Любовь и смерть Катерины
Сеньор Вальдес шагал по узкой тропе, спотыкаясь о корни деревьев, стараясь не выпускать руку Катерины, пока они не дошли до конца стены. На секунду он в растерянности остановился, пытаясь решить, куца двигаться дальше, но потом заметил, что стена не кончилась, а просто завернула налево. В нескольких метрах от них зиял темный провал полуобвалившихся ворот.
— Да, все верно, — сказал он, будто кто-нибудь сомневался в его способностях отыскать потайное место, а он доказал свою правоту.
Раздвинув ногой заросли сорняков, загораживающие вход, он плечом нажал на ржавую створку, та нехотя подалась, приоткрывшись ровно настолько, чтобы они смогли пролезть внутрь.
— Чиано, что это? Неужели кладбище?
— Да. — Он уже почти протиснулся в щель.
— Зачем ты привез меня на кладбище?
— Ты что, боишься? Минуту назад ты мечтала посмотреть на публичную казнь, просто смеха ради, так, чтобы набраться новых ощущений.
— Я не боюсь. Но посмотри, как тут все заросло! Ты правда хочешь расположиться на пикник прямо здесь?
Стоя в воротах и сжимая в одной руке корзинку для пикника, а в другой — запястье Катерины, сеньор Вальдес обвел взглядом маленькое кладбище и ужаснулся: какое же оно заброшенное, заросшее, совсем не похожее на то, что было раньше! Четыре ряда могил, обращенных лицам к востоку, чтобы мертвые и после смерти могли встречать глазами рассвет, чтобы в Судный день первыми восстали из могил, были окружены низкими мраморными бордюрами, а в головах каждой высился навес с тремя стенами, открытый с четвертой стороны. И сами могилы, и навесы густо заросли травой; лианы, хмель, плющ вились по мраморным стенам. Посыпанные гравием дорожки практически исчезли под зарослями сорняков.
— Ты права, прости меня, — сказал он. — О чем я только думал? Конечно, это не место для пикника.
— Здесь могут водиться змеи.
— Да, здесь могут водиться змеи. — Он начал протискиваться назад через узкий проем. Ржавое железо оставило рыжий след на переде его крахмальной белой рубашки. — Ты не возражаешь, если я тебя оставлю на минуту? Мне обязательно надо кое-что сделать. — Он поставил корзинку на землю, наклонился, вынул из нее какой-то предмет и опять протиснулся внутрь. — Я на минуту. Не бойся, я скоро вернусь. Это недалеко.
Опасаясь змей, сеньор Вальдес шел медленнее обычного, пытаясь не наступать туда, где лианы росли особенно густо, выискивая на дорожках более или менее расчищенные участки.
Он дошел до самого дальнего конца кладбища. Там возвышался небольшой склеп, похожий на мавзолей из белого камня со слепыми окнами по обеим сторонам бронзовой двери, украшенный модным в конце прошлого века орнаментом из листьев и гладкими, как яичная скорлупа, элегантными колоннами, почти исчезнувшими под ползучими растениями.
Сеньор Вальдес потянулся и, ухватившись за одну из лиан, оплетших крышу склепа, резко дернул. Лиана подалась и оборвалась, осыпав его дождем бурых листьев, дохлых пауков и высохших полупрозрачных цветов — воспоминаний прошлого лета. Он остановился. Нет, это совершенно бессмысленно. Даже если он проведет здесь неделю, вырубая лианы, выпалывая сорняки и расчищая подходы к могилам, если сумеет пережить всю эту мерзость: пауков, змей — и эту пыль, что уже засыпалась за воротник и зудит, как плохо сметенные парикмахером с шеи волосы, все равно он ничего не добьется. Ну да, он расчистит мраморные стены, но, стоит ему повернуться спиной, и зеленые побеги опять поползут вверх, к солнцу, загораживая свет, хороня под собой уже похороненные один раз жизни. Так было всегда, так будет впредь.
Сеньор Вальдес набрал пригоршню листьев и тер ими прикрепленную рядом с дверью каменную табличку с выбитым острыми готическими буквами именем, пока пыль, скопившаяся в углублениях, не осыпалась на землю. На это ушло немало времени. Сеньор Вальдес устал, вспотел, запыхался, и у него заболела рука. Он отступил назад, чтобы передохнуть, делая вид, что просто любуется своей работой, и наткнулся на Катерину, стоявшую за его плечом. Ее узкая ладонь скользнула в его руку.
— Тор-ре Блан-ко, — нараспев прочитала она.
— Здесь похоронены мои предки по линии матери. Мой дед, Адмирал, лежит в этом склепе.
— И бабушка?
— Наверное, не знаю… Думаю, да. Бабушку я никогда не видел. Меня воспитывал дед. Tы видела его саблю.
— Дед-герой.
— Я всегда так думал.
— А сейчас?
— И сейчас. Конечно. Почему я должен думать иначе? По крайней мере мертвые не предают наши ожидания, ведь они не меняются. Смотри! — Сеньор Вальдес отпустил руку Катерины и поднял с земли бутылку карамельного цвета рома. — Я принес деду гостинец. Любимый напиток моего предка.
— Ты что, войдешь в склеп? — спросила Катерина, стараясь не выглядеть испуганной.
— Нет, дверь заперта, а у меня нет ключа. — Резко повернув пробку, он вскрыл бутылку. — Придется угостить старика прямо здесь, на ступеньках.
Взявшись за руки, они молча смотрели, как он перевернул бутылку донышком кверху и вылил содержимое на порог, тщательно обрызгав дверь и стены, как заправский поджигатель.
Засыпанный сухими листьями мраморный порог заблестел; ром промывал в нем ручейки и стекал вниз, впитываясь в пыль дорожки. В воздухе повис приторный запах жженого сахара, а несколько капель просочилось под дверь внутрь склепа — достаточно для того, чтобы смочить длинные сухие губы Адмирала.
Катерина задумчиво сказала:
— Если бы он был похоронен здесь, на воздухе, — она указала рукой на ряд скромных надгробий, — ты мог бы вылить ром на его могилу.
— Это неважно. Мертвые не могут пить, даже если влить им ром в глотку. — А затем без всякого перехода он сказал: — Прости, глупо было с моей стороны приводить тебя сюда.
Она сжала его руку.
— Как насчет обещанного пикника?
Они дошли до ворот, протиснулись наружу, подобрали корзинку и по узкой тропе вернулись к машине.
Когда они выбрались из-за последнего заграждения кустов, сеньор Вальдес сказал:
— Я отвезу тебя домой.
— Домой? — Катерина была разочарована. — А пикник?
— Видишь, какой я грязный?
— Ну и что? Давай я тебя почищу. — Она вынула из кармана его пиджака носовой платок. Он всегда носил в кармане платок и, слава богу, в этот раз оставил пиджак в машине.
— Вот так, — продолжала Катерина, — потри руки друг о дружку, еще, еще. Теперь пальцы. Подожди, я помогу тебе. И между пальцами. Видишь? Грязь почти оттерлась. — Она стояла перед ним, озабоченно нахмурившись, маленькая, серьезная, и привстала на цыпочки, чтобы смахнуть пыль с его лица. — Совсем не страшно, правда? Теперь сними рубашку. — Когда он повиновался, Катерина вывернула ее наизнанку и несколько раз хорошенько встряхнула. — Ладно, хватит. По крайней мере не будет так сильно колоться.
Не дожидаясь приглашения, пока он застегивал пуговицы, она села на траву и раскрыла корзинку.
Обоим понравилась скромная трапеза — ведь не все в жизни должно быть таким многозначительным, важным и магическим, как поливание могилы предка ромом. Иногда можно получить не меньшее удовольствие от обычного маленького пикника.
А в конце трапезы, когда они задумчиво сидели на траве, обнявшись, Катерина сказала:
— Знаешь, Чиано, я солгала тебе. Я страшно боюсь и могил, и кладбищ. Мой отец лежит на кладбище, а когда мы нашли его, он сжимал в руке землю. А теперь он сам в земле, и земля заполняет его глаза и рот, заполняет его всего. Так страшно! Не хочу умирать! Хочу жить!
— И все же ты пошла за мной и держала меня за руку.
— Да, пошла…
Он поднялся, подошел к машине, покрутил ручку радио и нашел нужную станцию. Передавали танго. По радио всегда передавали танго, так же как в кармане его пиджака всегда лежал чистый носовой платок.
— Иди сюда, потанцуй со мной.
— Чиано, перестань! Я же не умею!
— Давай, я покажу тебе движения. Ты быстро научишься. — Он протянул руку, а она закатила глаза и сделала вид, что ей вовсе не хочется вставать.