Альтер Эго. Обретение любви (СИ)
Лазарев тоже держался, он был очарован Сергеем на сцене и в постели, смирился теми ограничениями, которые они негласно установили. В конце концов, Макс не испытывал при этом дискомфорта, Сергей умел довести партнера до такого кайфа, что сознание меркло, небо осыпалось звездами, а яйца звенели пустотой.
Казалось, они давно живут вместе, занимаются любовью, варят кофе по утрам… Да, только для кофе желательна своя кухня, а для комфорта — ванная не такая, как в общаге, и кровать шире, и комната больше, а лучше — квартира.
"Все будет, — клялся себе Максим, — лбом стены прошибу, а будет!"
И прошиб, сделал невозможное, рисковал многим, но выгорело. Конечно, он не собирался посвящать Сережу в то, какими судьбами и комбинациями собрал денег на кооператив. Противозаконного не было, остальное — дело ловких рук и гибкого ума.
В результате пусть не в центре и не хоромы, но свое жилье. Свое! Пока без мебели, из обстановки только кухонный стол да две табуретки, а в комнате матрас на полу. Но пол-то не казенный, а свой собственный. “Были бы кости — мясо нарастет!” — Макс любил эту оптимистичную поговорку и часто повторял её. Как и другую, про “карты лягут”. Комбинации жизни часто оказывались удивительнее всего, что придумала мировая литература и кинематограф вместе взятые. Главное, вовремя понять замысел и либо подставить шляпу, либо уносить ноги.
Макс ничего не говорил Сергею, сглазить боялся, да и сюрприза хотелось, порадовать, удивить. Труппа Манфея болталась по гастролям сначала в Прибалтике, потом в Швеции и, наконец, по задворкам Америки. Вернуться должны были к лету, чтобы во время простоя театральных залов, освобожденных основными коллективами, занять собой нишу и до бесконечности крутить “Лебединое Озеро” для иностранцев.
Но Манфей пошел ва-банк: поставил свое и хотел обкатать это в России. Также он надеялся и на успех “Родена”, весьма далекого от оригинальных номеров Якобсона.
Макс уже неплохо освоился в балетном мире, в его истории и современности, в тонкостях, подводных течениях, стилях, именах. Он фанатично погружался в это, начиная с истоков. Над своим дипломом столько не корпел, сколько над книгами по балетному искусству.
О том, что происходит у Манфея, знал от Сережи, который исправно докладывал ему по телефону о перемещениях, концертах, отзывах в прессе. О том, как их принимают, а принимали на ура. Победное шествие завершалось на Манхеттене, и после этого к началу июня Манфей должен был вернуться в Санкт-Петербург и выступать в Эрмитажном и Александровском театрах. Это официально. Неофициально же — на вошедших в моду презентациях, где сильные мира сего общались и расслаблялись. И по привычке, привитой еще в СССР, дышали они неровно не только к попсе, но и к балету.
Макс скучал. Может, в первый раз за всю жизнь скучал по любовнику. Или считал близость с Залесским более значимой, чем временная связь? Иначе так долго не продержался бы. В постельных играх Максим любил перемены. Но Сережа… Так и не разобравшись, что у них за отношения, Максим старался уберечь его от новых разочарований. Чутье подсказывало: измену Залесский примет болезненно.
Конечно, необязательно было докладывать, Максим умел вдохновенно лгать, невинно глядя в глаза. Но в этом конкретном случае — не хотел. Не с Сергеем. Потому два с половиной месяца стоически терпел, а когда припекало, передергивал в общежитском душе, горячо, со стонами и долгим оргазмом, предаваясь мечтам о совершенной заднице и идеальном торсе и нежных губах Залесского.
За три дня до возвращения труппы Манфея Макс навсегда распрощался с Ольгой Николаевной и соседями по общаге, в два приема перевез вещи в новую квартиру и завершил скитальческий этап в своей и, как он надеялся, Сережиной жизни.
Их встреча многое изменила. Лазарев и без того стремился бы к успеху — еще в университете, на первом курсе он сказал себе, что не останется внизу, пробьется сам, обрастает друзьями и не станет искать покровителей, торгуя собственной жопой. Для этого у человека еще и голова есть.
А еще, и он иногда думал об этом, что судьба, обделив его в одном, лишив так рано отца, оттолкнув от матери, дала компенсацию — путеводный огонь удачи. Хранила в рисках, подсовывала необычные решения в, казалось бы, безвыходных ситуациях. Для юриста это можно было считать королевским подарком.
Контору свою Максим открывать передумал, кроме расходов на аренду и персонал, это ничего бы не принесло. Практика Лазарева сосредоточилась в “полутени”, там, где более всего востребованы оказались его способности по вытаскиванию, отмазыванию, защите прав тех, кто в большей или меньшей степени преступал закон. Тот самый, которому Макс когда-то мечтал служить.
Теперь игры в поддавки с законом начали приносить ощутимые плоды. Макс знал меру и потому выходил сухим из воды, вернее, помогал выйти тем, кто мог за это хорошо заплатить. Его так и называли: “Наш юрисконсульт по долговым и тюремным вопросам”.
Глава 3. Расставание и новая встреча
По дороге в аэропорт Максим понял, как сильно соскучился по Сергею. Последние полтора часа ожидания в Пулково-2 омрачились беспокойством и тянулись невыносимо долго. Самолет задерживался.
Слоняясь по залу прилета, Максим вспомнил, как прогуливал школу и сбегал сюда. Старый “сталинский” терминал с колоннадой и гербом на портике нравился ему больше, чем современный со стеклянной крышей. Но это фасад, а внутри стало просторней и комфортней, появились кафе, бар, зоны отдыха. Макс помнил лакированные деревянные скамьи в небольшом зале ожидания. Но вообще-то в Пулково-1 было гораздо интереснее, там он болтался чаще, а в международный ходил, чтобы посмотреть на иностранцев. Они были другие. Манеры, одежда, почему-то у большинства темные очки. Даже зимой. Желание закрыться? Тогда Макс не думал об этом, ему нравилось смотреть на них, раскованных, но не наглых. Свободных — вот что его так привлекало. Он мечтал стать таким.
А в Пулково-1 царила суета и преобладали родные совдеповские лица. Они и теперь такие, хоть нет уже СССР, и Ленинграда тоже нет. Памятник защитникам в начале Пулковского шоссе есть, а города нет.
Мысли дурацкие, патриотом Максим никогда не был, хоть и изучал историю России и СССР, так он и историю Рима изучал. Куда денешься? И латынь, мертвый язык прошлого. Английский гораздо полезнее, его Лазарев прилично освоил к третьему курсу университета, мог бы и раньше, но в школе дурака валял.
— Ladies and gentleman…
Вот как раз на английском и пошло объявление о прибытии борта, и на табло высветилась строка.
“Наконец! Прямо как невесту встречаю”, — смутила мимолетная мысль. И отлетела прочь. Не важно сейчас, где же…
Он увидел Сергея первым в группе сонных и расслабленных балетных. Выглядели все неважно, оно и понятно — долгий перелет, тяжелая работа. Только теперь Макс запоздало пожалел, что не спрашивал Сергея о его состоянии, ведь тот уставал. И ни разу не пожаловался…
Изменился. Похудел, или нет, выпрямился, если это возможно, он и без того отличался премьерской осанкой. Принц, ни прибавить ни убавить. А теперь и совсем… и… да! Он стал таким же, как те! Как иностранцы, на которых приходил поглазеть Макс. Сереже не надо было “становиться” — он был таким. От природы. То, что случилось с ним, его странная и тяжелая судьба мешали, теперь же все вернулось. Невозможно “стать”, можно только “быть” таким.
Макс стоял у стены и смотрел, как Сергей ищет его глазами. Накануне договорились.
— Сереженька, Серж, ты ведь с нами, да? — увивалась около Залесского чернявенькая балетная девочка. Лазарев хорошо расслышал это и не дал Залесскому ответить. Шагнул вперед, позвал:
— Сергей!
— Макс! — тот увидел, мягко высвободился от повисшей на его руке девице. — Нет, Лена, я не с вами, меня ждут. — И быстро пошел навстречу.