Когда распахиваются крылья (СИ)

      – Мама, а я опять Васю испугал! – тихо, как будто в подушку, проговорил Женька, высунув кудрявую макушку из-под одеяла.
      – Да? – мама вошла в нашу комнату с кружкой мятного чая в руках. – И как же ты его напугал?
      – Я только ногой пошевелил, а Вася испугался и ка-а-ак упадёт со стула! – и Женька снова довольно рассмеялся.
      – Что же ты, Вася, со стула-то падаешь на ровном месте? – мама подошла к кровати Женьки и подмигнула мне.
      Я осоловело осмотрелся и поморгал, пытаясь смыть картинку с замахнувшимся Толей из головы. Что случилось и как я тут оказался? Я быстро собрал мысли, спросонья тяжёлые и неповоротливые, как булыжники. Я что, уснул прямо тут, сидя на стуле и опустив голову на Женькину кровать?
      – Сколько времени? – хриплым со сна голосом спросил я.
      – Только шесть часов, – ответила мама, устроив Женьку поудобнее и вручив ему тёплый чай. – Ничего, иди поспи ещё, в школу через час только вставать.
      Я посмотрел на свою нерасправленную кровать, потом снова на маму и мелкого.
      – Как Женька?
      – Лучше, чем ночью, – коротко ответила мама. – За ночь, наверное, пропотел, вон все одеяло сырое. Утром позову фельдшерицу, пусть посмотрит.
      – А «Скорая» не приезжала?
      – Нет. Сам же знаешь, у нас по сухой-то дороге трудно проехать, а тут ещё дождь всю прошлую ночь шёл.
      – Да, знаю, – задумчиво ответил я.
      Мама подождала, когда Женька допьёт чай, снова упаковала брата в одеяло и выключила ночник.
      – Спи, Вася, ещё очень рано. А то ты всю ночь, кажется, не спал, – с этими словами мама вышла из комнаты, прикрыв за собой дверь. Я помедлил, потом стащил с кровати покрывало и нырнул под одеяло. Там оказалось удивительно уютно, тепло и мягко – совсем не так, как ночью, когда одеяло облепило меня со всех сторон. Я упал на подушку и посмотрел на потолок, обклееный обоями со светящимися в темноте звёздами. На своей кровати беспокойно заворочался Женька, пытаясь вылезти из маминого кокона.
      – Мелкий, – тихо окликнул я его, – ты там как? Все нормально?
      – Нормально, – сдавленно ответил Женька, кряхтя и воюя с одеялом.
      – Температура есть?
      Женька затих. Я подождал, а потом приподнялся на локте и посмотрел на кровать мелкого. Тот, распахнувшись, с сосредоточенным видом водил ладонью себе по лбу. Я прыснул.
      – Ну как? – хихикнув, спросил я. – Есть температура? Лоб горячий?
      – Да, горячий, – помолчав, ответил Женька. – Сорок пять градусов.
      – О, ну тогда дело плохо. Теперь тебе нужно залезть под одеяло и пить горячее молоко с мёдом, а то не вылечишься.
 
      – Я не хочу молоко-о-о, – заныл Женька, – и под одеялом жарко-о-о!
      – Я же говорю: не будешь сидеть под одеялом – не вылечишься. И маленьким останешься.
      – Не останусь!
      – Останешься! Я старше, я больше знаю. Один мальчик тоже не хотел лечиться, не пил молоко с мёдом, и вот теперь все другие мальчики стали большими, а он остался маленьким.
      Женька снова замолчал, наверное, обдумывая то, что узнал.
      – Ла-а-адно! Буду пить молоко, – наконец протянул он.
      – И одеялом укроешься?
      Женька не ответил, но через несколько секунд с недовольным пыхтением все же натянул одеяло на себя.
      – Молодец, – похвалил я, – а теперь спи.
      – Но я спать тоже не хочу!
      – Хочешь маленьким остаться?
      – Ла-а-адно!
      Он затих, а через минуту с его кровати донеслось сопение. Я хмыкнул: ага, не хочешь, значит, спать. Буквально ощущая счастливое тепло у себя в груди, я повернулся на бок, поплотнее укрывшись одеялом, и провалился в сон.
      С этой ночи Женька пошёл на поправку. Следующий день под строгим взглядом мамы он провалялся в кровати, смотря мультики, но под вечер, когда пришёл папа, а мама вышла доить корову, все-таки вылез из-под одеяла и устроил победный забег по дому, разбросав все свои книжки и игрушки. Потом нам троим попало от мамы – мелкому за несоблюдение постельного режима, нам с папой – за то, что не досмотрели за Женькой. Мы втроём сделали виноватые лица и, как тараканы, расползлись по своим углам, смущённо переглядываясь. Женька пролежал в кровати ещё пару дней, через каждый час с хныканьем и рёвом выпивая по кружке травяного чая с лимоном, пока наконец от болезни остался только мокрый кашель и заложенный нос. Мы с папой дружно выдохнули, потому что все это время мама в профилактических целях заставляла нас есть чеснок, лук и дольки лимона, от которых моё лицо, кажется, скисло и скукожилось навсегда. Лет на десять точно.
      Я продолжал ходить в школу, каждый раз ощущая внутренний трепет перед огромными железными перемазанными в разные весёлые цвета воротами школы. Что делать, если я увижу Тёмку? Сказать, что я все видел и знаю и что, хоть он и зараза, отбирающая рюкзаки у других и кидающая их в реку, мне очень его жаль и я, наверное, смогу хоть чем-нибудь помочь? Чем вообще я мог помочь, кроме как рассказать обо всем социальному педагогу школы, которая наверняка и без меня все знает? Да Тёма первый поднимет меня на смех и будет прав. Но и просто забыть все, что я видел в Тёмкином доме, я не мог. Каждый раз меня пробивала дрожь, когда я думал о красных пятнах и разводах на руках, а затем и на спине Тёмки. А однажды подумал: а что, если однажды Толя не рассчитает силу удара или, например, сильно разозлится и запустит тяжёлую пряжку ремня прямо в Тёмкину голову? Может, нужно рассказать всем вокруг о том, что делает Толя дома со своей женой и сыном? Но вдруг тогда Толя решит, что это Тёмка проболтался, и вообще убьёт сына? Не сделаю ли я своей дурацкой помощью ещё хуже? А может быть, лучше для всех вокруг будет, если я просто отойду в сторону и пусть этот дурной снежный ком катится дальше? В конце концов, я ещё даже не совершеннолетний, что я смогу сделать со взрослым мужиком, если даже его взрослый сын – немаленьких размеров, кстати! – сделать ничего не может?