СМЕрШная история часть первая 1941 (СИ)
...нужно вставать и двигаться дальше, но сейчас... чёрт, башка кружится... уже вечер?... полежу ещё немного и пойд...
Мне что-то снилось. Словно отдельные кадры, снятые на чёрно‐белую плёнку. Вот иду, опираясь на самодельный костыль... Тут, плыву, держась за корягу... Затем всё надолго пропадает. А когда просыпаюсь – с хмурого неба бьют ливневые струи. Я лежу на спине и сглатываю капли попавшие в рот... Меня трясло и било о борт скрипучей телеги, когда окончательно пришёл в себя, с жуткой головной болью.
— Прачнуцца? — Резкий мужской голос ударил по вискам, заставив скрючиться, пережидая вспышку похмельных страданий.
— Табе трэба папіць. — Узловатые жилистые руки приподняли мою многострадальную черепушку, подставляя горлышко моей же фляги. Ощутив пересохшими губами влагу, присосался, как телёнок к титьке. — Ты шмат крыві страціў.
Дыхание перехватило, но со словами "хлябай больш" меня продолжали поить. Непроизвольно, на глазах выступали слёзы. Яркий солнечный свет, боль от похмелья и потеря крови конкурировали между собой, в попытках меня угробить. Фигура мужчины расплывалась в разогретом безжалостным светилом воздухе, а вислоусое лицо с бобриком седых волос, напротив, наклонилось ближе. — Паспі трохі.
***
Вы же у себя в части были, а мы в городе стояли. Я сам, своими глазами видел, как из самолётов чем-то поливали. Потом горело, как адском пекле, — рассказывал сержант из взвода связи двадцать первого стрелкового корпуса, — даже булыжники на дороге горели. В штабе знакомый был, так говорил, что в Пинске тоже самое было.
Сергей устало вздохнул. Такие истории ни к чему хорошему не приведут, надо пресекать. Жаль, в отряде комиссара нет, некому людей подбодрить и направить их мысли в нужное русло.
— Сержант! Ко мне!
Капитан с удовлетворением наблюдал, как опередивший его Шалдин показал связисту свой пудовый кулак. Отличный командир, подумал он, мужиков держит в узде, как своих, так и недавно примкнувших к отряду. Он хотел окликнуть лейтенанта, хоть на словах поощрить за его старания, но его самого позвали к полковнику Сабашвили.
— Капитан, свою задачу мы выполнили. Как минимум тридцать танков уничтожили. Но, сейчас дивизии нужно выходить из окружения к остальным частям корпуса. — Полковник прервался, достав из кармана пачку, предложил Сергею папиросу. Пыхнув табачным дымом, продолжил. — Я забираю остатки дивизии и ухожу с танковым батальоном в сторону деревни Бакшты, будем пробивать коридор оттуда. Ставлю тебе задачу. Со своим отрядом берёшь две сорокопятки, все зенитки и держишь переправу до двадцати ноль ноль. С тобой останется разведбат из пятьдесят пятой.
Ванштейну ничего не оставалось делать, как взять под козырёк. — Слушаюсь!
— Сергей Владимирович, ты со своими бойцами очень выручил нас с теми гаубицами. Если бы не вы, мы не смогли бы так долго удерживать фашистов. — Полковник вытер пот с покрытого грязью лица. — Сергей, позволь дать пару советов. Не дай обойти тебя с левого фланга, там говорят парочка бродов есть. Ты не экономь снаряды, стреляй до железки и рви их ко всем чертям. Держитесь лесов, немцы в них почти не суются. Техники у вас не будет, так что старайтесь передвигаться в ночное время. Прощай капитан.
Капитан, потомок евреев из Германии, согласно кивнул, а затем обнял пожилого грузина, с которым держал оборону у небольшой реки в Белоруссии. — До встречи, товарищ полковник. И удачи вам.
***
У деда Константина выхаживающего меня, я жил почти две недели. Хуторок, где он обитал со своей невесткой Олесей, находился где-то между Минском и Смоленском. Первые четыре дня провалялся с высокой температурой, почти не приходя в сознание. Хорошо, что нет голоса, я бы им такого наговорил.
В их хозяйстве, к моему появлению, уже было не всё ладно. Заморенная лошадка, которой уже пятнадцать лет, маленькая коровёнка, почти не дающая молока и четыре оставшиеся курицы с крикливым петухом. Вот и всё, что осталось от некогда зажиточного хутора. Гусей и уток позабирали советы, большинство курей, а также поросят с их мамкой съели немцы. Подробности, как это происходило, обстоятельно перечисляла сороколетняя Олеся, теребившая подол юбки. С любовью называя всю живность которой лишилась по именам.
Её терпению и спокойствию можно было позавидовать. Муж погиб в финскую, старший сын утонул два года назад, а младший убежал с отступающими войсками. Тесть, единственный мужчина в семье, известный по всей округе плотник, сидит без заработка с больной спиной. — ... нічога. Ты ня думай, што я скарджуся, бывала горш жылі.
Да уж, куда хуже? Не померли и ладно? Баба практически одна на хозяйстве, так как Костя бывает по полдня разогнуться не может. Мужику за шестьдесят. Сколько ему жить осталось, будет одна выживать? Может правду говорят про менталитет белорусов, как в том анекдоте? "А можа так и трэба?"
Отёк на ноге спал на десятый день. А ещё через два дня решил пробовать подняться, или хотя бы сесть. Потихоньку рассходился, пока только по двору, но лиха беда начало. Рана пока тянет, но вроде бы мясом уже заросла. Орудуя, мастерски вырезанным Костей из ясеневой доски, костылём, спрятался за дровником. Причина была прозаической. По дороге к дому приближался велосипедист.
Олеся, убиралась в стойле у Звёздочки и не сразу услышала крики гостя. А дед, сидевший с обратной стороны дома, почему-то не торопился отзываться.
— Константин Кириллович! Это Кошкин! Вы дома?!
Наконец Олеся вышла и, вытирая на ходу руки тряпкой, подошла к гостю. — Здравствуйте Пётр Игнатьевич.
— Доброго дня хозяюшка. А я к Константину Кириллычу приехал. Работа для него появилась. — Мужичок вежливо приподнял кепку здороваясь. Оглядывая двор, речитативом начал вещать о предстоящей работе, условиях и о том, что только Костя может справится с такой задачей.
Выслушав и пообещав сейчас же найти тестя, Олеся принялась за поиски.
— ... Господин оберст‐лейтенант хорошо заплатит за работу. — Давил он на дедовы уши. — У тебя же руки золотые, а там работа тонкая нужна.
Константин отмазывался, ссылаясь на радикулит, но, видать этого Петю сильно припёрли, не находя понимания у старого плотника, он прибегнул к шантажу. — Я с тобой по родственному так сказать. Вписал тебя в документах как сотрудничающего с новой администрацией. Ты, что думал, особенный? К тебе бы уже давно приехали. Продукты ты не сдаёшь, отметиться в село не явился. Может ты партизан у себя скрываешь?
Зло сплюнув под лавку, Костя на нервах ответил. — Что-то ты не вспоминал о родстве как Сашку посадили, ни разу не навестил. А продукты что? В колхозе всё забирали и теперь также ...? Ничо, намотаем жилы и справимся.
После отъезда недовольного итогами переговоров велосипедиста, дед дождался, когда отойдёт невестка, подошёл ко мне и огорошил. — Ўцякаць табе трэба.
Мля. Умеет же в русский, а со мной на мове.
— Ён нешта ўбачыў. Неспакойна мне.
Ходить пока трудно, но подводить этих людей под монастырь не хочу. Пошёл собираться. Жаль вещички мои пропали, с ними было бы проще.
***
Марку было уготовано дважды выйти из окружения, но всё равно попасть в плен. По лесному массиву, в котором они вели последний бой, отбомбилась немецкая авиация, а потом добавили из трофейных 120-миллиметровых миномётов. Взрываясь в кронах деревьев, мины поражали осколками даже спрятавшихся в ямках и оврагах. Фрицы потом ходили по лесу и собирали выживших, как грибы. Получившим ранения, даже самые минимальные, не повезло, их добивали на месте. Отказавшихся идти, так же расстреливали. Шалдина спас последний выживший боец из его родного дивизиона. Оглушённого, ничего не соображающего, поднял и повёл за собой. Из более чем двух тысяч находившихся в лесу красноармейцев и командиров, выжило всего сорок семь человек.
Двадцать седьмого июля их повели по дороге на север, безжалостно отстреливая упавших и отстающих. Остановились вечером на неубраном свекольном поле, где их присоединили к тысячам таких же бедолаг. Спали под открытым небом, в попытках согреться, прижимаясь друг к другу. Утром, людское море из военнопленных взволновалось, но подчиняясь пулемётным очередям, начало успокаиваться, вытягиваясь широкой колонной в сторону Орши, которой достигли только через двое суток.