Альтер Эго. Обретение любви (СИ)

— Добрый день, — вежливо произнес Сергей с легким поклоном и вопросительно посмотрел на Макса. — Я что-то пропустил?
Круглое лицо Офелии залилось краской и цветом стало похожим на помидор фирмы “Лето”.
Максим подавил улыбку.
— Не очень много. Инна Гасилова заходила с визитом, приглашала на премьеру.
— А-а-а… ну… пойдем, наверно?
— Если не совпадет с нашими мероприятиями. Еще договор смотрела.
— Какой?
— Мотин. Неважно… Матильда у нас давно не работает, значит, и псевдоним свободен, мы его Игнатию передадим вместе с остальными условиями. Мотя прилично получала, — заверил он Игнашу. Хотя тот и не пытался возражать, в правовых вопросах он явно не был так силен, как в танцах на пуантах.
— Ладно. Но кто-то кашу обещал, — напомнил Залеский.
— Да! Вот! Я же и говорю, — Игнаша, опасаясь, что его в очередной раз перебьют, выпалил одним духом. — Фелечка, я пригласил Сергея и Максима к нам в гости и обещал им твою фирменную овсянку с сухофруктами. Ты ведь не против? Я им сказал, что ты варишь кашу лучше всех в городе, а может, и в мире.
Лицо Офелии осветилось улыбкой прощения.
— Ну, ты уж скажешь тоже… в мире…
— Так мы можем рассчитывать? — спросил Максим.
— Конечно, я буду рада, — еще шире заулыбалась Феля, — я очень люблю гостей, а Игнатий редко приглашает.
С Максом она говорила свободно, а вот встречаться глазами с Сергеем избегала.
— Каша — это хорошо… Мне на ум пришел один смешной южный анекдот, — собирая с пола листы, начал рассказывать Макс, — вернее, игра, это проделывают на юге с вновь прибывшим отдыхающим, когда идут купаться. Ему предлагают зайти в воду по грудь и поиграть, похоже на “баба сеяла горох”, но слова другие. Говорить надо: “Я не ем кашу”, и сразу же нырнуть, просчитать под водой до трех, вынырнуть и повторить.
— И что, — не понял Сергей, — когда смеяться?
— Ты не дослушал. В то время, как новичок сидит под водой, коварные купальщики кричат хором: “Ну ешь дерьмо”. Весь смысл в том, что он не подозревает о подставе. Они знают, а он нет!
‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍До Фели дошло раньше всех, она закрыла лицо руками и затряслась от смеха, за ней Игнаша. Макс скромно улыбнулся. Залесский чуял подвох, но не мог понять, в чем заключается.
— Лазарев!
— Что, дорогой? Ты гневлив, как Аполлон Бельведерский.
Ремарка вызвала новый приступ смеха. Сергей только пожал плечами и покрутил пальцем у виска.
— Я тебе потом объясню, — давясь от смеха, пообещал Игнаша. — Аполлон Бельведерский…
Они вышли из студии и остановились на ступенях крыльца. Оно было защищено типичным “козырьком”, какие часто встречаются на Петроградской стороне в старых домах. По проекту фасад сохранили в неприкосновенности, и снаружи дом ничем не отличался от своих собратьев дореволюционной застройки. А двор, заваленный снегом, ничем не отличался от дворов блокадного Ленинграда зимы сорок третьего года.
— Да что же такой за день сегодня, — не выдержал Максим, — не Гасилова, так снег… Хорошо на машине не поехали, — он махнул в сторону погребенных под грязно-серыми шапками машин и обреченно зашагал напрямки.
— Максим, из двора направо и там за Дворцом культуры снова во двор, — пристроилась в следы Макса Феля, — нам недалеко совсем, через двор пройдем, а во втором как раз…
— Что, господин Куприянов не мог вас получше поселить, чем в доме с двором колодцем… а… Черт! Опять полные ботинки снега…
— Мы высушим, вы не переживайте. И дом не с колодцем, сами посмотрите. Там внутри все перестроили.
Игнаша с Сергеем шли молча по тем же самым протоптанным следам. Наконец выбрались на Каменноостровский, благополучно промесили снежно-соляную кашу у бывшего Дворца культуры Ленсовета и завернули под арку во двор-колодец. Проезжая часть была почищена, тротуары — нет. Сразу из-под арки — здоровый сугроб, и в нем бабка с клюкой барахтается. Сергей с Игнашей вытащили бабушку из снега, Феля отряхнула, Макс нашарил в сугробе клюку.
— Ах вы, мои дорогие, спасибо! Сыночки, доченька, — запричитала бабулька, — дай вам Бог здоровья. А я-то увязла! Ой, там еще сумка моя, сумка-то.
— Ну что за день! — Макс снова полез в сугроб, нарыл сумку, похожую на саквояж, отдал пострадавшей от нерадивости городских служб бабушке, вытряхнул снег из перчатки.
— Да недалеко уже, — заверила Феля, — за спортплощадку, и там наш лифт.
— Лифт? — переспросил Максим.
— Ну да! Там паркинг внизу, а на втором уровне двор… Пошли, а то вон вы весь мокрый. До свидания, бабушка!
И Феля потащила Лазарева вперед.
— Вот она такая у меня, — одобрил Игнатий, — всех спасает.
Дом Офелии действительно не было видно с проспекта. Высотку возвели на месте нескольких домов, ни один из них не выходил фасадом на улицу, они группировались вокруг двора колодца и были разрушены полностью, поэтому строение из стекла и бетона беспрепятственно поднялось внутри старого квартала. Тринадцать этажей элитной недвижимости, собственный, огражденный решеткой охраняемый двор, к которому их поднял бесшумный просторный лифт. Ухоженный, без единой снежинки двор, вымощенный плиткой, деревянные скамьи, в центре двора круглая чаша фонтана, снег сметен даже со странных лаконичных фигур, которые вполне вписываются в архитектурный стиль дома.
В подъезде Макс присвистнул и сказал Сергею:
— Ты посмотри только, что делается. Какая конторка у консьержа, сигнализация, холл с зимним садом…
— Да, красиво, — согласился Сергей.
Феля тем временем что-то тихонько бубнила на ухо Игнатию. Тот согласно кивал и посматривал в сторону Залесского и Лазарева.
— Ну, не знаю, они где-то за городом живут, — расслышал Макс окончание разговора.
— Просто спроси! — наседала Феля. — Все равно будете ждать, пока я готовлю.
— Спрошу, Фелечка.
Поднялись снова на лифте, на площадке их было два пассажирских и один грузовой.
В квартире Максим уже и не свистел, только оценивающе оглядывался.
Феля с порога по-хозяйски начала командовать, сняла с Лазарева все мокрое, унесла куда-то вглубь квартиры сушить. Любовное гнездышко Офелии и Игнатия соединяло в себе студию с комфорт-классом “евро”. Было очевидно, что здесь еще на стадии перепланировки поработал дизайнер.
— Нравится? — спросила Феля, довольная удивлением Макса. — Папа дольщиком был в строительстве и вот… Ну, Игнаша, — она показала глазами.
Игнатий отвлекся от устройства места для Залесского и мимоходом сказал:
— Фелечка предлагает, пока снегопады, чтобы не мотаться туда сюда, может, вы тут поживете?
— С вами? — уточнил Максим и многозначительно повел глазами в сторону Сергея, который уже устроился на низком диване, положил ноги на валик.
— Нет, зачем с нами, через три этажа есть пентхаус, он тоже наш и там никто не живет. Папа хотел его в аренду сдавать. Ключи у меня.
— Заманчивое предложение… Давайте мы позже обсудим?
— Тогда я на кухню, а вы располагайтесь, можете телевизор включить.
— Да мы так посидим. В ванную можно сначала, а то снег этот грязный, — поморщился Максим.
— А бабушка смешная такая, — прыснула Феля, она все свободнее общалась с Лазаревым, было очевидно, что он приятен ей, несмотря на то, что Игнатий так открыто объявил об отношениях Лазарева и Залесского, да и Инна на эпитеты и уточнения не скупилась.
Макс оценил дружеское расположение Офелии, приязнь оказалась взаимной. Фелю совершенно не шокировали ни его мат, ни манера называть вещи своими именами.
В ванной она выдала Максу полотенце и заявила:
— Хотите, можете и душ принять, или хоть ноги погрейте в воде, а то промерзли же. Костюмы спортивные Игнашкины вам не подойдут, но у нас есть большой папин халат, а я бы пока и брюки посушила, штанины-то мокрые.
— Нихрена город не чистят. А пожалуй, не откажусь от душа. Сантехника у вас, как в Версале…