Шеф-повар придорожной таверны (СИ)
— В месяц — примерно полтора малых империала.
— Малый империал — это больше чем чешуйка?
— Да, это сотня вот таких чешуек.
— А есть посмотреть? — Маша ссыпала монеты обратно и вопросительно переводила взгляд с меня на Ивера
— Малый империал — уже крупная монета, в деревне не у многих может без дела валяться.
— Поняла. А еще больше есть?
— Да, империал. Золотая монета. Состоит из десяти малых, серебряных.
— Ее тоже нет?
— Ха-ха! — рассмеялись мы с Ивером, — льера, не обижайся, только золотые мы даже в руках не держали!
Ивер отсмеялся и добавил
— Ну я то хоть видел, мой лиер был достаточно богат, чтобы иметь небольшие запасы золота.
— Ага, то есть золото у вас очень дорогое. Жаль, что я не взяла свой браслетик…
Смех у меня сразу пропал. Золотой браслет… Все время забываю, что она богачка…
— Не хочу сидеть у вас на шее. И так носитесь со мной…
— Поверь, ты нас нисколько не обременяешь… — спокойно начал Ивер, но Маша его сразу перебила.
— Да и стараюсь не обременяешь, а все равно… То Вася из-за меня пострадает, то панику поднимаю… Надо подумать, где я могу заработать…
В этот момент дверь за ее спиной распахнулась и в таверну вошли двое дружинников, в полном обмундировании, как на войну, молодой парень, лет восемнадцати — двадцати, богато одетый, хоть и изрядно запыленный и пожилой невысокий мужчина, тоже не бедно одетый, но заметно проще.
— Что-то приличное пожрать в этой дыре найдется? — проорал парень, видать не видя меня в полумраке таверны после солнца.
— Доброго дня! Для вас запекаются две курицы, лиер, — вежливо отвечаю ему.
— Долго еще? — уже спокойным голосом уточнил дворянин, нисколько не удивившись, что его ждут, не торопясь подходя к стойке и не обращая внимания на стоящую рядом Машу.
— Полчаса, не больше. Эля? С копченым хариусом? Пироги с рыбой?
— Давай четыре эля и пироги. И хариуса давай. Да все что есть давай, мы с утра… О!
Я отвернулся и прокричал на кухню, что подать и вернувшись, понял, что вызвало столь пристальное внимание лиера. Картины, висящие на стене, оформленные в самодельные рамки. Моя с тренировкой, картина полей и деревни с крыши сарая и картина с Ивером, где он в кожаном доспехе на коне. Маша нарисовала, когда я был наказан и подарила дяде, а тот подвесил ее к остальным. Все заходили, все подходили и любовались на творчество льеры, настолько великолепно они были оформлены. так что лиера можно было понять.
— Рузан, подойди! — махнул рукой парень, привлекая внимание своего пожилого спутника, — Снимай! Вот и нашлись картины моей тетушки.
— Что?! — вырвалось у меня и оба охранника тут же заметно напряглись, готовые, поддержать своего господина.
— Эти картины были похищены у моей тети, несколько лет назад, — не стесняясь врать, спокойным голосом проговаривал лиер окружающим, поясняя свои действия, — Семейная реликвия, работа Древних, удивлен, что нашел их тут…
— Это какая то ошибка, — я попробовал было объясниться, но меня тут же перебили.
— Не волнуйся, мальчик, я не думаю на вас, так что последствий можете не опасаться. Думаю вы купили их по дешевке, у настоящих воров, не знавших их реальной ценности. Я не в претензии.
Я, признаюсь растерялся. Даже и не знаю, что лучше для семьи и таверны, признать правоту и дать забрать картины или попытаться оспорить, благо художница тут. Я перевел взгляд на Машу и увидел как на ее раскрасневшем лице играю желваки. Ой, да она же сейчас закричит! И Ивер стоит весь напряженный, не зная что выбрать…
— Лиер, — вежливо, я бы даже сказал, приторно-сладко заговорила Маша, медленно выговаривая слова, чтобы не напутать- я правильно поняла, это ваши картины?
Словно только сейчас заметив, дворянин оглядел девочку и не скрывая пренебрежения, неохотно кивнул.
— Да, моей тетушки.
— И они в вашей семье очень давно?
— Не одно поколение, — брезгливо протянул парень, заметно раздражаясь, глядя как картины снимают со стены.
— И там наверное изображения ваши…. э-э… родственники?
Последнюю фразу Маша не смогла произнести чисто и лиер снова посмотрел на нее, пытаясь понять, что за акцент.
— Да, там изображены мои предки, к чему эти вопросы, девочка?
“Девочка” была сказано таким тоном, что даже дураку было понятно, что лучше вопросы не задавать. Но Маше было не понятно.
— А у вас тут, в таверне, есть родственники? — наивно, совсем не похоже на саму себя, продолжала уточнять Маша.
— У меня? В таверне? Родственник?! Ты что, блаженная? Плетей захотелось?!
— У-у, какой грозный то против девочки, — сюсюкающим тоном произнесла льера, как с маленьким, и добавила своим привычным голосом — герой! А кроме как воровать и угрожать маленьким девочкам на что еще горазд?
— Воровать?! Да ты, безродная, да как ты смеешь…?
— На первой картине нарисован вот этот парень, — девочка ткнула в меня, а потом перевела руку на Ивера, — и вот этот мужчина. Если приглядеться, их можно узнать. На второй — вид, который вы видеть, если подниматься на крыша. А на третьей опять этот мужчина и его конь. Тоже можно узнать.
— Тарг, возьми ее, утащи на задний двор и всыпь ей ремня. Думаю ей полезно будет…
— А у нас, что, лиер может вот так вот … бить? — Внезапно голос Маши, наливаясь твердостью зазвенел в таверне, наполнившись ледяными нотками, — Ты! Ты! Вор и лождец! Врун! Я рисовать эти картины! И я их дарить владельцам таверны. А ты лжец! И трус!
— Я лиер Сайзен Трин Годор, старший род! Ты хоть понимаешь, что…
— Льера Марья Алексевна Котовска! — Перебил его побледневший, но решительно настроенный Ивер, — Помещик с десятью коленами и лиердомом на пять сьеров!
Дворянин заткнулся. Несколько секунд он молчал, переваривая, потом оглядел Ивера, подмечая его выправку, затем еще раз посмотрел на Машу, пышущую негодованием. Что он там увидел, было непонятно, но по лицу несколько раз пробежали какие-то судороги. Наконец он очень тихо, так что слышала его только Маша, Ивер и я, произнес.
— А сразу нельзя было сказать? И про льеру и про то что вы их нарисовали?
— Обалдеть! Вместо извинений, тебя волнует только это?
Машу слова заметно возмутили, она даже начала опять говорить используя слова нашего и своего языков.
— Льера, я приношу свои извинения за свои слова и свой тон, — тут же склонил голову Сайзен и сразу же продолжил тихим, но твердым голосом, — хоть позвольте мне сохранить лицо?
— Сохраняй, — тихо буркнула Маша и громче добавила, — Увидел похожие и утверждать что твое. Нет бы сначала проверить!
На лице лиера тут же отразилось облегчение и он громким голосом, явно для зрителей, сидящих за двумя столиками озвучил очередную ложь.
— Да признаю свою ошибку. Поспешил от радости. Давно ищем. Действительно очень похожие картины. В полумраке и не отличишь. А вот сейчас вижу свою ошибку. Льера, не откажите поужинать со мной? В знак примирения. Мне правда так неловко и за свою поспешность и свой тон…
Сначала мне показалось, что Маша откажет ему и откажет не совсем цензурно, но она взяла себя в руки и спокойно произнесла.
— У меня одежда постирать, мокрый сушиться. Какой ужин если я для него не одета? Ты даже не видеть, что я льера.
— Ой, да ерунда какая! Я сам не рад, что так вырядился! Жара эта и пыль! Пойду, вот умоюсь и тоже простую рубаху одену, чтобы и мне и вам было удобнее.
Маша пробежалась по нам взглядом, ища поддержки и дядя ей едва заметно кивнул.
— С удовольствием присоединяюсь. И вы меня простить за мой тон, я просто разозлиться. Как художник. Я скоро буду.
Лиер кивнул головой и отошел к самому дальнему столику, где рухнул на скамейку. Охранники пошли следом, сев за соседний, предварительно обменявшись взглядами с Ивером, а Рузан принялся вешать картины на место. Плотники быстро принялись доедать и допивать, желая скорее покинуть обеденный зал.
— Зря я его выставлять дурак, да? — виновато спросила Маша, при этом было заметно как тряслись ее руки, — будет вам мстить?