Собрать мозаику (СИ)
— Убери наглые руки от Лорианны! — орал взбешённый друг, пряча меня за собой.
— Ты спятил? Я вытащил фант, — насмешливо отозвался Алан.
— Хотел ее проглотить?! — гневно орал Джейсон.
— Вытащив такой фант, мы всегда целовались в губы, Джейс. Почему в отношении Лорианны должны действовать другие правила?
— Ты присосался к ней!
— Джейсон, ты не прав! — вмешались другие парни. — Алан ничего ужасного не сделал — он выполнил фант.
Джейсон обвёл всех взбешённым взглядом:
— Если кто-то из вас полезет к Лорианее со слюнявыми поцелуями — прибью, — процедил злобно.
— Если Лорианна — не твоя зазноба и сестра, чего ты бесишься? — насмешливо спросил Алан Бродли.
Парни и девушки выглядели обескураженно, я же была смущена и растеряна. Кристоф стоял нахмуренный, а Алан наградил неприязненным взглядом. По-моему, я нажила врага. Я понимала, что Алан просто выполнил свой фант, но была благодарна Джейсону, что он избавил меня от своего наглого друга — поцеловать можно было по- другому.
— Подойдёшь к ней ближе, чем на десять шагов, — убью, — процедил Джейсон.
— Очень надо, — презрительно фыркнул Алан. — Стоило этой бабе появиться и ты забыл, что мы друзья, — холодно добавил он, развернулся и ушёл.
Домой меня проводил Кристоф. Собирался Джейсон, но я воспротивилась — он был слишком расстроен и взвинчен, и я не хотела выслушивать нотации всю дорогу. Не успели встретиться, как он стал вести себя, как ревнивый старший брат.
Кристоф был странно задумчив и молчалив, мне тоже было о чем подумать и хотелось поскорее остаться в одиночестве и проанализировать сегодняшний вечер. Поэтому почти всю обратную дорогу мы промолчали, изредка перекидываясь фразами.
Тангрия. 3201 год. Плен.
Скрипит дверь, гулкие шаги, кто-то нарушает мое дикое холодное одиночество, с которым я уже свыклась. По-моему, уже много дней никто не приходил, а, может, мне кажется, потому что день, ночь и сами дни слились в один жуткий нескончаемый кошмар.
Звучат два голоса, которые я смутно представляла, кому принадлежат, не могла сосредоточиться, чтобы вспомнить. Вдох — я расслабляюсь, ни одна мышца не дрогнет на моем теле, выдох — я словно мышка затаилась. Маленькая серая мышка перед двумя опасными хищниками. Я не помню — зачем, но инстинктивно понимаю, что должна так сделать.
— Не понимаю, зачем я здесь? — первый голос. Мужской. Молодой. Недоуменный.
— Дорогой зять, ты решил выбрать путь военного и должен знать все особенности, грязь и подноготную этого сложного пути, — второй голос. Взрослый. Покровительственный. — Хорошим солдатом стать не просто, а оставаться — еще сложнее.
— Поэтому ознакомительный путь начинается с тюрьмы для пленных тангрийцев? — первый. Брезгливый. Недовольный.
— А ты что хотел? Чтобы он начался с курорта для военного командования? — второй. Насмешливый. — Или сразу с орденов? — глухой презрительный смех.
— Не смей надо мной смеяться! — первый. Взбешенный. — Не посмотрю, что ты старше и мой тесть!
— Не давай повода над собой смеяться, — второй. Жесткий. Ледяной. — Не смей мне угрожать, юнец! — замолчал. — Знакомство начали с тюрьмы, пыточных и допросных, чтобы ты сразу понял, что путь военного — это не только красивая форма и ордена за то, что ты протираешь задницу в штабе в уютном кабинете.
Молчание. Тяжелое прерывистое гневное дыхание. Гулкие шаги. Я делаю еле заметный вдох — выдох и замираю.
— Это кто? — первый. Недоуменный. Снова брезгливый.
— Военная преступница. Пленница. Когда-то была красивой тангрийской аристократкой примерно двадцати лет, — второй. Холодный. Слегка сожалеющий. — Два дня назад принесли с очередного допроса, уже не приходит в себя. Оказалась на редкость упрямой девицей.
Молчание.
— Почему так жестоко? — первый. Сдержанный, но осуждающий.
— Она — враг, — второй. Спокойный и холодный.
— Но она — женщина, — первый. Еще осуждающий, но уже сомневающийся.
— На войне нет женщин, мужчин, детей, дорогой мой. Есть свои и есть враги. Если ты будешь различать среди врагов женщин и детей, стариков и старух, то никогда не станешь хорошим солдатом, — второй. Жесткий, холодный. Поучительный.
— Я не согласен, — мрачный ответ первого.
— Я вижу, — холодно констатировал второй. — Поэтому, зная тебя, я решил провести тебе экскурсию в тюрьме. На войне не должно быть лишних эмоций. Например, касательно этой женщины. Ты слышал о «зеленых лучах»?
— Кто не слышал о них? — первый. Тяжело. С ненавистью. — Сколько наших солдат погибло из-за них.
— Она из них, — второй. Холодный. — Кроме того, знает некую тайную информацию, которая может переломить ход войны. Нужно выяснить ее, но она молчит, несмотря на все… хм… допросы. Как, по-твоему, мы должны с ней разговаривать, если от ее признания зависят жизни многих марилийцев? Что выберешь в этом случае — ее жизнь или жизнь земляков?
- В таком случае правильный выбор один, — первый. Уже спокойный.
- Какой? — второй. Без эмоций. Бесцветный.
— Жизнь тысяч марилийцев, — второй. Гордый, четкий. — Но почему не привлекли менталистов?
Молчание. Медленные удаляющиеся шаги.
— Как раз хотел поговорить об этом, — первый. Холодный.
- При чем тут я? — первый. Недоумённый.
- Ты крутишься среди принцев — братьев и племянников императора, ни у кого не могло быть интрижки с тангрийкой? — взрослый. Заинтересованный. Напряженный.
— Не слышал. Но ты тоже "крутишься", — молодой. Удивленный.
— Я — солдат. Когда был последний раз при дворе? — второй. Раздраженный. — На королевской охоте или опере? Я воюю вместо императора и за императора. — Гордый. Высокомерный.
Тишина.
— Дело в том, что пленную не может прочитать ни один менталист империи. Я уверен, что у нее ментальный блок «королевская слеза», — первый. Неохотно. Цедя слова. — Блок появляется после долгого ношения кольца- артефакта. Других вариантов нет. У нее кольцо могло появиться только, как подарок от принца или принцессы. Или она могла украсть, но никто не заявлял о краже, я узнавал. Ты слышал о «королевской слезе»?
— Нет, — второй. Также удивленно. — Хотя… Что-то очень знакомое, — первый. Задумчиво.
— Знакомое? — второй. Настороженный. — Ты мог услышать о «слезе» только от члена императорской семьи.
Дверь закрылась. Вдох, выдох. Чьи были голоса? Я знала и первый и второй, но не могла сосредоточиться, чтобы вспомнить. Кроме того, на уровне инстинкта осознавала, что должна затаиться и очень тихо себя вести. Но почему? Кто я? И где нахожусь?
Вдох, выдох.
«Я — маленькая серая мышка, поэтому меня никто не видит».
Вдох.
Выдох.
«Кто я?»
Настоящее время.
Я проснулась в холодном поту. Опять страшный сон.
В палате горел свет — в последнее время я не могла спать в темноте. Я немного успокоилась, поняв, где нахожусь. Сестра Таисия спала недалеко на кушетке. Тоже тревожно и беспокойно. Этой доброй женщине тоже могут сниться кошмары?
И вдруг я отчетливо поняла, кому принадлежали два мужских голоса из кошмара, который не раз снился в последние дни. Первый — голос Мирита Тонича, парня, с которым я когда-то недолго встречалась в Марилии. Второй — голос генерала Мирадовича.
Мирит был в тюрьме для военнопленных и не узнал меня в пленной изуродованной тангрийке.
Ирония судьбы. Жестокая насмешка.
Мирит — мужчина, когда-то безумно любивший меня и предлагавший выйти за него замуж, — женился на дочери генерала Мирадовича, по приказу которого убивали и пытали его бывшую возлюбленную. Убийца и палач обращался к нему «дорогой зять».
Нервный хриплый истеричный смех, не успев начаться, застрял в горле — я вспомнила злые слова Мира в день нашего прощания: «Убогая, дикая и отсталая империя. И парень твой тоже убогий, если позволил находиться здесь столько лет без присмотра».