись — он отдал краткое приказание.
24. ПРИБЫТИЕ АЭРОПЛАНОВ
Двое рабочих в синей форме лежали среди развалин захваченной Рохэмптонской летной станции, держа карабины в руках и всматриваясь в темневший вдали соседний аэродром — Уимблдон-парк. Время от времени они перебрасывались словами. Говорили они на испорченном английском языке своего класса и эпохи. Стрельба из укреплений приверженцев Острога постепенно стихала и скоро прекратилась. Неприятель почти не показывался. Однако отзвуки сражения, происходившего глубоко внизу, в подземных галереях станции, доносились иногда, смешиваясь с беспорядочной перестрелкой, которую вели революционеры. Один из рабочих рассказывал другому, как он увидел внизу человека, который пробирался, прячась за грудой балок, и уложил его на месте метким выстрелом.
— Еще до сих пор лежит там, — сказал стрелок. — Видишь синее пятно? Там… между балками.
Неподалеку от них лежал навзничь мертвый иностранец. На синей его блузе чернела небольшая круглая дырка от пули, попавшей ему в грудь; по краям дырки тлела материя. Рядом сидел раненый с перевязанной ногой и равнодушно смотрел, как медленно тлеет блуза. Позади них поперек платформы лежал захваченный аэропил.
— Я что-то не вижу его! — сказал другой рабочий, подзадоривая товарища.
Стрелок обиделся и стал громко с ним спорить. Вдруг снизу донеслись крики и шум.
— Что там такое? — воскликнул он, приподнявшись на локте и всматриваясь в площадку лестницы, находившуюся посредине платформы.
Множество людей в синем поднималось по лестнице и густой толпой направлялось к аэропилу.
— Зачем пришли сюда эти дураки? — сердито воскликнул его товарищ. — Толпятся здесь и только мешают стрелять. Что им нужно?
— Ш-ш!… Они что-то кричат.
Оба прислушались. Толпа окружила аэропил. Три начальника районов в черных мантиях со значками вошли внутрь аэропила и взобрались наверх. Бойцы окружили аппарат, дружно приподняли его и начали устанавливать на рельсы.