Никогда с тобой (СИ)

— Что ты дочь трахать планируешь. 
— Она мне не дочь.
— Значит, не показалось, — выдаю, не скрывая отвращения.
Собираюсь равнодушно пройти мимо отца и отправиться в свою комнату, когда слышу рев двигателя на улице. Следом в дом влетает Ким. Отец не удивляется, зная, что Ким — мой лучший друг. Зато хуею я, потому что его появления не ждал. Романова сказала ему, что все в порядке, что мы просто… катаемся, а он — не поверил? Приехал проверить.
Ким здоровается с отцом, а затем переводит взгляд на меня. 
Я в этот момент вспоминаю все то, что не так давно делал с Романовой. Как ее целовал, как ловил ее стоны ртом и как кончил себе на живот просто от трения наших тел. Взгляд отвожу первым. Пиздец, блядь. Приплыли.
Отец оставляет нас, поднимаясь к себе в кабинет. Я собираюсь уйти следом в комнату, но Ким меня останавливает:
— Что у вас произошло?
— Посрались, как обычно, — пожимаю плечами. — Не подрались, и ладно.
Устойчиво делаю вид, будто не понимаю, о чем конкретно он спрашивает.
— Я о Соне.
— Мы покатались, — пожимаю плечами, стараясь сделать голос максимально равнодушным. 
У самого же на максималках начинает частить пульс. Я редко чувствую себя виноватым. Как там отец говорил? Такое дерьмо, как ты, не знает, что такое совесть? Правда ведь. Не знаю. Вина — это не мое. Даже если натворю всякого, все равно могу пропустить мимо себя и не заметить. С Кимом не срабатывает и с Романовой тоже. Даже думать не хочу, почему.
— У вас правда все серьезно? — сам не знаю, нахрена это спрашиваю.
Я — равнодушная машина. В девяноста девяти процентов случаев мне плевать на чувства окружающих, но сейчас почему-то чувствую. Чувствую и, блядь, эти чувства рвут изнутри.
— А что? Есть что-то, что я должен знать? 
Вот же оно… признавайся. Скажи, что было. Пусть он знает, но я не сознаюсь. Молчу и мотаю головой, направляясь в свою комнату. 
— Я зайду к Соне, — выдает Ким уже наверху и стучит в ее комнату.
Все во мне этому противиться, но я решительно шагаю в свою комнату и задираю голову. Пытаюсь прислушаться к их разговору, но ничего, ожидаемо, не слышу. 
Чтобы отвлечься, втыкаю наушники и слушаю музыку. Врубаю на всю, да только кроме оглушающих басов в ушах ничего музыка внутри не вызывает. Не дарит такого желанного спокойствия, не отпускает. Я, нахрен, не понимаю, что происходит. Почему я с ней… на ней повернут.
В машине не смог остановиться. С любой другой — легко. С ней — не вышло.
Срываю наушники с ушей, забрасываю их в футляр и порываюсь свалить из дома, но на пороге меня тормозит Ким. Смотрит с… осуждением. 
— Уезжаешь?
— Ага…
Я рвусь дальше, но он меня останавливает. Блядь, подумать только. Меня останавливает Ким. Силой.
— Дай пройти.
— Поговорим сначала.
— Не настроен.
Быть ублюдком — то, что у меня лучше всего получается, и я мастерски это исполняю. Голова нихрена не варит из-за переизбытка эмоций.
Пытаюсь отстранить Кима, но он перехватывает меня и отталкивает к середине комнаты.
— Я сказал, поговорим.
Настроен решительно, а мне, честно говоря, нахер не нужен этот разговор. На хер. О чем говорить? Что я сволочь? Известно. Что я его предал? Осознавать тяжко, но тоже, сука, да. 
— Извинений не будет, — бросаю холодно. — Ни перед ней, ни перед тобой.
— В жопу извинения, что с тобой происходит? 
Говорят, словами можно ударить сильнее кулаков. До этого момента я считал это все херней. Сколько всего обидного я в свой адрес слышал. От отца, который никак не мог смириться с моей неполноценностью, от матери, что считала меня главной проблемой развала семьи, да и не только. Жизнь, в общем-то, не сахарная вата, всякое бывало. И от Кима в этот момент я ждал чего-то такого, что разрушит мою устоявшуюся картину. Возможно, даже не слов. Я ждал, что мне прилетит. Я бы не сдержался — врезал. 
Если бы он сделал что-то подобное с… блядь, в это мгновение на ум приходит лишь чертова сводная сестра. Нет-нет-нет…
Я отхожу от Кима и мотаю головой. Его слова достигают цели. Бьют так, что дышать становится нечем. Своей заботой он рвет мою душу на ошметки, потому что обо мне, сука, никто никогда не заботился. Не тогда, когда я по-серьезному лажал и был виноват, не тогда, когда я был мудаком. Да никогда, в общем-то…
 
— Тан, блядь, — повышает голос. — Поговори со мной, на хрен.
Я не хочу. Разговаривать, смотреть ему в глаза, общаться. Он не должен считать меня другом.
— Забери ее, — выдаю каким-то неживым голосом. — Забери ее, на хрен, к себе.
Я подхватываю брошенный на кровать футляр с наушниками, беру ключи от машины и собираюсь свалить, но Ким снова не позволяет. Толкает меня в грудь, отшвыривая от выхода.
— Ты издеваешься? — он повышает голос и видно, что тоже на эмоциях.
— Не хочешь?
— Хочу, — выдает. — Но не ее. 
— В смысле? 
Я в какой-то момент думаю совсем в другую сторону. Видимо, мозг настолько отключается, что я выдаю:
— Ты че, педик? 
— Хуедик, — выдает на автомате, а затем начинает ржать. — Это развод был, Тан. Мы с Соней не вместе и никогда не будем. Она мне, как сестра.
— В смысле — не нравится?
— В смысле — нет. И ты тоже, между прочим, не нравишься.
Я вроде должен радоваться, что мой друг не гей, но радуюсь другому. То ли тому, что не стал предателем и мразью в глазах единственного близкого человека, который у меня все еще есть. То ли тому, что Соня ему не нравится. То ли одновременно и тому и другому. Одно заявление, а такой пиздецки тяжелый груз с меня спихивает.
— Фух, — выдыхаю. — Ну и нахер конспирация? 
— Ты себя видел? — уточняет. — Что она тебе сделала, что ты так взъелся. Я хотел, чтобы ты оставил ее в покое.
— Просто сказать не мог? 
— А я не говорил?
Сжимаю челюсти до скрипа зубов. Реально ведь говорил и не раз, да только я никогда не слушаю, всегда гну свою линию и поступаю так, как хочу. Тогда хотел Романову донимать. Унизить хотелось, чтобы место свое знала. Сейчас появились другие желания и контролировать их сложнее. Стоит ей в поле зрения оказаться, ноги сами несут к ней без мыслей и понимания, что вообще собираюсь сделать.
— Так что у вас произошло? 
— Ничего. Свозил ее на море, купил ей глинтвейн. 
— Оставил засосы на шее.
— Таки заметил? 
— Таки да.
— Это ничего не значит, — выдаю то, о чем сам думал. — Между нами ничего не изменилось. Она по-прежнему мне никто.
Если Ким и хочет меня остановить, то не делает этого. Отходит в сторону, а когда я выхожу, следует за мной. Мы почти синхронно садимся по машинам и уезжаем, правда, в разные стороны. Я — на встречу приключениям, а он — гулять с Зевсом, тусить с Асей или помогать матери. Он — пример идеального парня, сына и человека. Я никогда не дотягивал, хотя когда-то очень хотелось. Когда-то слишком давно, когда мое лицо не было изуродовано. 
  
Глава 40
 
Соня 
— Ты какая-то странная в последние дни. С тобой все в порядке? — требовательно спрашивает Стефания.
Мне хочется сказать, что не в порядке, но я лишь пожимаю плечами и киваю. Рассказать подруге о случившемся не могу. Внутри словно какой-то барьер стоит. Невидимая заслонка, которую страшно поднимать.
— Соня-я-я! — дергает меня Стефа. — Не молчи.
— Все нормально.
— Не верю! Точно что-то произошло, — она хмурится и начинает пристально меня рассматривать.
Я под взглядом подруги ежусь и автоматически тянусь к воротнику свитера, чтобы убедится, что шея закрыта. Там… его следы. Выглядят, как покрасневшая сыпь, но я прекрасно знаю, что это и… прячу их.
— Что это там? — спрашивает с любопытством, а я в ужасе распахиваю глаза. — Засосы? Ох… Вау… — выдает с придыханием. — Ким настолько страстный? А говорили, холодный, как неприступный Кай из сказки.
Я отвожу взгляд и закусываю губу. Ким тоже заметил засосы, но тактично промолчал, хотя и спрашивал, как я себя чувствую, точно ли все в порядке и не нужна ли мне помощь. Сейчас мне кажется, что это было так давно. В какой-то прошлой жизни, хотя прошло всего два дня. Два долгих дня, во время которых я выходила из своей комнаты только затем, чтобы поесть на кухне. Пробиралась к ней бегом и на цыпочках и выбирала время, когда Тан уходил. Я слышала оглушающие хлопки двери в его комнату, а затем рев двигателя автомобиля на улице.