Одна грешная ночь

– Слишком? Ты считаешь мои опасения излишними? – Она подбоченилась. – Скажи мне, Диллон, почему Кейн третировал мою мать? Потому что, как муж, имел над ней безграничную власть. Над ней, над ее деньгами, над домом.
– Она для него была ничто, и он обращался с ней, как с ничтожеством.
– Совершенно верно.
– Но не можешь же ты думать, что я когда-нибудь…
– Я не хочу, чтобы кто-нибудь был вправе распоряжаться моей жизнью. Я терпела его власть одиннадцать лет, этого хватит на всю оставшуюся жизнь. А моя мать…
Вспомнив о хрупкой, вечно подавленной женщине с прекрасными золотыми волосами и печальными сапфировыми глазами, Лилиан почувствовала, что ее решимость непоколебима.
– Возможно, в конце концов ее доконала лихорадка, но дух ее был сломлен задолго до этого.
– А твои дедушка с бабушкой понимали это?
– Полагаю, они осознали это только после ее смерти. Но произойди это раньше, они бы все равно были бессильны. – Стараясь отогнать воспоминания, Лилиан обхватила себя за плечи. – Вздумай Кейн бороться с ними из-за меня, он наверняка одержал бы победу. Ведь в моем свидетельстве о рождении стоит его имя. В глазах света он мой отец, и эта угроза висит над моей головой, словно дамоклов меч, с самого моего рождения.
– Твои бабушка с дедушкой раскаивались, что устроили этот брак?
– Возможно. Но в то же время испытывали облегчение, поскольку им удалось дать мне законное имя.
– А ты предпочла бы, чтобы они раскаялись?
Она пожала плечами:
– Я никогда этого не узнаю. Так ведь?
Наступило молчание.
Лилиан вздохнула:
– Я не хочу с тобой ссориться, Диллон. Но ты должен меня понять.
– Значит, мы не поженимся?
– До тех пор пока я не вступлю в права наследства.
– То есть через год.
– Не думай, что меня устраивает роль любовницы. Я достойна лучшей участи. Мечтаю повидать мир.
В мечтах она не могла себе представить, чем станет заниматься, но в одном не сомневалась: она будет распоряжаться своей судьбой, сохранит свободу воли и духа, не обременяя себя зависимостью от мужчины.
Она увидела, как в его голубых глазах мелькнуло что-то похожее на боль – он был уязвлен.
– Ты несчастна, оттого что приняла решение остаться со мной?
– Ничего подобного. Возможно, меня угнетал мой выбор, но ты всегда был на высоте, всегда оставался чудом, Диллон. И я тебе благодарна.
Он взял ее руку и крепко сжал.
– Я не допущу, чтобы с тобой случилось что-нибудь плохое, дорогая.
– Знаю. – Она ответила на его рукопожатие. – Молю Бога, чтобы и Кейн это усвоил.
– Но ведь теперь он тебе не докучает.
– Пока нет. Благодаря тебе и твоему отцу. Он затаился, как змея, нежащаяся на солнце и готовая нанести удар при первой же возможности.
Лорд Корнелиус Кейн, пребывая в дурном расположении духа, сидел в высоком кожаном кресле у себя в клубе с бокалом бренди в руке. Он бежал в «Брукс» [1] в надежде укрыться от своего поверенного, который становился сущим наказанием. Болван не понимал основной концепции кредита. И видимо, настало время его сменить.
В гостиной появился мистер Питт. Лицо, как тарелка, вышедшие из моды панталоны. Кейн повернулся к нему спиной, всем своим видом показывая, что не желает видеть его в кресле рядом с собой.
– Теперь сюда пускают кого угодно, – пробормотал он.
– Что вы сказали? – спросил лорд Фелтон, подавшись вперед. Он был туг на ухо.
– Славный денек, – откликнулся лорд Кейн с деланной улыбкой.
– Моя Софи всегда любила весну, – вздохнул лорд Фелтон.
– Избавь меня от твоих лирических воспоминаний, старикан. Они повергают меня в панику.
– Леди Джейнос? – Склеротические глазки старого джентльмена заблестели. – Она ведь ваша родственница, да?
Как только речь заходила о Лилиан, на лице Кейна появлялась брезгливая гримаса. Он ненавидел июнь. Этот месяц напоминал ему о дне рождения порождения дьявола, повергшего в прах все его попытки создать себе приличную жизнь. А он ее заслуживал, как и любой дворянин, возможно, даже больше. Он редко задерживал оплату счетов, всегда отдавал карточные долги или проигрыш и почти никогда не жульничал. И все же ангелы, сидящие на облаках, бросали в него камни, как только он пытался встать на ноги.
 
Его план капиталовложений был мудрым, даже безупречным, но дал сбой. Сесилия угрожала рассказать мужу об их романе, но на этот счет он не особенно волновался – лорд Лэнгем должен быть ему благодарен за то, что он ублажает эту свиноподобную Сесилию. В его дверь стучались кредиторы, а его любимый лакей (по крайней мере это избавило его от необходимости выплатить ему жалованье за месяц).
Единственное, чего он не мог понять, – почему все обрушивалось на него одновременно. Вздыхая, он медленно цедил свое бренди, зная, что еще одного бокала заказать не сможет. Его долг был огромен, но никто не должен заподозрить, что он не выплатит своего долга в «Бруксе». Можно не заплатить портному (притвориться, будто работа дрянная), но мужской клуб – это святая святых. Он сидел здесь, словно в бастионе, предназначенном для отдохновения, но не мог как следует напиться. Его отец перевернулся бы в гробу, видя, как сын терпит такое непотребство. Лорд Корнелиус Кейн вынужден экономить! Куда катится мир?
Опорожнив свой бокал, он оглядел комнату в поисках какого-нибудь подхалима, который заплатил бы за его выпивку, и встретился взглядом с молодым человеком, стоявшим у камина. На нем были щеголеватая утренняя куртка красивого покроя и новенькие ботфорты с нестоптанными каблуками. Сразу видно, что он из богатой семьи.
Молодой человек внимательно разглядывал лорда Кейна. Его светло-голубые глаза сверкали. Он отошел от камина и двинулся вперед. Кейн откинулся в кресле, гадая, сколько бокалов бренди он сможет выдоить из этой добровольной жертвы.
– Лорд Кейн?
– Да.
– Лорд Рассел Мейберн.
Любой состоявший в родстве с маркизом Бомоном вызывал у Кейна неприязнь.
– Могу я присесть? – Молодой человек указал на стул.
– Предпочел бы, чтобы вы этого не делали, – кисло ответил Кейн, повернувшись в кресле. Однако наглец все же сел.
Кейн засопел. Нынешние молокососы напрочь лишены уважения к старшему поколению.
Мейберн знаком подозвал лакея:
– Два бренди и сигары. Самые лучшие.
Кейн продолжал хмуриться, впрочем, ничего не случится, если он пропустит бокал с этим щеголем. Кейн поерзал в кресле, размышляя о том, компромисс это или нет.
Когда им подали бренди, Мейберн приступил к делу:
– Начну без предисловий. Речь пойдет о Лилиан.
Этот малый говорил о ней запросто, называя ее по имени. Как о потаскушке.
Вероятно, это еще один из ее обожателей. Сейчас начнет превозносить ее добродетели. Но даже ради бренди лорд Кейн не намерен это терпеть. Ухватившись за подлокотники, он попытался встать.
– Я хочу увезти ее от моего брата, – продолжал Мейберн.
Кейн заморгал, не понимая, к чему тот клонит, и снова опустился в кресло, разглядывая молодого человека с возросшим интересом. Глаза у того горели, когда он говорил о Лилиан. Если вести себя правильно, этот малый может стать удобным инструментом в его руках.
– Почему вы хотите разлучить их с вашим братом?
– Потому что она заслуживает лучшей участи.
– Например?
– Она не должна оставаться содержанкой. И, если выйдет замуж, обретет все причитающиеся ей права.
Кейн вздохнул:
– Ваш брат ее использует.
– Омерзительно! Но она этого не понимает.
– Вы с ней друзья? – спросил Кейн, заранее зная ответ. Немногим было известно о неладах в семье Кейна. Лилиан предпочитала держать свои скелеты в шкафу.
– Она мне очень дорога. Но моего брата раздражает наша дружба.
– Я слышал, она его любит. Быть может, это к лучшему, что они вместе?
– Как вы можете так говорить? – воскликнул Мейберн, ударив кулаком по бедру. – С Диллоном у нее нет будущего. Ума не приложу, почему отец позволяет ему столь неуважительно обращаться с ней. Впрочем, он всегда потакал Диллону. Но мой долг спасти Лилиан. И я это сделаю.