Золото: деньги прошлого и будущего

Неудачи 1930-х годов смутили и главных наследников классической экономики — представителей австрийской школы. Хотя Людвиг фон Мизес вместе с другими ранними австрийцами писали труды с критическим разбором ошибок современных им монетаристов, послевоенные австрийцы сами подпали под воздействие количественной теории. Они попытались вывести крах 1929–1932 годов из денежной политики того времени. В книге «Великая депрессия в Америке» [67] Мюррей Ротбард рассматривает спад в экономике 1930-х годов в духе «Австрийской теории торговых циклов» (она прекрасно объясняет, что происходит, когда власти изменяют золотому стандарту и девальвируют валюты). Теория торговых циклов подходила для описания ситуации 1970-х годов, но для 1930-х годов она совершенно не годилась.
Чтобы доказать, что в 1920-е годы в Америке была страшная инфляция, притом что доллар был привязан к золоту, а индексы цен стояли на месте, Ротбард, подобно Фридману, вынужден был отказаться от классической теории стоимости и опереться на ошибочную количественную теорию. Инфляция у него стала означать не снижение стоимости валюты в результате преобладания предложения над спросом, а любое увеличение денежной массы! Даже этого оказалось недостаточно (объем денежной базы в США с сентября 1925 года по сентябрь 1929 года практически не изменился), и Ротбарду пришлось в качестве определения «денег» воспользоваться предложенным Фридманом денежным агрегатом М2. Ротбард показал себя мастером интеллектуального трюкачества, доказывая, что мощный спад в экономике, из-за которого цены на многие виды товаров снизились на 20–30 %, был вызван страшной инфляцией. Отказ от теории стоимости в пользу количественной теории до неузнаваемости изменил австрийскую школу, и последователи Ротбарда напрасно искали сходство между собой и классическими предшественниками вместе с фон Мизесом (по крайней мере в том, что касается теории денег).
Подобно монетаристам, австрийская школа поддерживает отдельные положения классической экономики — низкие налоги, свободные рынки, небольшой госаппарат и прочие либертарианские ценности. Большая часть книги Ротбарда посвящена пространному описанию ошибок бюджетной политики (поистине великолепный справочный материал), но в итоге он приходит к заключению, что депрессию вызвала неудачная денежная политика. В отличие от монетаристов, австрийцы и по сей день выступают за золотой стандарт. Однако, считая ФРС виновной в Великой депрессии, они выражают недовольство действующим в те времена золотым стандартом: из хода их рассуждений следует, что привязка денег к золоту не смогла предотвратить угрожающе быструю инфляцию. Количественная теория в разработанном Ротбардом и его последователями варианте по своей сути противоречит ориентированному на стоимость золотому стандарту. Именно по этой причине предложенный ими золотой стандарт не похож на действовавшие в течение последних двух столетий модели и абсолютно нереализуем (главным аргументом в пользу золота у них является не его стабильная стоимость, а невозможность увеличить предложение этого металла наращиванием объемов добычи).
Итак, мы видим, как две противоборствующие монетарные теории утверждают, что в 1930-е годы, с одной стороны, наблюдалась страшная дефляция, с другой стороны, страшная инфляция, о которых живущие в ту эпоху люди даже и не подозревали. Эпоха 1970-х годов споров не вызывает: никто никогда не заговаривал о дефляции, вспоминая те времена. Разногласий не возникает и по поводу Японии 1990-х годов, которые никак нельзя назвать эрой инфляции.
Кейнсианство как школа в экономике утратило популярность после неудач 1970-х годов. В наши дни мало кто верит, что экономику можно отладить с помощью продуманного распределения государственных ассигнований на общественные работы, девальвации денег и манипуляций с процентными ставками. Мир вновь вернулся к классической точке зрения, назвав ее неолиберальной. Однако неолиберальный консенсус, как сейчас принято говорить, зачастую представляет собой комбинацию наихудших ошибок прошлого века. В сфере денежной политики неолиберальная приверженность свободной конкуренции часто сопровождается полнейшим невниманием к курсу валюты, который в результате начинает колебаться и падает вниз. В сфере бюджетной политики, несмотря на уроки Великой депрессии, экономисты продолжают верить в то, что для сбалансированного бюджета надо повышать налоги. Так, многие страны поддались на уговоры Международного валютного фонда (МВФ) поднять налоговые ставки, чтобы устранить бюджетный дефицит или увеличить имеющийся профицит.
 
Объяснить Великую депрессию неверной бюджетной политикой удалось только в 1978 году — после того как в 1970-е годы саплай-сайдеры (сторонники теории совокупного предложения) вписали фискальную политику в общую теорию классической экономики.
Одним из наиболее неразрешимых вопросов о периоде 1930-х годов был вопрос о последовательности событий: если Закон Смута-Хоули о повышении тарифов был принят в июне 1930 года, то почему американский фондовый рынок обрушился раньше, в октябре 1929 года? На это принято было отвечать так: рынок отреагировал па то, что большинство в Конгрессе сначала выступало против тарифов, а затем решило их поддержать. Рынок начал падать именно в тот день, когда в Конгрессе наметился перелом. Сторонники тарифа упрочили победу, кардинально расширив сферу действия закона. Изначально планировалось ввести ограничительные пошлины только на сельскохозяйственную продукцию, но в итоге в список вошли промышленные товары, которые производились в штатах, представленных в Конгрессе противниками закона. В начале 1930 года рынок отвоевал часть потерянных позиций в надежде на то, что Конгресс передумает или что президент Герберт Кларк Гувер наложит вето на закон о тарифах. Начавшееся на бирже ралли позволило акциям почти дотянуться до того уровня, на котором они начинали 1929 год.
Но Америке не повезло; закон о тарифах был подписан в июне 1930 года, и фондовый рынок заскользил в пропасть. Свободная конкуренция, или laissez-faire, стала тем принципом, который ранние представители классической школы, такие как Давид Юм и Адам Смит, противопоставили принципам меркантилизма, а именно торговым барьерам и высоким налогам. Именно свободная конкуренция вызвала подъем мировой экономики. Но в 1930-е годы, когда все страны резко повысили тарифы и налоги, выражение laissez-faire («пусть каждый идет своим путем») стало трактоваться как «будь что будет».
Окончательная редакция закона Смута-Хоули предусматривала 60-процентный тариф более чем для 3200 импортных товаров. Запретительные пошлины, введенные в отместку другими странами, были не менее жестокими и лишь усугубили спад в экономике, возникший из-за повышения налогов. Некоторые государства повысили тарифы еще до подписания закона Смута-Хоули, планируя отменить их, если американцы образумятся. Япония была обеспокоена сокращением объемов мировой торговли сильнее прочих стран: не имея почти никаких полезных ископаемых, она остро нуждалась в импорте природных ресурсов. После мирового экономического кризиса 1929 года к власти в Японии пришли военные, которые почти сразу же решили устранить торговые барьеры, захватив богатые сырьем территории. Высокие тарифы в сочетании с экономическим национализмом в конце XIX века побудили ряд стран пойти по пути империализма — в первую очередь Германию, Великобританию и Японию, экономика которых сильно зависела от внешней торговли. В 1930-е годы ситуация повторилась. Введенные Китаем тарифы привели к конфликту со Страной восходящего солнца: японские территории в Манчжурии, а также Корея, доставшаяся Японии в 1904–1905 годы по итогам войны с Россией, были связаны с Китаем теснейшими торговыми узами. Японские милитаристы нашли простой способ устранить торговые барьеры, и 18 сентября 1931 года Япония начала оккупацию Манчжурии, получив доступ к месторождениям горючих сланцев и других полезных ископаемых в Китае. (Возможно, вторжение в Манчжурию оказало дополнительное давление на британский фунт стерлингов, и спустя два дня он был девальвирован.)