Мистер Вечный Канун. Город Полуночи
Вытерев проступивший на лбу пот, Лукинг огляделся. Повсюду в прихожей были старые вещи, которыми, кажется, много лет никто не пользовался, – они висели на вешалке, громоздились на большом гардеробе, кучей лежали у двери. На обувных полках пыльными рядами застыли старые туфли. Зеркала небольшого настенного трюмо покрылись темно-зеленой патиной и ничего не отражали – их легко можно было принять за часть стены.
Лукинг опустил взгляд и вздрогнул. По полу к лестнице тянулась дорожка грязи и… крови.
Откуда-то сверху вдруг донесся тихий плач. Так мог бы рыдать ребенок, уже отчаявшийся, что его услышат.
Это она?! Жива? Если жива, то что с ней?
Вопросы стучали в висках вместе с ударами сердца, когда Лукинг торопливо поднимался по крутым ступеням, стараясь не хвататься за окровавленные перила и перешагивая через сорванные со стен картины и фотографии в рамках. Что здесь произошло? Кого-то убили? Только не ее, только бы не ее…
Кроваво-грязевой след привел Лукинга на второй этаж – он тянулся к пустому дверному проему и лежащей на полу сорванной с петель двери.
Лукинг со страхом заглянул в комнату. Встретил его погром: перевернутый столик; в ткани, которой была обита стена вокруг камина, – прожженные дыры; пол засыпан углем и покрыт ковром вороньих перьев; вместо окна – пролом, в который дует ветер.
Еще здесь была кровать с разорванным и висящим клочьями пологом. На кровати лежало мертвое тело, накрытое окровавленным пледом.
«Она не могла умереть, не могла!» – в отчаянии подумал Лукинг.
На негнущихся ногах он подошел к кровати и сорвал плед. Открывшееся зрелище одновременно утешило Лукинга и вызвало у него отвращение: старушечье тело напоминало одну сплошную рваную рану…
Вернув плед на место, Лукинг шагнул было к окну, и тут что-то хрустнуло у него под ногой. Нагнувшись, он разгреб вороньи перья и обнаружил под ними фотографию в разломанной рамочке. С фотографии на него смотрели две женщины, одной из которых была мисс Мэри – красивая, смеющаяся, совершенно на себя не похожая… Все те черты, что успели зажечь его сердце, на этой карточке были многократно приумножены и подчеркнуты…
Плач вдруг зазвучал снова. Он раздавался где-то над головой.
– Мисс Мэри? Клара?
Выбежав из комнаты, Лукинг бросился вверх по лестнице. Третий этаж… Выше… Четвертый…
В потолке крошечной комнатушки темнел квадратный проем люка, к которому вела деревянная лесенка. Плач доносился оттуда…
Поднявшись по скрипучим ступенькам, Лукинг выбрался из проема и оказался на чердаке. У открытого окна на полу лежало что-то, похожее на груду грязной черной одежды. «Одежда» шевелилась и каркала.
Лукинг сделал неуверенный шаг, и в воздух, шелестя крыльями, поднялась стая ворон. Черные птицы, испуганные появлением незнакомца, взмыли под крышу и расселись на балках, гневно уставившись на него.
На полу, там, где только что сидели вороны, корчилась женщина. Голова ее неестественно откинулась набок, как будто шея сломалась, локти торчали вверх. Платье женщины было порвано, тут и там на месте вырванных из головы клочьев волос багровели кровавые проплешины.
Женщина плакала и царапала обломанными ногтями дощатый пол. Она выглядела так, словно попала в автомобильную катастрофу. И все же это была она – живая!
– Мисс Мэри!
Лукинг поспешно приблизился и, опустившись перед ней на колени, осторожно коснулся ее плеча.
– Вы… – прохрипела женщина, глянув на него из-под черных опухших век. – Уходите. Прошу вас.
– Кто это сделал?! – Лукинг аккуратно приподнял ее голову. У него сжались зубы от негодования. – Кто это сделал с вами?!
– Никто, – прохрипела она. – Я сама это сделала. Только я. Моя дочь… Они забрали и убили ее. Мне больше незачем жить, больше незачем…
– Ваша дочь?
– Я вспомнила ее. Узнала, что они с ней сделали. Ее больше нет. Совсем нет…
То, что говорила мисс Мэри, напоминало горячечный бред. Ее пустой взгляд блуждал по сторонам.
– Посмотрите на меня, – твердо сказал Лукинг, пытаясь вырвать ее из омута сумасшествия.
– Пришли и меня убить? – Она истерически рассмеялась, выплевывая на подбородок капельки крови. – Как убили тех, кто издевался надо мной? Я проходила по мосту потом и все видела… Там была полиция – они нашли три изувеченных тела… Это справедливо? Заплатить жизнью за пару минут насмешек… Вот и я заплачу. Мне не жалко…
– Моя сила не только в том, чтобы забирать, – сказал Лукинг. – Я могу и возвращать. У Зеркал есть память… Смотрите мне в глаза. Смотрите!
Она послушалась. И тут же дернулась от неожиданности – глаза Лукинга теперь представляли собой полированное зеркальное стекло. Не успела Клара испугаться, как в этих зеркальных глазах увидела себя саму. Но вовсе не Ворону, затюканную городскую сумасшедшую, которой она была все эти годы, и не мисс Мэри, напускной и ложный образ, за который она цеплялась, пытаясь сбежать от беспросветности и отчаяния. Она увидела гордую и уверенную в себе, в чем-то даже властную мадам Клару Кроу, главу большой семьи, чуткую к своим и грозную к врагам. Она увидела ту, которой могла бы стать, сложись ее жизнь иначе. Увидела рядом мать, живую и сохранившую остатки былой величественности – София Кроу в конце концов смирилась с тем, что умница дочь во всем превзошла ее. С некоторых пор мама даже гордилась этим. Еще Клара увидела любящего мужа. Увидела дочь, ту самую, их первую, которая давно выросла, стала красавицей и считала мать лучшей подругой. Увидела других своих детей, которые еще учились в школе, всего их было трое или четверо – она не успела рассмотреть…
Наваждение было настолько близким и реалистичным, что казалось, стоит ей только протянуть руку – и эта красивая ненастоящая жизнь станет ее жизнью. В то время как ужасное настоящее развеется, словно дурной и опостылевший сон.
– Нет, я не могу дать вам их, и никто не может, – печально прошептал Лукинг. – Простите. Здесь лишь вы – настоящая. Но вы можете забрать себя. Если хотите. Вы хотите?
– Хочу…
Клара моргнула и…
Что произошло?
Боль куда-то ушла. Вместе с болью пропало и желание умереть.
Лукинг помог ей подняться.
Клара посмотрела на свои руки – они были чистыми и целыми, без единой царапины. Она их не узнавала: гладкие, нежные и розоватые – такие, какие были у нее молодой, лет двадцать назад. Ее тело будто обрело давно забытую силу, в нем не осталось никакой усталости. Лишь неуемное желание – жить! А еще она чувствовала, как кипит ее кровь. Ей вдруг невероятно захотелось превратить всех этих сидящих на балках ворон в цветы, а затем распревратить их обратно. Она поняла, что с легкостью сумеет это сделать.
Что же произошло?
Клара ничего не понимала. Это ощущение… Будто и не было последних часов, которые ей довелось пережить. Будто не было последних двадцати трех лет сломанной жизни. Клара чувствовала себя так, словно у нее все еще впереди, словно она только что приехала домой из университета на каникулы.
– Лукинг, кажется, я схожу с ума.
Даже голос ее изменился. Он утратил хрипотцу, стал звонким и чистым. Она посмотрела в его глаза. Самые обычные, карие, глаза.
– Кажется, я заснула и… и увидела сон. Страшный сон! Моя мама… Мне приснилось, что это она отняла мою… потерянную вещь. Которая на самом деле оказалась моей дочерью и которая мне больше не дочь, потому что Кэндлы разорвали наши с ней кровные узы. Мне кажется, что я… убила маму.
– Все хорошо, – сказал Лукинг. – Вы просто потерялись, а я нашел вас…
Он нежно и осторожно обнял ее, и она обняла его в ответ.
Над головой каркнула ворона. Лукинг отпустил Клару и всунул ей в руку фотографию.
– Это вы… посмотрите…
Если бы Клара смогла сейчас увидеть себя со стороны или в зеркале, то лишь уверилась бы в собственном безумии: ее лицо стало другим – оно словно сошло с этой старой выцветшей фотокарточки.
– Что бы ни случилось прежде, теперь все хорошо, – сказал Лукинг. – Мы сейчас спустимся вниз. Не оглядывайтесь по сторонам. Я потом все вам расскажу – когда мы уйдем отсюда.