Любовь и смерть Катерины

— Просто ты сейчас находишься дальше от него. Это тот же самый мир, уверяю тебя, дело лишь в количестве этажей.
— Нет, Чиано, дорогой мой, дело не в этом. Когда я жила в горах, мне не приходило в голову делить мир на верхний и нижний. Не высота отделяет тебя от улицы, а деньги.
— Опять за старое? Пойдем лучше спать, сегодня я не в состоянии говорить о деньгах.
— Мы не будем говорить о деньгах, обещаю тебе, и не будем спорить. Ни сейчас, ни потом! Если бы у меня были все богатства мира, я отдала бы их тебе, чтобы сделать тебя счастливым. Я готова отдать тебе все, что у меня есть, но у меня нет ничего, кроме этого.
Он стоял за ее спиной в измятом костюме, в котором лежал на кровати, измученный бессонницей, страхом, стыдом за то, что испытывает такой страх, и тут она повернулась к нему лицом, оторвав от груди папку, и протянула ему, как волхвы когда-то протягивали Иосифу свои дары.
— Что это?
— Все. Ты же этого хочешь, правда? Здесь все, что у меня есть в этом мире, кроме пары джинсов и уродливой куртки, да еще тапок, которые тебе так не нравятся. Это мой роман.
— Твой роман? — спросил он тупо.
— Да. Я написала роман, и у меня нет ничего более ценного, что я могла бы тебе подарить. Он написан для тебя. Я надпишу твое имя на первой странице — посвящение. «С любовью и глубоким уважением». Нет — «С глубокой любовью».
— Твой роман? — он спросил опять с такой болью в голосе, будто она не имела права писать роман, будто никто, кроме него, не смел этого делать, будто сама идея романа являлась его собственностью, эксклюзивным правом сеньора Л.Э. Вальдеса. И если он не пользовался своим правом год или два, если даже вообще решил оставить писательское ремесло, это вовсе не значило, что девчонке вроде Катерины было разрешено писать. — Ты что, написала роман?
— Да, Чиано. Я написала роман. Пойдем спать.
— О чем он?
— Просто одна история. Пойдем!
— Подожди. Иди спать сама, я приду позже. Я приду. Иди.
— Хорошо, — сказала она, — но только поспеши. Мы и так выбились из графика.
Чиано стоял у окна, сжимая в руках ее великий дар, старую, потрепанную, серую папку, и не отрываясь глядел на огни улицы, пока не удостоверился, что Катерина ушла в спальню. Тогда он зажег у стола лампу, но, прежде чем сесть, прокрался по своей квартире, словно вор, до прихожей и вытащил из стенного шкафа саблю. Затем он сел за стол, положил саблю на колени и открыл папку. Он был почти уверен, что ненавидит ее.
* * *
Через несколько часов он знал правду. Он читал книгу Катерины, ее роман, ее великий дар, а в его груди разгоралась ярость. Она лежала в его постели, может, спала или притворялась, что спит, может, ждала его, а он сидел за столом, который завещал Национальному музею, листая страницы, освещенные конусом желтого света, и всем сердцем ненавидел ее.
Сюжет романа был прост, можно сказать, банален. История молодого человека, охотящегося за деньгами престарелой тетушки. Он потратил их еще до того, как получил наследство, пообещав деньги одному из самых знаменитых художников современности в обмен на картину — но не совсем обычную картину. Написанную не на холсте, а вытатуированную на его собственной коже — сверкающий, красочный каскад из переплетенных львов, ангелов, орхидей, превративший его тело в объект искусства. Но тетушка умерла, не оставив ему денег, а затем умер художник. Вдова художника потребовала заплатить за картину, а когда молодой человек не смог этого сделать, выставила на аукцион его кожу.
На остальных двухстах страницах татуированный юноша в прямом смысле спасал свою шкуру от скальпелей фанатичных коллекционеров, влюблялся, скрывался, падал в цене и снова поднимался, много раз переходил из рук в руки, пока не стал достоянием нации.
В принципе забавно. Немного натянутая история для начинающего автора. Смешная вещица, но как талантливо она была написана, как не похожа на все, что он читал! Катерина населила роман персонажами, которые остались в его памяти навсегда, и то, что они делали и говорили, забыть тоже было невозможно. В романе Катерины было все: смех и поцелуи, красота и предательство, на каждой странице — и за это он ненавидел ее еще больше.
 
Разве он мало дал ей? Он вытащил эту девчонку из деревенской глуши, предложил ей свою постель, свое имя, новую жизнь, о которой она могла только мечтать, еду, кров, вино, возможность стать матерью его детей! И все, что от нее было нужно — такая малость! — любить его и помочь найти тайную дверь, которую он потерял.
А что сделала она? Предала его, вот что! Она не только не помогла ему вернуть голос, но сама решила написать роман. И самое ужасное — роман оказался таким свежим, оригинальным, юным, гениальным… В нем было все, что он потерял… Она ткнула его носом в собственную беспомощность, доказала, что он — полный импотент, она засыпала солью его раны, посмеялась над ним, она забрала его силу, выпила кровь, присвоила его дар. Какая подлая низость, за одно это можно возненавидеть!
Оставалось еще два часа до рассвета, когда сеньор Вальдес закрыл папку и выключил свет. Он прислонил саблю к стулу и пошел в спальню. Он ненавидел Катерину так сильно, что вдруг испытал неукротимое желание взять ее силой, причинить боль, ворваться в нее, как ураган, как лавина, уничтожающая все на своем пути, оставляющая за собой выжженную землю, бесплодную в течение многих поколений.
Но она лишила его и этого.
Она должна была лежать на постели, окутанная лунным светом, в позе сливочнотелой героини мастера эпохи Возрождения, этой высокохудожественной порнографии, маскирующейся под мифологию, как Даная или Леда, как Андромеда, прикованная цепями к скале и сладострастно извивающаяся в предвкушении объятий морского чудовища. А вместо этого Катерина спала на боку, свернувшись калачиком, как маленькая девочка, приоткрыв в сладком сне рот и разбросав по подушке волосы, и каждая частичка ее тела, состоящего из плавных изгибов, излучала то самое волшебное сияние. Переливающиеся искры сливались с оранжевым светом фонарей, обрызгивали ее водопадом сияющих точек красного, белого, зеленого цветов, обволакивали ее губы, волшебные холмики грудей, маленькие розовые соски, стройные ноги, электрическим светом волшебной красоты свиваясь над ней в воздухе, подобно наполненной кобрами Лейденской банке.
Увидев ее такой, сеньор Вальдес переменил решение и осторожно залез под простыню, стараясь не разбудить Катерину, но она пошевелилась и обвила его руками.
— Где ты был? Я так долго ждала тебя! Наверное, я заснула. Который час?
— Середина ночи. Спи, — он повернулся к ней спиной, но она всем телом приникла к нему сзади, покрывая его шею и уши мелкими поцелуями, гладя его плечи, проводя кончиками пальцев по груди, шепча нежные слова, трогая, возбуждая.
Но он лежал на боку, стыдливо завернувшись в простыню, словно христианская девственница в стане язычников, холодный, застывший, будто мраморное изваяние над склепом, твердый, но не везде.
— Спокойной ночи, Чиано, — пробормотала она наконец, — я очень тебя люблю. Очень-очень. — Она сдалась и тоже повернулась к нему спиной.
Сеньор Вальдес долго лежал с закрытыми глазами в темноте, прислушиваясь к звукам Кристобаль-аллеи, к периодическим вздохам дороги, визгу сирены «скорой помощи», приблизившейся, а затем растворившейся во мраке ночи. Он знал, что Катерина только притворяется, что спит, а на самом деле в ее голове бродят истории, родившиеся из звука проехавшей мимо «скорой помощи»: истории героических полицейских и коррумпированных шефов, юных девушек, истекающих кровью на грязном полу, и их любовников-гангстеров, их соседей, родственников и друзей. И она прядет историю за историей, вытягивает их, точно цветные нити, скручивает вместе, ткет замысловатый узор. Он решил тоже попробовать и долго лежал в темноте, гоняясь за обрывками историй, как страдающий бессонницей гоняется за сном, но не поймал ни одной. Она забрала их себе. Все его истории забрала, а теперь и секс тоже. Секс и писательский талант — вот все, что у него было, а она все погубила. Он проглотил ее, как таблетку, думал, что она вылечит его, а она была начинена ядом.