Мой сводный тиран (СИ)

— Почему вы ведете себя как кошка с собакой? — строго спрашивает мама и смотрит на меня.
— Спасибо, — Глеб встает из-за стола, — что-то есть перехотелось.
— Сядь! — неожиданно рявкает Давид.
Я не ожидаю такого от него, поэтому аж подпрыгиваю на своем месте. Внутри неприятно жжет: сколько себя помню, никогда не любила повышенные тона и ссоры. Именно поэтому мама тут же кладет руку на плечо Давиду и просит его успокоиться и отпустить сына. Глеб уходит, а я ковыряюсь в тарелке.
— Можно и мне тоже?
Мама кивает, и я выхожу из-за стола. На часах половина девятого, а Глеб ушел из дома, громко хлопнув дверью. Уже у себя в комнате прислушиваюсь к звукам, доносящимся снизу, но ни повышенных голосов, ни ругани не слышу. Это еще одна причина, по которой я попросила Глеба держаться от меня подальше. Мама счастлива с Давидом. Он не позволяет себе лишнего, не кричит на нее, не ссорится, и мама вся светится. Наши отношения заранее провальны, особенно после всего, что маме пришлось пережить с журналистами.
Когда в десять, одиннадцать и двенадцать Глеб всё не приходит, я устало ложусь на кровать, чтобы уснуть. Не уверена, что у меня получится это сделать, потому что как бы там ни было, а я переживаю за него, волнуюсь, чтобы с ним что-нибудь не случилось, и… мне неприятно признаваться в этом самой себе, но ревную. Так безумно ревную, что сердце готово выпрыгнуть из груди.
Наконец слышится шум подъезжающего автомобиля. Я облегченно выдыхаю и бросаю взгляд на часы: половина второго. Где он мог так долго быть? «Наверняка позвонил одной из своих девчонок и поехал развлекаться», – думаю и поворачиваюсь на бок, натягивая одеяло повыше.
Стук шагов разносится по коридору и затихает у двери в мою комнату. Сердце екает и пропускает пару бешеных ударов, к горлу подкатывает ком, не позволяющий сделать вдох. Я хочу и не хочу, чтобы парень по ту сторону двери вошел.
Вздох разочарования слетает с моих губ и заполняет комнату, когда Глеб идет дальше. Минует мою дверь и идет к себе, открывает двери и закрывает их. Через мгновение я снова слышу шаги, а после дверь так резко открывается, что я едва успеваю закрыть глаза.
Он здесь.
В моей комнате.
В нескольких метрах от меня.
Его шумное дыхание и запах парфюма тут же наполняют помещение и забиваются в ноздри. Я хочу сделать вдох, но боюсь, что привлеку к себе внимание. Пока он у двери, я в безопасности, Глеб не поймет, что я не сплю.
— Ты никогда не умела притворяться, — с усмешкой произносит парень, и я с ужасом открываю глаза.
Он беззвучно подошел и сейчас стоит над моей кроватью. На его лице блестит самоуверенная улыбка, обнажающая ряд белоснежных зубов, а взгляд направлен прямиком на меня.
— Не спишь, — констатирует факт и приседает на корточки у моей головы.
Хочу отвернуться и показать ему, что мне вовсе не интересно, где он был, и я совсем не обижена, но на деле это совсем не так. Да и Глеб не дает мне отвернуться от него. Вместо этого хватает меня за подбородок и вынуждает посмотреть ему в глаза.
— Почему не спала? — резко спрашивает он. — Меня ждала?
Поначалу я думаю, что Глеб пьяный, настолько он растягивает слова, когда говорит со мной, но запаха алкоголя не чувствую.
— Еще чего, — дерзко отвечаю, поклявшись, что он не узнает правду. — Бессонница.
— Какая же ты врунишка, Марина, — смеется Глеб и подается вперед.
Обхватывает ладонью мое лицо и гладит скулу большим пальцем. Мое дыхание сбивается, я пытаюсь сделать глубокий вдох, но у меня не выходит. Не получается даже дышать в его присутствии. Сердце колотится в груди, а на ум не приходит ничего лучше, кроме как ухватиться за его ладонь, чтобы сбросить ее.
Вместо этого Глеб перехватывает мою руку и переплетает наши пальцы, уводя ладонь за мою голову и прижимая ее к кровати. Он нависает надо мной и щурится, всматриваясь в лицо, буквально ощупывает взглядом и на выдохе произносит:
— Что же ты делаешь, малыш?
Его голос звучит хрипло и будто срываясь. Я же чувствую, как вся моя уверенность летит куда-то в пропасть. Его руки на моей щеке, дыхание в опасной близости от лица. Сейчас не хочется, чтобы он уходил, я не думаю о расставании и о том, что мы не принадлежим друг другу и не можем быть вместе.
 
— Отпусти, — тихо шепчу, неумело выставляя руку между нами и не позволяя ему касаться моих губ.
— Не хочу, — упрямо мотает головой и продолжает смотреть на мои губы, а после в глаза. — Не хочу, Марина. С тобой быть хочу, слышишь, малыш? С тобой, дурочка, ни одна другая меня не вставляет. Не ведет так от других. Только от тебя.
Его речь звучит бессвязно и безумно, но до боли приятно. Хочется слушать и слушать, потому что у меня на душе почти то же самое. Я хочу быть с ним, чувствовать его рядом, знать, что он не гуляет с другой. Я уже видела его с девчонками, и это сжигало меня. Смогу ли я забыть Глеба и однажды спокойно смотреть, как он целует другую? Как не просто мило общается, а берет ее за руку, склоняется к губам и… Нет. Я отчаянно мотаю головой, чтобы прогнать эти видения. Выкроить их из души и не думать.
— Твою мать, Марина, — голос Глеба теперь такой, что я едва различаю слова.
Ощущение, что он бежал долгую дистанцию и резко остановился, из-за чего его дыхание сбилось, стало прерывистым и непривычно тяжелым. Не сразу понимаю, как его губы касаются моих, как он умело целует меня и не позволяет отстраниться даже тогда, когда я делаю попытки оттолкнуть его.
— Я не отпущу тебя, слышишь? — шепчет он в перерывах между поцелуями. — Плевать на отца и скандал. Плевать, малыш, я заберу тебя, увезу.
Я верю ему. Каждому слову верю и хочу, чтобы так было. Чтобы он забрал меня, увез туда, где мы сможем быть вместе. Моя любовь к нему глупая, одержимая и первая. Я боюсь, что она пройдет, но сил с ней бороться нет. Когда он не рядом, сердце болит и кровоточит, а тело отказывается есть, спать и даже дышать.
  
Глава 8
 
Марина
Глеб изменился. Я не сразу поняла это, потому что вчера эмоции были сильнее меня, но он другой. Будто вырос и возмужал, а еще стал в разы нахальнее, чем прежде. Его взгляд, уверенный и цепкий, проходится по моему лицу и останавливается на губах. Закатив глаза, машу перед его лицом рукой.
— Глеб Давидович, чтобы смотреть мне в глаза, нужно взгляд повыше поднять, — комментирую и встречаюсь с ним взглядом.
Он смотрит так же, как и тогда. В одном я ошиблась. Взгляд его все так же пробирает до костей, все так же заставляет меня чувствовать себя неуверенной маленькой девочкой, какой я была три года назад. Неопытной и несмышленой, готовой поверить в любовь парня, который сначала наобещал, а потом нашел другую.
В груди все еще больно сжимается, когда я смотрю на него. Воспоминания рисуют картины одну за другой. Слова, что Глеб говорил мне, обещания, которыми он сыпал, и убеждение, что он никогда, никогда меня не отпустит и не отдаст. Глеб стоит в паре шагов от меня, и я позволяю себе пройтись по его строгому лицу. Сейчас он не выглядит тем взбалмошным, ни о чем не думающим парнем, каким был несколько лет назад.
Глеб вырос. Его взгляд стал жестче, черты лица изменились, став более четкими. Под глазами залегли тени, будто последний месяц Глеб спал по нескольку часов в день, а не как полагается нормальному человеку. В целом же он все тот же Глеб, даже прическа и та не изменилась. У него темные волосы с ирокезом и коротко выбритыми боками. А еще щетина, которую тогда он гладко сбривал. Сейчас же она делает его взрослее и серьезнее.
— Мои глаза тоже выше, Марина, — глухо говорит он и делает шаг ко мне.
Я выныриваю будто из сна и отворачиваюсь, чтобы взять со стола папку с документами и отойти от него.
— Я все поняла, Глеб Давидович, — произношу. — Впредь никаких опозданий.
Он чуть кривится, будто ему самому неприятно, что он поставил такое условие. Да что греха таить, мы не сможем нормально работать, это заметно уже сейчас. Глеб будет напирать и ставить условия, а я не смогу им следовать. Даже сейчас он сказал об опоздании, и мне интуитивно хочется задержаться в следующий раз, проверив его терпение на прочность.