Парад искажений (СИ)

— Пусть приходит. Я пропуск выпишу.
— Эээ… Это совсем неудобно. Не мог бы ты зайти ко мне?
— Автондил, а с каких пор ты стал посредником? Впрочем… На какую тему будет разговор? Может быть, я и встречаться не буду.
— Отказом ты поставишь меня в крайне неудобное положение, — огорчился авторитет.
Ткачёв засмеялся.
— Представляю тебя в неудобной позе.
— Андрей, мне действительно не до шуток!
Андрей Викторович подумал, что звёзды на небе сошлись сегодня в его пользу. Все от него что-то хотят.
— Ты сам себя поставил в такую позу, Автондил Акакиевич. Нельзя быть… и нашим, и вашим.
Авторитет умолял:
— Генерал, я очень тебя прошу! Буду обязан!
— Я тебя за язык не тянул…
Ткачёв сообразил, что Автондила напрягают — фраза «буду обязан» из уст авторитета значила многое.
— Ладно, — сдался Андрей Викторович. — Скажи Галине Леонидовне, что я буду у тебя в четыре часа. И если она приведёт Борю Буряце, то будет ещё лучше.
И оборвал разговор, оставив Автондила в полнейшем недоумении.
— Звонили из МУРа, Андрей Викторович, — Елизавета слегка охрипла. — Опрос назначен на двенадцать дня. Проводить опрос от МУРа будет подполковник Тарасевич.
— Спасибо, Лиза. Вызовите, пожалуйста, ко мне майора Гришаева. Срочно.
Ткачёв только заметил, что он ещё даже не снял пальто, как зашёл в кабинет. И только поднялся, чтобы снять, как открылась дверь.
— Товарищ генерал, — заглянула удивленная и слегка растрепанная Лиза. — К вам лейтенант Жевнов.
— А, пусть заходит.
В кабинет, локтем чуть не задев грудь секретаря, вошел широкоплечий молодой человек.
— Товарищ генерал!..
Ткачёв остановил его доклад гневным взмахом ладони.
— Я в курсе, лейтенант. Отдайте командировочное предписание секретарю и спускайтесь к моей машине. У вас командировка на неделю?
— Так точно, товарищ генерал!
— Оглушил криком, лейтенант, — сморщился Ткачёв. — Неделю побудете с моим водителем в качестве курсанта. Задание понятно?
— Так точно. Разрешите выполнять?
— Идите.
Лиза, проводив взглядом молодца, удивленно взглянула на генерала.
— Елизавета Сергеевна, — улыбнулся тот. — А не сделаете мне кофе? С утра столько разговоров, что мозг закипел…
— К вам майор Гришаев.
— И ему тоже кофе. Присаживайтесь, Евгений Арсеньевич.
Ткачёв положил перед собой лист бумаги.
— В двенадцать вам нужно быть в МУРе на опросе Буряце. Возьмите мою машину и поезжайте. Найдёте в МУРе подполковника Тарасевича. А сейчас, пока будем пить кофе, мы набросаем тезисы ваших вопросов к Буряце. Кстати, только вы будете вести протокол опроса. После окончания разговора опрошенный должен его подписать. Любыми способами заставьте его это сделать. Повторяю — любыми.
Было уже половина четвёртого, а Гришаев не возвратился из МУРа. Ткачёв нервничал и часто звонил в свою машину, но лейтенант Жевнов отвечал, что майор ещё в здании. Наконец, Андрей Викторович, приказал лейтенанту, чтобы от МУРа они поехали к ресторану «Пекин» и вели наблюдение за парадным и служебным входом, фотографируя всех, кто будет заходить и выходить.
Ровно в четыре генерал вошёл я в кабинет к Автондилу. Старый вор было поднялся, чтобы представить своей собеседнице Ткачёва, но она властно остановила его:
— Не надо! Генерал знает, кто я. А я знаю генерала.
Андрей Викторович не стал дожидаться приглашения и присел за стол, заставив гостью Автондила недовольно нахмурится. Она не привыкла к подобному. Автондил же остался стоять. Она посмотрела на него и жестом пальцев приказала уйти. Старик склонился и, пятясь, вышел из кабинета.
— Слушаю вас, — сказал Ткачёв.
— Генерал, а почему вы так себя ведёте?! — раздраженно спросила она.
— А как я должен себя вести? — наигранно-грубо сделал вид, что не понял, Андрей Викторович.
— Ты же знаешь, кто я, — перешла на «ты» собеседница, легонько стукнув пальцами по столу.
— Знаю. И что?
Ей было непонятно упорство генерала.
— Ты что на рожон лезешь?!
Андрею Викторовичу это надоело. Пререкаться с дочкой Брежнева у него не было времени.
 
— Галина Леонидовна, не стоит повышать на меня голос. Это не я вас сюда позвал, не так ли? И приступим к делу. Я на службе, а не зашёл в ресторан на обед.
Её такие доводы не устроили. Дочь Брежнева привыкла к рабскому повиновению окружающих. Любой, с кем она разговаривала, должен был улыбаться и смотреть ей в рот. А тут! Какой-то сраный генерал! Пусть даже из КГБ. Но последующие слова Ткачёва несколько охладили её воинственный запал.
— Поверьте, Галина Леонидовна, я настоял на разговоре с Буряце только по той причине, что он может быть использован западными спецслужбами для давления на вас. И последующего устранения вашего отца с поста генерального секретаря. Ваши личные отношения с Борисом меня совершенно не интересуют. Так же, как и ваши с ним деловые отношения.
Брежнева попыталась понять то, что сказал ей Ткачёв, ибо её «окружение» в лице Светы Щелоковой донесло до Галины совсем другие мотивы для опроса Бореньки.
— Почему я тебе должна верить?!
— Вы мне ничего не должны, Галина Леонидовна. Взгляните на эти снимки…
Ткачёв уже знал, где больное место Брежневой и выбрал пару фото, на которых Ника Пордеро, оказывала недвусмысленные знаки внимания мужчине. Правда, мужчина был снят со спины, но был очень похож на Борю Буряце. Расчёт оказался верен. Ревность ослепила Брежневу.
— Кто эта мартышка?!
— Мы подозреваем, что это агент Французской SDECE…
Галина не стала дальше слушать, а взяла снимки и яростно их порвала, бросив обрывки на пол.
— Её имя, генерал! — потребовала она.
— Извините, но…
— Имя?! — перешла на крик Брежнева.
— Ника Пордеро, Галина Леонидовна. Жена французского посла, уроженка Молдавии.
— Сучка тощая! Автондил?! Дай мне телефон!
Ткачёв не ожидал такого развития событий.
Автондил Акакиевич с испуганным выражением лица принёс трубку радиотелефона. Брежнева с удивлением поглядела на красный массивный прибор с антенной и ткнула в несколько кнопок, злорадно приговаривая:
— Щас, щас, щас… Папа, это я. Немедленно, слышишь! Немедленно жену посла Франции …
— Ника Пордеро, — шепнул Ткачёв.
— … Пордеро есть такая. Да! Пор-де-ро. Пусть выметается в свою Францию! И позвони в МИД немедленно, слышишь!
Трубка чуть было не полетела в стену, но Автондил ловко её перехватил до броска.
— Где Буряце, генерал? — растрепанная Галина чуть успокоилась.
— В МУРе. С ним разговаривают…
Она выхватила трубку у Автондила, снова ткнула в кнопки.
— Света, скажи мужу, чтобы не выпускал Борю из МУРа. Пусть посидит ночь в камере…
А вот такой поворот был для Ткачёва весьма удачным.
Ника Пордеро была влюблена в Лёню Слепка по уши. «Краса Одессы» был не только удачливым контрабандистом, но и превосходным любовником, разбудив в молодой девушке отвязный вулкан страсти. Сам Лёня тоже привязался к этой неуёмной до ласки молодой женщине, но «бизнес — есть бизнес». И скрипя сердцем, подложил Нику под старого француза.
Посреди бурной ночи, во время показа Никой престарелому дипломату очередного шедевра из «Камасутры», в спальню зашли люди. На прекрасном русском языке они убедили девушку, что все её деяния идут в разрез с моральным и уголовным кодексом Советского Союза. Ника впала в отчаяние, чрезвычайно расстроив этим старого любовника. У него такого отчаяния не было, а только боль в органе, переполненном возбужденной кровью.
Так она стала женой дипломата и агентом спецслужбы. Но скрыла от Лёни последний факт. И когда Слепак отправлял бриллианты за границу, используя дипломатическую почту, то эти операции проходили под контролем SDECE. Оттуда и произошла утечка информации в МИ6 и ЦРУ.
Ткачёв внимательно прочитал протокол разговора с Борисом Буряце.
Боря пришел в МУР на разговор в короткой норковой шубе и в фасонистых сапожках, отороченных мехом горностая. Вел себя уверенно и вальяжно, рассчитывая на защиту Галины Брежневой. Но что-то было не так. На втором часу разговора Буряце уже не понимал, почему подруга не вытаскивает его из милиции. Тут ещё «собеседник» в штатском задавал крайне неудобные вопросы. После четырех часов разговора Буряце сник. Он устал и потерял свой лоск, а «собеседники» наседали сильнее. И Бориса «прорвало». Он рассказал милиционерам очень много, правда, в протокол всё записал только человек в штатском. И очень убедительно заставил Борю расписаться под своими словами. Поначалу Буряце отмахивался, но когда услышал, что его отправляют в камеру, то со злостью подписал всё.