Смерть композитора. Хроника подлинного расследования
По поводу странных фантазий про отделение головы после 3-недельного пребывания трупа в петле, судмедэксперт высказался так: «Как многолетняя практика, так и данные литературы показывают, что при длительном даже свободном висении тела при повешении отделение головы от туловища происходит только при полном скелетировании с разделением связок /размягчением/. Если скелетирование не наступило, то есть мышцы и связки сохранены, то отделение головы от туловища не произойдёт, независимо от срока нахождения в петле. В данном случае, гниение трупа было частичным, мышцы хорошо сохранились и условий для отделения головы не было. Кроме того, нужно иметь в виду, что труп Ивасюка не находился в свободном висении, а упирался ногами в землю и вес тела распределялся между петлёй и опорой ног. Поэтому ничего из ряда вон выходящего в том, что труп висел в петле, а голова не отделилась от туловища, нет, всё это соответствует судебно-медицинским данным».
Даже удивительно, что такие очевидные, в общем-то, детали надо было разжёвывать людям с высшим юридическим образованием и опытом следственной работы по серьёзным уголовным делам!
Заслуживает упоминания история с надругательством, или, говоря точнее, осквернением места захоронения композитора. Она ничего не прибавляет к прояснению обстоятельств смерти Ивасюка, но весьма ярко характеризует обстановку того времени, а потому имеет смысл уделить ей немного времени.
Сначала прокурору Шевченковского района было направлено письмо за подписью зам. начальника следственного управления облпрокуратуры с просьбой сообщить о наличии материалов проверки или уголовного дела по факту надругательства над могилой Ивасюка В. М. На это был дан ответ, из которого следовало, что Лычаковское кладбище, на котором был похоронен композитор, находится на территории другого района – Червоноармейского – а посему в прокуратуре Шевченковского района никаких материалов, связанных с осквернением могилы, нет.
Забавно, конечно, то, что зам. начальника следственного управления областной прокуратуры перед тем как посылать не по адресу свою бессмысленную цидулку не удосужился посмотреть на карту Львова (или не сделал телефонного звонка в райпрокуратуру, чтобы получить необходимую справку). Ещё раз подчеркнём: Львов – город маленький, масштабом подмосковной Коломны или Тулы, это не Москва, не Ленинград и даже не Киев с многочисленными городскими районами, а потому не знать его административного деления для работника правоохранительных органов – это какой-то совсем уж эпичный непрофессионализм. Ладно, Бог с нею, с доблестной советской прокуратурой, опустим последующую переписку с прокуратурой Червоноармейского района и РОВД и перейдём сразу к сути.
27 ноября 1979 г в кабинете Шимчука оказался некий Яйко Евгений Емельянович, заведующий Лычаковским кладбищем. Обладатель говорящей фамилии был молод – всего 37 лет! – но занимал должность очень хлебную, очень доходную, кладбищенская мафия в советское время имела не только тотальное распространение, но и тотальную наглость. Изощрённой и многоступенчатой системой уловок человека принуждали платить значительные суммы денег за организацию и проведение похорон помимо тех платежей, какие предусматривались законом. Поборами обкладывали всех, помимо очень узкого круга чиновников, вся эта система курировалась БХСС и была совершенно неуязвима для закона. Про это сейчас мало говорится, точнее, вообще не говорится, но советская сфера ритуальных услуг неизменно производила самое омерзительное впечатление на всех, кто с нею сталкивался. Если человек принципиально отказывался давать взятку за более или менее пристойную организацию похорон, то кладбищенские негодяи устраивали свой фирменный фокус, рассказы о котором автор слышал от людей из самых разных регионов Советского Союза. На кладбище процессию подводили к выделенной могиле… которая была заполнена водой: «вот, пожалуйста, можете опускать в воду! других могил для вас нет!».
Итак, молодой и безусловно компетентный директор Лычаковского кладбища оказался на стуле напротив Шимчука и рассказал об осквернении могилы Ивасюка следующее:» (…) 5 июня 1979 г, когда я вышел на работу, то сторож кладбища Цижман Иван Иосифович мне сообщил, что вечером 4 июня 1979 г на могиле Ивасюка от горящих свечей загорелись венки, в результате чего была повреждена фотография Ивасюка, которая находилась на надгробной тумбочке. Со слов сторожа, огонь на могиле Ивасюка тушили работники милиции, они же отнесли надгробную тумбочку от могилы Ивасюка, чтобы её не повредил огонь. (…) Больше случаев пожара на могиле Ивасюка не было. Также не было случаев надругательства над могилой Ивасюка».
В общем, кладбищенский начальник ото всего отперся и попытался уверить прокурора, что в его департаменте всё в порядке. Однако прокурор что-то знал и дал понять энергичному организатору производственного процесса на ниве ритуальных услуг, что Яйко недооценил его осведомленность. Шимчук задал такой вопрос: «Имели ли место случаи, когда выкручивалась звёздочка с надгробия тумбочки на могиле Ивасюка?» Гражданин кладбищенский начальник моментально сориентировался в обстановке и поспешил разъяснить: «После похорон Ивасюка было два случая, когда неизвестными лицами выкручивалась звёздочка на надгробной тумбочке Ивасюка. В обоих случаях я ставил в известность директора производственно-реставрационного комбината похоронного обслуживания Сявулу, в милицию об этом мы не сообщали. Как в первом, так и во втором случае на надгробную тумбочку могилы Ивасюка мы закручивали звёздочки сразу же как их снимали неизвестные лица. (…) Первый случай выкручивания имел место в июне 1979 г, а второй – примерно две недели назад.»
История трагикомическая, что и говорить! Непримиримая, но вороватая борьба западенских националистов со звёздочкой на могиле советского композитора выглядит особенно примечательной в контексте того, как сам Ивасюк за несколько дней до смерти переживал из-за того, что ему не достался комсомольский значок, прилагавшийся к Почётной грамоте ЦК ВЛКСМ. Об этой истории было рассказано в этой книге достаточно подробно, кто забыл – перечитайте! То есть, для самого Ивасюка принадлежность к комсомольскому движению и демонстрация символа такой принадлежности имели важное значение, но отцы и матери тех бандерлогов, что уже в XXI-ом столетии принялись скакать с воплями «москаляку на гиляку!», посчитали, что талантливый композитор был неправ и звёздочки на его могиле быть не должно.
Бог им судья, коли они успели умереть, а если нет, то, глядишь, все эти нацистские дегенераты допрыгаются и до суда земного.
Карточка разыскиваемого Ивасюка Владимира. Такие в апреле-мае 1979 г раздавались сотрудникам милиции, заступавшим на дежурства в общественных местах.
28 ноября фельдъегерской почтой был получен ответ Днепропетровской прокуратуры с протоколом допроса Людмилы Шкуркиной. Этот документ если и интересен, то отнюдь не в силу своей информативности, а по причине прямо обратной – ничего значимого для понимания случившегося с Ивасюком в этом протоколе нет вообще. Людмила ничего толком про жизнь Владимира не знала и именно эта неосведомленность является самой важной для нас деталью.
Процитируем самые информативные фрагменты этого документа (стилистика оригинала сохранена): «Родилась я в г. Кицмане (…). В Кицмане я окончила среднюю школу, т.е. 10 классов, в 1967 г и сразу же поступила в Киевский театральный институт, который окончила в 1971 г и была направлена для работы в Днепропетровский театр им. Горького актрисой. С 5-летнего возраста я знаю Ивасюка Володю, который учился со мной в одной школе и в одной музыкальной школе. Когда училась в школе, то Володю я знала хорошо, т.к. мы вместе занимались художественной самодеятельностью, часто выступали на олимпиадах. Мы с Володей дружили. По натуре он был очень добрый, чуткий, интеллигентный, любил своих родителей, сестёр, весёлый. Когда он учился в Черновицком мед. институте, а я в Киевском театральном институте, то [мы] встречались на каникулах, а также были факты, когда он приезжал ко мне в Киев. После окончания института я работала в Днепропетровске и всё равно поддерживала связь, бывал и Володя в Днепропетровске, проведывал меня. (…) Во время отпусков я с ним и встречалась.»
