Москва и Московия

– Софья Джонатановна, – обратился ко мне незнакомец из базарных зевак, – не кручинься о скорбном. Фёдор Юрьевич тебе кланяется и просит не обращать внимания на невеж. – Ещё пара крепких ребят взяла торговца мёдом под локотки и вывела общим направлением на север.
– Ой! – удивилась Лиза. – Понимаю, что стерегут меня. Но чтобы настолько пристально?!
– Не дурные вокруг, – вполголоса ответил я. – Петрушу твоего, когда он рос, многие хотели бы прихлопнуть. Но не прихлопнули. На вопрос о том, кто доглядывал, сама ответ найдёшь? Или намекнуть?
– Ромодановский, – на выдохе «прозрела» Лиза. – А я-то никак в толк взять не могла, отчего к князю такое доверие!
– Зверь он, – потупил взор я, – но зверь верный. Пошли полотна посмотрим.
* * *
Про то, как Пётр оттягивался на лодочном дворе, расскажу кратко. Он всё перепробовал и во всё сунулся. Спёкся только у пропиточной установки. Клёпаный бак-труба длиной около восьми метров, куда укладывается пакет досок с прокладками. Герметизация, медленная, на протяжении пары часов откачка воздуха. Выдержка и впуск смеси из соляра с древесной смолой. Создание давления в три атмосферы, медленный напуск и слив. Всё это при температуре шестьдесят градусов. После чего из бака извлекаются доски, лишённые возможности гнить или трескаться на морозе, но и в прочности ничего не потерявшие.
Я тоже спёкся, когда крутил между пальцами шуруп. Помню, как рассказывал о них ещё первым своим школярам в имении под Ипсвичем, указывая на сложность изготовления, а вот теперь держу в руках. Это, между прочим, технологический уровень двадцатого века. Дьявол – он ведь в мелочах. Всякие там «дредноуты» или «цепеллины» крепко впечатляют и хорошо запоминаются, но в их основе лежат маленькие достижения вроде стандартных резьб, качества обработки сопрягаемых поверхностей или долговечности смазочных материалов.
Вырвавшийся на свободу джинн пытливости и придумчивости теперь незримо витает над лодочными дворами. А над корабельным двором просто судорожно извивается – при моём традиционном попустительстве. Потому что шурупы делают в Архангельске. Не под шлиц, а под ключ на шесть – с квадратной головкой и планшайбой. У нашего не вполне совершенного века есть некоторые особенности, из-за которых я не вправе называть данное изделие «глухарём», как оно по-правильному полагается.
Заход в Нижний Новгород сопровождался закономерным торжественным обедом, на котором Петра попытались крепко напоить. Наивные. Государь каждому лично поднёс заздравную чашу отличного ямайского рома из личных запасов – это вам не нынешнее хлебное вино половинной относительно наших времён крепости, а полноценный сорокаградусный напиток, для нынешних глоток непривычный. Обычно-то царь наш уважает сбитень, да кофием изредка балуется. Ещё из вредных привычек – трубочку выкуривает после обеда. Лизавета его тщательно отслеживает: она очень хорошо к нему относится и всячески оберегает от вредностей разных.
В Казани царя встретили почтительно и, как всегда, увели разговоры разговаривать. Мы с Лизаветой прошлись по торговым рядам и обзавелись женским платьем в восточном стиле – оделись в шелка и тонкую шерсть. Сонька всё-таки бабского племени, ей дозволяется.
Здесь нас нагнали два стотонника с преображенцами, один из которых ушёл вперёд. А вскоре и мы отправились в Каму. В устье Белой нас поджидало стойбище – башкиры собрались, чтобы приветствовать государя. Большая белая юрта, конные удальцы, показательные выступления лучников, бешбармак и слоёные сладости на меду. А тут ещё и Фёкла подошла на своём «Пескаре» – положила на карту путь по реке до Уфы и составила подробную лоцию. Лиза сразу вспомнила о том, что она рисовальщица, и мы отлично посидели за уточнением карт.
Дальше, идя вверх по Каме, мы остановок не делали до самых Нижнечусовских Городков. Там отстояли молебен в часовне, где получал благословение ещё сам Ермак Тимофеевич. Оттуда рванули прямиком к устью Койвы, откуда государь сразу отправился к реке Туре на поезде из крошечных вагончиков, влекомых пусть и небольшим, но настоящим паровозом. Вот тут и стало понятно, куда его так упорно тянуло.
 
– Да уж! Вот диковина так диковина! – радовался он, как мальчишка, обходя локомотив на станции Бисер, где заливали воду и грузили дрова.
Странный народ эти цари. Не первую неделю едет в барже, которую тянет существенно более совершенный двигатель, а тут – поди ж ты! Если дымит и пыхает паром, так сразу вызывает уважение.
Случились тут и вогулы, в чьи переносные жилища Пётр заглянул. Угощения тоже отведал и побеседовал с туземцами, те по-русски вполне нормально объяснялись. Вкусная у них рыба. Лизавете же приглянулись берестяные туеса.
– Тоже ведь мои подданные, – рассуждал государь. – Сколько народов, столько и обычаев. Жалко, что на олене не проехался, боялся раздавить.
– В Архангельске зимой на самоедских нартах прокатишься. Они иногда не только оленей, но и собак запрягают, – улыбнулась Лиза.
Идти вниз по Туре в Тобол Петра отговорил Строганов. Мы только что осмотрели доменную печь, которая уже не штукофен и даже не блауофен, а похожа… ну, что была на картинке в учебнике химии. Она даёт на выходе сплошной чугун. Так вот, после осмотра её мы обедали в тереме с окнами, через которые открывался вид на гору Благодать. Тут-то и высказал Григорий Дмитриевич мысль о том, что дальше на восток нужно двигаться не путешествием, а боевым маршем. Джунгары, кыргыз-кайсаки и иные обитатели Великой Степи часто бывают настроены деструктивно. Лесные народцы тоже русских не жалуют, потому что те, которые для меня «мы», обирают их нещадно.
– Я и предки мои сколько трудов положили, пока замирили всех на землях, Строгановым жалованных! Ведь буквально целое войско приходится содержать! А всё равно то там набегут, то тут наскочат. Твои-то, Софья, людишки оттого до Тобольска добегают, что опасаются туземцы шайтан-челна да фальконетов, кои дальше бьют, чем их стрелы долетают. Так ведь и сами воеводы, что по крепостицам сидят, тоже люди суровые и порядки свои блюдут строго. Прокурором-то в этих местах медведь, а закон – тайга, – вздохнул Григорий Дмитриевич.
Обратно до Чусовой мы снова ехали поездом. Пусть и не по железной дороге, а по брусовке, но на самом прямом участке машинист разогнался до тридцати километров в час. Это было перед подъёмом, где состав закономерно замедлился.
В Каму вернулись в сопровождении ещё одной колёсной баржи. Строганов себе купил и на лето нанимает двух шарманщиков в Карачарове. А сам любит порулить. Он ведь далеко не старый – где-то за тридцать. Сам он человек глубоко верующий, церкви каменные возвёл в Соликамске и Сольвычегодске. Может, и не сам он, а кто-то из его родственников, но храмы достойные.
Завернули в Соликамск, который стоит на старой дороге через Урал, ведущей в Верхнетурье. Опять молебен, застолье, беседы с воеводой и иными именитыми людьми. А потом пошли мы через две Кельтмы на реку Вычегду благоустроенным каналом. Меня интересовали шлюзы – так они самые простые, вроде ворот, причём первый был настежь распахнут, только северный сдерживал воду, но превышение уровня оказалось небольшим, сантиметров десять. Дальше вниз по течению бежали быстро. Погода ясная, ночи лунные, река знакомая, да ещё и навигационные знаки по берегам подсказывают наилучший путь.
В Котласе государь крепко пристал к Гарри Смиту и Аптекарю с вопросом о нержавейке. Там не всё просто. Чугун для неё выплавляют из смеси трёх руд. Все три – железные, но в каждой свои примеси. Выделить эти примеси химикам пока не удалось, поэтому плавки на заводике, что расположен у реки Сысолы, ведутся исключительно по рецептуре, установленной опытным путём. А вот в конверторе чугун продувают воздухом не просто так, а не позволяя азоту, избавившемуся от кислорода, уходить. И заканчивают процесс, добившись давления в двадцать атмосфер.
Сразу поясню, что и печь, и тигель, и трубка выполнены из платины. В одной плавке получается килограммов пятьдесят нержавеющего металла, хорошо поддающегося холодной штамповке. Штампы приходится делать из тигельной стали. Эвристичненько, в общем, но круто просто до жути. Государь как увидел ложку из этого сплава, сразу себе забрал и потребовал вторую для Лизы. Он к Рисовальщице хорошо относится и всячески заботится и о ней, и о сынишке. Два месяца в одной лодке плывём, так что успели заметить.