К востоку от Малакки (СИ)

— Спокойной ночи, — сказал я всем и, обращаясь к Хилл-Девису, добавил: — Не позволяйте этим закаленным путешественникам совратить вас с пути истинного. 
Поднимаясь по трапу в свою каюту, я чуть не поддался искушению зайти к майору и выяснить у него, что он сказал такого, что разозлило леди Эшворт. Но дверь его каюты была закрыта, и я решил, что, в общем-то, это не мое дело. 
Что оказалось редким примером того, насколько я могу ошибаться. 
* * * 
Светящийся циферблат моих часов показывал 23.30 — полчаса до смены вахты на мостике. 
Покинув кают-компанию, я проверил, как Мак-Грат справляется с вахтой и прочитал ли он книгу ночных распоряжений. Затем около часа я читал в каюте. Поколебавшись между Сэмом Спейдом и рассказом Билла Мак-Фи о втором помощнике по имени Споксли, который неожиданно для себя оказался капитаном потрепанного каботажного судна, перевозящего военную контрабанду между Салониками и Смирной во время войны, я выбрал второе и приятно, частенько похихикивая, провел час времени в компании инициативного Споксли. Меня всегда удивляло, почему Мак-Фи, которого я считал писателем не хуже Джозефа Конрада, но с лучшим чувством юмора, не был так же широко известен. 
Затем я еще раз поднялся на мостик. Движение не было напряженным: шел один встречный пароход в сторону Гонконга да куча джонок держалась ближе к берегу. Все выглядело достаточно мирным, но я предупредил Мак-Грата оставаться начеку. Мы проходили траверз бухты Биас-бей, где совсем недавно, четыре года назад, базировались пираты, охотившиеся за проходящими судами. Теперь их гнезда были зачищены, но всегда оставался шанс, что кто-то из наиболее крутых мог вернуться назад. Я на самом деле не ожидал неприятностей, но и не хотел, чтобы Мак-Грат расслаблялся. 
Наконец, я спустился вниз и вышел на балкон шлюпочной палубы, что расположен сразу перед моей каютой. Облокотившись о планширь ограждения балкона, я наслаждался сигаретой и слушал шуршание воды, обтекавшей корпус судна, шедшего десятиузловым ходом. И думал о Дитере Эберхардте и его "Дортмунде". Я сделал несколько осторожных расспросов в Гонконге, но ничего не выяснил. После выхода из Порт-Морсби о нем никаких сведений ни от каких портовых властей не поступало. Создавалось впечатление, что он просто растворился в просторах Тихого океана. Продолжал ли он охотиться на нас? Ведь несколько дюжин винтовок, пистолет-пулеметов и гранат явно не стоили такой массы хлопот. С другой стороны, он мог счесть это личным оскорблением. Непохоже, чтобы братья Эберхардты были способны простить и забыть то, как их ограбил бродяга-шкипер потрепанного британского трампового парохода. 
Я также ожидал, что майор Спенсер проявит больше интереса к "Дортмунду". Он прибыл в Вевак в надежде поймать Вольфганга Эберхардта на контрабанде оружием. Это оружие предназначалось для "Дортмунда", поэтому я полагал, что майор будет стараться напасть на его след. Особенно, если тот был частью нацистского замысла создать сеть баз снабжения германских рейдеров и подводных лодок, способных предпринять неожиданные атаки на британское судоходство. 
И еще я размышлял над тем, почему майор Спенсер выбрал мое судно для своей разведывательной миссии в Шанхай. Наверняка ведь были более быстрые и незаметные способы добраться туда. Присутствие на борту леди Эшворт неизбежно привлекло внимание газетчиков, каковое вряд ли было тем, в чем нуждались действия майора. 
И как я должен был реагировать на явные попытки Спенсера склонить леди Эшворт к приватному разговору? И зачем делать это в кают-компании на виду у всех, если он просто хотел выяснить, открыт ли снова охотничий сезон после окончания оплакивания покойного лорда Эшворта? Или он просто пытался сделать вид, что дело обстоит так? 
Сделав последнюю затяжку, я погасил сигарету о металл ограждения и выбросил окурок за борт. Я уже собрался вернуться в свою каюту, когда мой взгляд поймал одетую в белое фигуру на противоположной стороне палубы. Мое зрение было достаточно хорошим, чтобы в темноте ночи опознать фигуру леди Эшворт в развевающейся на ветру тонкой ночной рубашке. Я только собрался окликнуть ее, как из темноты появился Гриффит. 
 
— Леди Эшворт, это вы? 
Она вздрогнула, будучи захвачена врасплох одной на палубе посреди ночи. Мне следовало либо показать свое присутствие, либо не вмешиваться не в свои дела и зайти в каюту. Но я был давно научен горьким опытом тому, что все происходящее на борту моего судна так или иначе является моим делом. Поэтому я замер в тени и продолжил слушать. 
— Прошу прощения, не хотел испугать вас. Я Гриффит, второй помощник, иду на мостик принять вахту. С вами все в порядке? 
— Да, благодарю вас, мистер Гриффит. 
— Я могу что-нибудь сделать для вас, леди Эшворт? Позвать вашу горничную? 
— Со мной все в порядке... и, пожалуйста, зовите меня Хеленой. Я не была рождена леди и порой устаю от всей этой формальности. 
На мгновение мне показалось, что я очутился на страницах женского любовного романа. Мой опыт, каким бы ограниченным он ни был, говорил, что женщины, достигшие богатства или титула, никогда не устают пользоваться им и всегда подчеркивают это. 
— Вы находите меня привлекательной, да? 
Это был самый провокационный вопрос из всех, что я когда-нибудь слышал. Леди Хелена Эшворт — или Хелена Ковтун, если угодно — обладала тем типом красоты, из-за которой греки затеяли Троянскую войну. Ну и посмотрите, во что она вылилась. Но из всех мужчин на борту — посмейтесь над иронией происходящего — выбрать Гриффита? Он стоял в темноте рядом с ней, так близко, что мог чувствовать тепло ее тела сквозь тонкую материю ее рубашки и ощущать запах ее духов — но был невосприимчив к ее явному обаянию. 
— Но не так, как обычно реагирует мужчина на женщину? — продолжила она. 
Это было скорее утверждение, чем вопрос, и было чисто интуитивным. Я вспомнил, как она посмотрела на Гриффита, когда я представлял его в кают-компании. Она видела гораздо глубже его задумчивой красивой кельтской внешности, чему мне не следовало удивляться. Если то, что о ней рассказал майор Спенсер, было правдой, у нее было гораздо больше опыта определенных аспектов жизни, чем у людей, проведших большую часть своей жизни в отсутствии женского общества. Людей, подобных Гриффиту, чье молчание явно говорило о его сконфуженности.  
— Вы не представляете, как здорово иметь возможность разговаривать с мужчиной, который не имеет желания затащить вас в постель. Вы шокированы услышать такие слова от англичанки? Не стоит. Когда-то я была танцовщицей в Париже, и я не англичанка, а русская. 
— Леди Эшворт, я... 
— Не беспокойтесь, я не собираюсь выдавать вас и сохраню ваш секрет. 
— Секрет? 
— То, что вас не привлекают женщины. Среди мужчин моей профессии это довольно обычное явление. Но в вашей, я подозреваю, дела обстоят не так, и это то, чем вы не хотели бы делиться с вашими коллегами. 
— Извините, леди Эшворт, но я опаздываю на вахту. 
Я слышал холод и гнев в его голосе и мог представить негодование, которое могло охватить сына шахтера из Южного Уэльса при том, как богатая, избалованная представительница высшего класса пробила его защитную оболочку. Он дернулся было от нее, но она задержала его, положив руку на плечо. 
— Прошу меня простить, если я обидела вас. Я вовсе не собиралась это делать. Но если бы вы знали, как это утомительно — постоянно быть преследуемой мужчинами, которых интересует только моя внешность. Порой мне приходит в голову, что красота — это проклятие. Было бы славно хоть несколько дней получать удовольствие от общения с мужчиной, который не стремится завлечь меня в постель. 
 
— Я не обижен, леди Эшворт, — услышал я ответ Гриффита, стараясь понять, к чему ведет этот разговор. Как-то раз, в момент величайшей скуки, я попытался прочесть один из любовных романов Барбары Мак-Коркодейл, и диалоги там были такие же ходульные, как этот.