Москва и Московия
Мою хозяюшку мигом прогнали с верхней палубы вместе с её любимым топором, которым она скалывала лёд вместе с матросами. Качка стала сильной, отчего обе няни буквально слегли: впервые в море, бедняжки. Чарлик беззаботно дрых, в машинном уютно ворчал мотор… Софи чуточку растерялась, не понимая, что делать, но потом поднялась в рубку и заняла место рулевого. Вот не отнимешь у неё чуйки! Как-то уловила ритм набегания водяных валов, и судно пошло плавнее. Корпус перестал поскрипывать, а палубу больше не захлёстывало. Это в ситуации слепого движения ночью. И так трое суток. Не то чтобы без перерыва рулила: приходилось отлучаться, чтобы поесть самой и покормить сыночка, да и штатные рулевые набрались опыта.
Потом ветер ослаб до сильного, снежные заряды прекратились, и стало видно беспредельное пространство, покрытое водяными валами с чубчиками пенных барашков. Нет, Софи не упала от утомления – она спустилась в штурманскую. Здесь сейчас велись подробнейшие разборки по вопросу, когда куда мы шли и с какой скоростью. Семьдесят часов пятиузлового хода – это, между прочим, триста пятьдесят миль. Температура воды позволяет понять, что мы в Гольфстриме, хотя и заметно приостывшем. Ориентиры по-прежнему отсутствуют. После бурной дискуссии и определения времени последнего рассвета, отмеченного как смена кромешной черноты вокруг на серость, повернули точно на запад – мы где-то к северу от северного окончания Скандинавии.
Ветер немного покрутился, зашёл с юга, и мы, поставив марсели, бодро побежали вполветра. Команда, проверив крепления шлюпок, нырнула в уютные, отапливаемые чугунными печками помещения нижней палубы. Одна из нянь, хоть и по-прежнему зеленоватая, уже стала дееспособной. Качка помаленьку уменьшалась.
* * *Через пятьдесят миль повернули на юго-запад. Отсутствие берега слева говорило о том, что родину норманнов мы обогнули и впереди простор до самой Гренландии. Или Исландии. Зависит от ошибки в определении места. Ветер ослабел до свежего, после чего мы сменили паруса на косые и взяли немного круче к ветру – лаг показывал от десяти до одиннадцати узлов, и «залипшую» в ветер «Селену» почти не качало. Она оказалась очень неплохим ходоком.
А тут и барометр полез вверх, и солнышко блеснуло впереди – похоже, мы выбрались за пределы полярных вод, где нам подсвечивало только северное сияние. Полагаясь на проходящие проверку часы, определились и удвоили количество сигнальщиков. Не напрасно: вскоре поступил доклад о земле по правому борту. Похоже, это Торсхавн. То есть ошибка в счислении не превышает нашей оценки. Если, конечно, это действительно Торсхавн, а не остров Унст. Подходить ближе и выяснять не стали, потому что очень хорошо идём, а дел там у нас нет.
Ещё через двое суток получили в своё распоряжение целый час звёздного неба, причём в комплекте с луной. Окончательно определились. Выяснили, что часы нас если и обманывают, то не сильнее, чем применённый метод определения долготы. Хотя, поскольку момент наблюдения мы определяли тоже по ним, сделанный вывод может оказаться чересчур смелым. Тем не менее замеченная нами ранее земля была не Торсхавном, а островом Унст. Мы восточней, чем предположили раньше.
А потом нас накрыл знаменитый зимний атлантический шторм. Без парусов на малом ходу мы пять дней болтались среди высоченных волн, смывших дальномер и одну из шлюпок. В трюме обнаружили воду, которую, как выяснилось, захлестнуло через вентиляционные каналы. Хотя и течь исключить было нельзя, при заполненном трюме этого достоверно не выяснишь. Тем не менее мы приняли левее, намереваясь попасть в Северное море.
Судя по тому, что после спешного урезания возможностей вентиляции вода в трюм поступать перестала, течи всё-таки нет. Последние порывы штормового ветра унесли нависающие над морем тучи, оставив в небе высокую рваную облачность, в просветах которой удалось взять широту, а потом и засечь прохождение солнца через меридиан. Как и ожидалось, мы находились посреди Северного моря вдали от любой известной нынче суши. Команда убрала косые паруса и поставила прямые. На этот раз реи оказались заметно длиннее – приблизительно вдвое. «Селена» легла в крутой бакштаг и помчалась, как пришпоренная. Как я понимаю, именно такой случай описывает выражение «на всех парусах».
Третий шторм накрыл нас опять в Северном море. Как только стало видно, что небо закондубасилось, капитан распорядился спрятать последнюю сохранившуюся шлюпку на жилую палубу и закрепить поверх крышки грузового люка. Так же и запасной дальномер, установленный вместо ранее смытого, убрали от греха. Ещё наблюдалась активность в районе вант. Софочка перестала совать свой нос решительно во всё, потому что я ей объяснил про доверие капитану и остальным членам команды. Ведь уже ясно, что экипаж подготовлен хорошо, а судно лучше любого, какие она в этом мире встречала.
Так про шторм. Какой-то он был кручёный – нестабильный в направлении и исключительно подлый по части высоты волн. Пару раз нас чуть на борт не положило. Слава рулевому и мотору, позволявшему достаточно энергично маневрировать на малом ходу за счёт «обдува» пера руля струёй воды. Кстати, винт несколько раз обнажался, после чего потёк дейдвуд. Его прямо на ходу конопатили паклей с солидолом – вовремя мы создали достаточно густую смазку.
Голландия встретила нас устоявшейся зимней погодой со снегом, но без особенных морозов. Место в доке освободилось буквально через двое суток – нам насущно требовалось поправить дейдвуд. Разумеется, Софи навестила господина Витсена и на несколько дней остановилась в его доме. Карты, привезённые нами, позволили заметно «разогнуть» очертания Тартарии, к которой европейцы в настоящий момент причисляли Сибирь.
– Никуда от тебя не спрячешься, – произнёс Пётр, входя в кабинет, где Софи общалась с Лизой, которая Рисовальщица. – Здравствуй, капитан-девица!
Да, великое посольство нынче в Амстердаме. Царь пропадает на верфях, а любезная его сердцу фрейлина Уокер с сыном обитают в доме бургомистра этого города.
– Здрав будь, герр Питер, – улыбнулась царю моя хозяюшка.
– В порту только и разговоров, что о твоей «Селене», пришедшей в столь сложное для плавания время из Архангельска. Так я зашёл и посмотрел. Совсем не по науке она построена. Капитан её молод и неопытен, а в команде половина вьюноши, а то и вовсе отроки.
– Добротно она построена, – откликнулась Софи. – И переходом через зимнюю Атлантику это подтвердила. Команда достаточно обучена и тем же переходом сие доказала. А что отличия от обычаев судостроительных или наук мореходных заметны, так те же науки и обычаи на месте не стоят. Должен кто-то их вперёд двигать! Почему не я?
– Гордо сказано, – подбоченился государь. – А может быть, ты до Охотска дойти сможешь? Хочу письмо отправить тамошнему воеводе да спросить о делах его…
– …скорбных, – встрял я.
– Всё-то ты знаешь! – воскликнул государь. – Письмо от него сестрица переслала. Жалуется, что не может выдать людям служилым хлебного жалованья. Ему там его и взять-то неоткуда: не родит тамошняя земля ни ржи, ни пшеницы.
– Так мне ещё и хлеба в Охотск следует отвезти? – принялась уточнять задачу Софи.
– Да. Вот только не знаю, не сгноишь ли по дороге. По суше письмо до Москвы около года везли. Это, считай, по прямой. А тебе вкруговую идти, – пожал плечами Пётр.
– Хлеба можно купить в Шанхае, – заметила Лиза.
– Если не пшеницы, то риса или проса, – поддержал идею я. – Всяко будет ближе. А отсюда прихватим муки в бочках, – добавила Софи.
* * *Появление в столь неблагоприятное для плавания время судна из Архангельска не могло не вызвать чисто коммерческого интереса в оживлённом торговом порту. Наши товары были куплены местными негоциантами, а трюмы снова загружены так называемым генеральным грузом – это когда не поймёшь, что и везёшь, потому что всего понемногу, но в сумме получается по грузовую марку. Единственное, что объединяло это разнообразие, пункты назначения – Капштадт и Батавия, что обещало длинную дорогу и интересные встречи. В сумме мы задержались на неделю, после чего снова вышли в море, запасшись рекомендательными письмами от Николааса Витсена.