Черные зубы

— Какого черта ты убежала вот так? О чем ты думала?
— Извини. Понимаю. Я просто… разволновалась.
Фаиз взревел:
— Ты могла пораниться!
— Понимаю, понимаю. — Талия взмахнула рукой, развеивая его тревогу, ее азарт был подобен ножу, вспарывающему все наши глупые возражения, все наши страхи, открамсывающему ненужные ей куски. Ее словно охватила горячка. — Простите. Но, честное слово, все хорошо. Ничего не случилось. Все в порядке. И вообще это неважно. Я хочу, чтобы вы пошли со мной. Вы должны это увидеть.
Пальцы Лина переплелись с моими, такие знакомые. Мой взгляд скользнул по отполированной направляющей, вдоль которой двигалась фусума, добрался до соседней стены, потом метнулся к противоположному краю. И не нашел никаких креплений.
Ни желобков, ни углублений, ни хитроумных приспособлений, приноравливающих движущиеся панели друг к другу. Все выглядело декоративным. И было декоративным.
Что за бред?!
— Не хочу обижать присутствующих здесь влюб­ленных, — Лин кашлянул в свободную ладонь, — но, принимая во внимание тот факт, что здесь и вправду что-то есть, откуда мы знаем, что Талия не одержима какой-нибудь адской хренью…
— Там не было двери, — сказала я.
Раньше там была стена. И сейчас там была стена. Но никто, кроме меня, не осознавал проблему и никто не слушал.
— Как ты туда попала? Там не было прохода.
— Ты о чем? — Талия обвила рукой Фаиза, скромно склонила голову, всем своим видом показывая, что милостиво прощает мне мою выходку. Она подвигала перегородку туда-сюда. — Вот же дверь.
— Но ее здесь не было секунду назад. Мы прошли по всем комнатам на этом этаже и на нижнем. Этой двери не было. И коридора тоже. Ничего не было. Этого не было, когда мы только сюда вошли.
— Ты пьяная, — сказала Талия.
— Пожалуйста, не ходите с ней. — Я подалась вперед.
Лин обхватил меня за плечо:
— Я ее держу. А вы делайте что хотите.
— Вам нельзя туда идти.
Филлип шагнул к нам с Лином, протянул руку ладонью вверх:
— Мы не должны так оставлять…
— С нами все будет в порядке, — осклабился Лин. — А вы идите занимайтесь тем, чем положено заниматься главным героям.
— Пошли. — Талия одарила Фаиза и Филлипа улыбкой, взяла обоих за руки и повела в недра дома.
— Там неб…бло двери. Им надо вр…рнуться. Их там у…бют. Черт… — Слова не выговаривались как надо, они распухали во рту, язык внезапно разросся, вывалился изо рта вялым, бесчувственным мясным лоскутом.
— Ничего страшного. Это просто дурацкий старый дом. — Лин рассеянными круговыми движениями потер мышцы, оберегающие мой позвоночник в том месте, где ствол головного мозга переходит в мозг спинной. — Они вернутся перепуганные, вот и все. Расслабься.
Он говорил связно, но слова падали в мое сознание, словно камни. Все это было слишком запутанно, слишком загадочно, чтобы разобраться. Возможно, я ошиблась.
Но если не ошиблась…
Я поднялась на ноги и, не слушая громких протестов Лина, почти ничего не видя перед собой, побрела вслед за стуком сандалий по дереву, последовала за своим Данте в ад.
  
  
Лин поймал меня за воротник, когда я ступила на мост; перила из черного дерева были украшены скульптурами отдыхающих девушек, их тела переплетались, образуя подобие диковинного сада. Под мостом раскинулась бездонная кромешно-черная гладь декоративного пруда. Как мы сюда попали? Мы были на верхнем этаже. Однако двери раскрылись и явили нам темное небо и холодный воздух.
— Какого хрена, Кошка? Какого хрена? Нет! Мы не будем…
— Они были рядом со мной, когда тебя не было… — Я размазала по глазам слезы и помедлила, глядя сквозь соленую дымку, думая, стоит ли упомянуть о случившемся.
Лин пространственных странностей почему-то не замечал, и я не стала говорить ничего. Мы вляпались по полной, это было очевидно. Мы легко могли погибнуть и без каких-либо распрей.
 
— Они помогали мне держаться. Они заставили меня снова начать выходить из дому. Почувствовать себя нормальной.
— Слушай, если бы ты просто мне позвонила…
— Ты даже не сообщил мне, что женишься. — Слова слипались у меня во рту, сливались в сплошной гул, негромкий, неловкий. — Ты даже не представляешь, как это меня ранило.
Лин скривился, словно от пощечины, застыл на месте, его пальцы подергивались. Он легонько потянул меня за воротник, словно это могло все искупить, все исправить. Словно так он мог оттащить меня от края бездны, отвести нож, унять боль, обвившую своим холодным пальцем спусковой крючок.
— Я не думал, что ты захочешь знать.
— Почему? — прошептала я в подсиненный осенью воздух одно-единственное слово, полное боли и отчаяния.
Лунный свет сочился сквозь просветы в древесных кронах, располосовывал щеку Лина так же, как я располосовала свое бедро.
— Потому что ты была так несчастна.
— И поэтому ты и навещать меня не стал? И вообще не выходил на связь?
Мои вопросы повисли в пустоте, как наконец-то обмякшее тело повешенного. Я вновь представила прошлую себя, на сей раз окутанную моим безразличием, — расплывчатую безликую незнакомку, черно-белое отчаяние, залитое в искривленный сосуд, шестимесячную интрижку с сигаретами и самобичеванием. Я не имела и не могла иметь ничего общего с этим человеком, и мой ровный голос должен был служить тому свидетельством.
— Ты мог бы сказать мне что-то. Мог бы побыть со мной тогда. А вместо этого ты взял и… не знаю. Я вообще уже не представляю, что пытаюсь сказать. Жизнь — такой бардак, верно?
— Прости, что меня не было рядом. — Каждое слово в этой фразе было исполнено боли.
— Ты не виноват. Ты имеешь право на счастье.
Я стянула с себя худи и бросила в пруд. Ряска, неопрятными комками облепившая камыши, не дала ему утонуть, и что-то понесло предмет моей одежды прочь. Водную гладь разорвала рыбья морда, захлопала покрытыми зеленью губами.
— Ты правда не виноват. И не надо себя винить… Слушай, не в этом дело. Я просто пытаюсь объяснить. Эти ребята берегли меня, чтобы я не наделала всяких глупостей. Так что я у них в долгу. Типа того.
Так получалось достаточно близко к правде. На что-то другое времени не было.
Сообщив Лину не особо радостную новость, я в течение долгой минуты смотрела, как свет меркнет на его лице. Он сглотнул. Я шагнула к нему и уперлась лбом в его лоб.
— Я струсил и повел себя как дурак и, сказать по правде, как эгоист. Я просто…
— Главное, что ты вернулся. Мы снова друзья.
— Мне все равно стыдно, — сказал Лин, переплетая свои пальцы с моими. — Это…
— Это ничего. Теперь ты здесь. Но нам надо идти. И побыстрее.
На сей раз Лин не стал спорить.
Когда мы нашли их, Талия нарядилась в чье-то свадебное платье.
Она словно сияла посреди полутемного зала, освещенная фонарем, стоящим у ее обутых в сандалии ног. Дзюни-хитоэ было богатое, роскошного кроя, всех оттенков рассвета, и каждый слой шелка покрывали вышитые лица из детской книги, они поблескивали, отражая свет фонаря. На фоне ярко-­оранжевой верхней накидки кожа Талии, казалось, приобрела цвет бездны. Из коричневой стала черной, как краска на зубах.
— Где вы эту пакость… — В кои-то веки Лин не улыбался, не пытался никого обезоружить, разрядить обстановку. — Хотя знаете что? Мне пофиг. Вы же понимаете, что это, возможно, принадлежало покойнице?
— Да что за хрень с тобой творится? — Фаиз выскочил из смежной комнаты. Его наряд — слегка помятый парадный костюм, галстук-бабочка и все прочее — был по-палачески черным. — Если собираешься вести себя, как мудак, убирайся.
— Извини, — ответил Лин без капли вины в голосе. — Я просто указываю на очевидное.
Фаиз приподнял бровь:
— Два пьяных идиота.
Я опустилась на одно колено, заскрипела зубами, борясь с головной болью, зажигающей перед моими глазами цветные огни.
— Это ошибка.