Две твердыни
– Совсем недавно тебя и на лошадь-то было не заманить, – рассмеялся Леголас. – Ты погоди, еще наездником станешь!
– Куда уж мне, упустил свой случай, – отозвался Гимли. – Если хотите знать, – сказал он, мрачно помолчав, – то это был Саруман, и никто больше. Помните, Эомер как говорил: является, дескать, старец-странник в плаще с капюшоном. Так и говорил. То ли он, Саруман, лошадей спугнул, то ли угнал, ничего теперь не поделаешь. И попомните мое слово, много бед нам готовится!
– Слово твое я попомню, – обещал Арагорн. – Попомню еще и то, что наш старец прикрывался не капюшоном, а шляпой. Но все равно ты, пожалуй что, прав, и теперь нам не будет покоя ни ночью, ни днем. А пока все-таки надо отдохнуть, как бы оно дальше ни вышло. Ты вот что, Гимли, спи давай, а я покараулю. Мне надо немного подумать, высплюсь потом.
Долго тянулась ночь. Леголас сменил Арагорна, Гимли сменил Леголаса, и настало пустое утро. Старец не появлялся, лошади не вернулись.
Глава III
Урукхай
Пин был окован смутной и беспокойной дремой: ему казалось, что он слышит собственный голосок где-то в темных подвалах и зовет: «Фродо, Фродо!» Но Фродо нигде не было, а гнусные рожи орков ухмылялись из мрака, и черные когтистые лапы тянулись со всех сторон. Мерри-то куда же делся?
Пин проснулся, и холодом повеяло ему в лицо. Он лежал на спине. Наступал вечер, небеса тускнели. Он поворочался и обнаружил, что сон не лучше яви, а явь страшнее сна. Он был крепко-накрепко связан по рукам и ногам. Рядом с ним лежал Мерри, лицо серое, голова обмотана грязной кровавой тряпкой. Кругом стояли и сидели орки, и числа им не было.
Трудно складывалось былое в больной голове Пина, еще труднее отделялось оно от сонных видений. А, ну да: они с Мерри бросились бежать напропалую, через лес. Куда, зачем? Затмение какое-то: ведь окликал же их старина Бродяжник! А они знай бежали, бежали и орали, пока не напоролись на свору орков: те стояли, прислушивались и, может, даже не заметили бы их, да тут поди не заметь. Заметили – вскинулись: визг, вой, и еще орки за орками выскакивали из ольшаника. Они с Мерри – за мечи, но орки почему-то биться не желали, кидались и хватали за руки, а Мерри отсек несколько особо хватких лап. Эх, молодчина все-таки Мерри!
Потом из лесу выбежал Боромир: тут уж оркам, хочешь не хочешь, пришлось драться. Он искрошил их видимо-невидимо, какие в живых остались, бежали со всех ног. Но они втроем с Боромиром далеко не ушли, их окружила добрая сотня новых орков, здоровенных, с мечами и луками. Стрелы так и сыпались, и все в Боромира. Боромир затрубил в свой огромный рог, аж лес загудел, и поначалу враги смешались и отпрянули. Но на помощь, кроме эха, никто не спешил; орки расхрабрились и освирепели пуще прежнего. Больше Пин, как ни силился, припомнить ничего не мог. Последнее, что помнил, – как Боромир, прислонясь к дереву, выдергивал стрелу из груди; и вдруг обрушилась темнота.
«Ну, наверно, дали чем-нибудь по голове, – рассудил он. – Хоть бы Мерри, беднягу, не очень поранили. А как с Боромиром? И с чего это орки нас не убили? Где мы вообще-то и куда нас волокут?»
Вопросов хватало – ответов не было. Он озяб и изнемог. «Зря, наверно, Гэндальф уговорил Элронда, чтоб мы пошли, – думал он. – Какой был от меня толк? Помеха, лишняя поклажа. Сейчас вот меня украли, и я стал поклажей у орков. Вот если бы Бродяжник или хоть кто уж догнали бы их и отобрали нас! Да нет, как мне не стыдно! У них-то ведь дела поважнее, чем нас спасать. Самому надо стараться!»
* * *Пин попробовал ослабить путы, но путы не поддавались. Орк, сидевший поблизости, гоготнул и сказал что-то приятелю на своем мерзостном наречии.
– Отдыхай, пока дают, ты, недомерок! – обратился он затем к Пину на всеобщем языке, и звучал он чуть ли не мерзостнее, чем их собственный. – Пока дают, отдыхай! Ножками-то зря не дрыгай, мы тебе их скоро развяжем. Наплачешься еще, что не безногий, соплями и кровью изойдешь!
– Моя бы воля, ты бы и щас хлюпал, смерти просил, – добавил другой орк. – Ох, попищал бы ты у меня, крысеныш вонючий!
И он склонился к самому лицу Пина, обдав его смрадом и обнажив желтые клыки. В руке у него был длинный черный нож с зубчатым лезвием.
– Тише лежи, а то ведь не выдержу, пощекочу немножечко, – прошипел он. – Еще чухнешься – я, пожалуй, и приказ малость подзабуду. Ух, изенгардцы! Углук у багронк ша пушдуг Саруман-глоб бубхош скай! – И он изрыгнул поток злобной ругани, щелкая зубами и пуская слюну.
Пин перепугался не на шутку и лежал без движения, а перетянутые кисти и лодыжки ныли нестерпимо, и щебень впивался в спину. Чтоб легче было терпеть, он стал прислушиваться к разговорам. Кругом стоял галдеж, и, хотя орки всегда говорят, точно грызутся, все же ясно было, что кипит какая-то свара, и кипела она все круче.
К удивлению Пина, оказалось, что ему почти все понятно: орки большей частью изъяснялись на общем наречии Средиземья. Тут, видно, был пестрый сброд, и, говори каждый по-своему, вышла бы полная неразбериха. Злобствовали они недаром: не было согласья насчет того, куда бежать дальше и что делать с пленниками.
– И убить-то их толком нет времени, – пожаловался кто-то. – Прогуляться – прогулялись, а поиграться некогда.
– Тут ладно, ничего не поделаешь, – сказал другой. – Убьем хоть поскорее, прямо щас и убьем, а? Чего их с собой тащить, раз такая спешка. Завечерело уже, надо бежать дальше.
– Приказ есть приказ, – отозвался басистый голос. – ВСЕХ ПЕРЕБИТЬ, КРОМЕ НЕВЫСОКЛИКОВ. ИХ ПАЛЬЦЕМ НЕ ТРОГАТЬ. ПРЕДСТАВИТЬ ЖИВЬЕМ КАК МОЖНО СКОРЕЕ. Что непонятно?
– Непонятно, зачем живьем, – раздалось в ответ. – С ними что, на пытке потеха?
– Да не то! Я слышал, один из них что-то там знает или есть у него при себе что-то, какая-то эльфийская штуковина, помеха войне. А допрашивать всех будут, вот и живьем.
– Ну и что, ну и все? Давайте щас обыщем и найдем! Мало ли что найдется, самим еще, может, понадобится!
– Забавно разговариваете, – мягко сказал жуткий голос. – Пожалуй, донести придется. Пленников НЕ ВЕЛЕНО ни мучить, ни обыскивать: такой У МЕНЯ приказ.
– У меня такой же, – подтвердил басистый голос. – ЖИВЬЕМ, КАК ВЗЯЛИ: НЕ ОБДИРАТЬ. Так мне было велено.
– А нам ничего такого никто не велел! – возразил один из тех, кто начал спор. – Мы с гор прибежали убивать, мстить за наших: все ноги отбили. Вот и хотим – убить, и назад.
– Мало ли чего вы хотите, – раздался ответный рык. – Я – Углук. Я над вами начальник. И веду вас к Изенгарду самым ближним путем!
– А что, Саруману уже и Всевидящее Око не указ? – спросил жуткий голос. – Мы что-то не туда бежим: в Лугбурзе ждут нас и наших вестей.
– Да как же через Великую Реку, – возразил кто-то. – А к мостам не пробьемся: маловато нас все-таки.
– А вот я переправился, – сказал жуткий голос. – Крылатый назгул ждет-поджидает нас там, на севере, на восточном берегу.
– Может, и поджидает! Ты-то с ним улетишь, прихватишь пленников и будешь в Лугбурзе молодец молодцом; а мы пробирайся как знаешь через эти края, где рыщут коневоды. Не-ет, нам надо вместе. Края опасные: кругом разбойники да мятежники.
– Ага, вместе нам надо, – прорычал Углук. – С вами, падалью, вместе только в одну могилу. Как с гор спустились, так обделались. Где бы вы были, не будь нас! Мы – бойцы, мы – Урукхай! Мы убили большого воина. Мы взяли в плен эту мелюзгу. Мы – слуги Сарумана Мудрого, Властителя Белой Длани, подающей нам вкусную человечину. Мы – посланцы Изенгарда, вы шли за нами сюда и за нами пойдете отсюда, нашим путем. Я – Углук, слышали? Я свое слово сказал.
– Многовато наговорил ты, Углук. – В жутком голосе послышалась издевка. – Ох, как бы в Лугбурзе совсем не решили, что умной башке Углука не место на его плечах. А заодно и спросят: откуда ж такое завелось? Уж не от Сарумана ли? А Саруман-то кто такой, с чего это он свои поганые знаки рисует? Властитель Белой Длани, ишь ты! Спросят они у меня, у своего верного посланца Грышнака, а Грышнак им скажет: Саруман – паскудный глупец, а то и предатель. Но Всевидящее Око следит за ним и уж как-нибудь его устережет.