Небесные всадники
В первое мгновение она ощутила только страх, от которого руки-ноги затряслись. Потом — сожаление и печаль.
Озверел совсем!.. Но ведь это же Куста… Вот уж рассердился, наверное!.. Но нельзя же ей… ни в коем случае!.. Почему он не хочет понять?.. Почему только о себе думает?.. Если бы вправду любил, не лез бы с этим…
А может, это и есть любовь?.. Может, все они только так и любят?.. Да что же это в самом деле?..
Вскинув голову, Куста направлялся к ней. Что он скажет? Но он ничего не говорил, только подходил все ближе, не сводя с нее злого взгляда.
О господи, что он задумал? Так он в самом деле хочет силком?
Сначала Маали думала убежать наверх, к хутору, но потом повернула и припустила по прогону. Оглянувшись, она с испугом увидала, как Куста длинными шагами кинулся за ней…
Ночь была тихой. Стало еще сумеречней и теплее, звезды совсем погасли. Высоко в небе в одном месте розовело облачко — там была луна. Растаяли тени берез.
На лугу голосил в клевере коростель и ворковала сонная куропатка — тихо, зазывно, маняще… Цвел клевер, и дурманящий запах цветов разливался в такой же дурманящей летней ночи.
Маали бежала, и вдруг все показалось ей до того смешным: девчонка чешет во все лопатки по прогону, разлетаются распущенные волосы, а за ней несется, сверкая подштанниками, парень. Вот бы кто увидал!
И вместо прежнего страха Маали охватило веселое оживление. Кокетливо подсмеиваясь, она крикнула через плечо:
— Зря бежишь — все равно не поймаешь!
— Черт возьми, поймаю! — пыхтел тот.
И девушке представилось его злое лицо, стиснутый кулак.
Нет, теперь пока не поймает — не успокоится. А поймает обязательно. Силы-то уже на исходе. Она запыхалась. Юбка путалась в ногах.
И Маали опять напугалась. Новая волна страха окатила ее сердце. Подобрав юбку, она из последних сил побежала вниз по склону к речке.
Там под высоким ольховником стояла заброшенная мельница. Года два назад паводок с грохотом своротил плотину… Ее тяжелые сваи разбили еще с полдюжины мельниц ниже по течению. Те-то, другие, отремонтировали, а Каарнанурмеская так и осталась. Запруда почти вся вытекла. Лишь кое-где в камышах поблескивали лужицы покрупнее.
Полуразваленная мельница темнела в тени деревьев, будто огромный муравейник.
— Туда! — мелькнуло у нее в голове. — Только бы дверь была открыта!..
И вот тут, на берегу ручья, где были переброшены мостки над негромко журчащим теченьем, Куста ухватил Маали за плечо.
Девушка вскрикнула, и в голосе ее зазвенели слезы. Она резко дернулась и, пошатываясь, побежала по мосткам. А юноша, ступив на незакрепленное бревно, упал и растянулся на росной траве во всю свою длину.
— У, ведьма проклятая, — в сердцах выругался он.
Разозленный, он поднялся и заметил, как девушка прошмыгнула в дверь мельницы.
— Ну, подожди! — бормотал он сквозь зубы. — Я тебе что — мальчишка, в игрушки играть? Ну, подожди!
Упрямо вскинув голову, Куста подошел к мельнице и нетерпеливо подергал дверь. Чертовка изнутри закрыла ее на задвижку. На мельнице было тихо, как в могиле.
— Маали! — позвал Куста как можно мягче. — Сколько порогов мне еще обивать сегодня? Не дурачься, открой!
Внизу за мельницей, под густым ольшаником журчала вода. На берегу ручья размеренно водил своим смычком кузнечик: цик-цик… и ему отвечал сверчок с мельницы: стрик-стрик…
И больше ничего — тишина. Парень прижался ухом к двери: за ней ни гу-гу.
Куста взбешенно огляделся. Как бы все-таки попасть на эту мельницу? Правда, на окне со стороны плотины не было рамы, но вместо нее — ржавая решетка. Он заглянул за решетку. Внутри кромешная тьма. Еле виднелись пыльные ступени, ведущие на чердак.
Все остальные окна были забиты толстыми досками.
Но тут он вспомнил. Внизу, у края водослива, дверца вела в комнату при водяном колесе, а оттуда можно попасть наверх, в саму мельницу. На ощупь, хватаясь за подмытые водой грязные корни деревьев, он спустился на дно ручья. Оно чернело, как могила. В лицо дохнуло холодной сыростью. Где-то поблизости журчала вода и пах черносмородиновый куст, а под ним шебуршала лягушка.
С бьющимся сердцем и дрожащими от волнения коленями, Куста перешагивал с одного замшелого камня на другой, все время боясь оступиться. Темнота под шатром сросшихся крон нагоняла жуть. Вдруг лягушка скакнула в воду — и он испуганно отпрянул. Раз нога его коснулась холодной воды и, осторожно пошарив, он нащупал новый камень.
Ведя рукой вдоль заплесневелой стены, он нашел наконец дверь. Она пропиталась водой и разбухла, однако была незаперта. Надсадно заскрипели петли, и дверь наполовину открылась. Земля, которую нанесло водой, не давала ей открыться совсем.
Куста попал в кромешную тьму и тут же наткнулся на гниющее водяное колесо. Желоб, по которому раньше вода шумно падала на колесо, высох, а колесо, что когда-то вращалось с мощным гулом, сотрясая все внутренности мельницы, бессильно замерло.
Он толкнул люк, который вел наверх, в мельницу, но тот не поддался. Тогда, собрав все силы, он надавил могучим плечом, так что ступени застонали под ногами. Но люк был придавлен чем-то тяжелым, и приподнять его не было никакой возможности. Юноша плюнул, почесал в затылке, подумал минуту и стал нащупывать обратную дорогу. Он был как пьяный.
Посреди ручья он оскользнулся на камне и по колена съехал в холодную воду, которая набралась сверху, из Пангодиских родников.
Тьфу, черт, чего только не натерпится мужик из-за девчонки! Гоняйся за ней полночи, шатайся, как лунатик по пустой мельнице, а с каким бы удовольствием он отдохнул от вчерашнего сенокоса!
Он снова полез на разрушенную плотину, в страхе, что кто-то вот-вот ухватит его когтями за ногу, всю в гусиной коже, и стащит обратно, в зияющую глубину.
Когда Куста снова добрался до мельницы там, внутри, будто кто-то ходил. Но нет, он, наверное, ошибся. Только стрекотал в старой трубе сверчок.
Он устало опустился на чурбак под окном и задумался.
…Отчего она так упрямится? Ну, что ей от этого сделается? Не убудет же от нее, проведи они вместе ночь? Неужели она не понимает, как это хорошо?
…Была бы на ее месте Мари… Да, та совсем из другого теста… Сейчас бы барахтались на чердаке в свежем сене… пальцы сплетены… ноги перевиты… как на той неделе…
…Ух, не выносит он эту девку! Противна хозяйская дочка Мари батраку Кусте. Чересчур распущенная, чересчур доступная… Целует любого, кто голову не отворачивает… Спит с любым, кто под руку попадется. Кругленькая такая, мягкая…
А-ах, зевота привязалась! После вчерашней работы на сенокосе кости не гнутся. Поспать бы!
…Нельзя девушке никого хотеть, кроме одного-единственного, девушка ч и с т о й должна быть… Потому-то он и хочет именно Маали. А она словно обезумела!
Оа-ах, сейчас хорошо бы поспать… Да еще бы с девушкой в обнимку… Глаза утомленно смежились… Усталому телу тепло и сладко… Не щекотись!.. Ах, чтоб тебя!.. Думаешь, я так не могу?.. Но-но!
Ух, черт, как в сон клонит! И не захочешь — заснешь.
Кусту внезапно осенило: а что если Маали ушла, пока он возился там, возле водяного колеса? И разом пропал сон и злость простыла. Только что-то болезненно-горькое покалывало в груди.
…Хоть бы она поняла, наконец, как томится он по ней! Тогда бы не играла так. Она ведь хорошая, добрая… Если б она только уразумела, что жжет ему грудь раскаленным камнем! Это неугасимая страсть, от которой нет покоя ни днем, ни ночью… Его ли в том вина, что он мужчина, а она женщина и он хочет ее всю без остатка?..
Он уронил голову на руки.
…Маали, поди, считает его грубым, таким бесцеремонным, бессердечным… По рассказам Мари да и по всему остальному… Где ей понять, что это оттого, что он ее, Маали, любит… Так любит, что словами нельзя сказать, только телом можно дать понять…
Острое чувство жалости к себе завладело им, и плечи его затряслись.
В это мгновение кто-то мягко провел рукой по его всклокоченным волосам и ласково произнес: