Сияние огненного опала
Выставка открылась в два часа. Вскоре в галерее уже теснились двести пятьдесят человек. Другие стояли на улице и ждали своей очереди. Всем хотелось взглянуть на самый крупный опал в истории и сфотографировать его. Подест был отгорожен от зала канатом, чтобы никто не мог дотронуться до камня. Многие спрашивали, что за художник написал такую интересную фреску.
Гарет произнес краткую речь и сообщил собравшимся, что создатель фрески тот самый художник, чьи картины украшают стены галереи. Дальше произошло неожиданное: буквально за считаные минуты были распроданы все картины, причем по гораздо более высокой цене. Эрин еле успевала записывать заказы на новые картины.
– Брэдли, твой художник уже здесь? – взволнованно спросил у сына Гарет. – Я буду рад, если он сам увидит свой успех.
Брэдли повел отца к хранилищу картин.
– Он что, прячется в хранилище? – спросил Гарет.
– Нет, он здесь, папа, – ответил Брэдли.
– Где же? – удивился Гарет и обвел взглядом зал. – Только не говори, что он решил и дальше оставаться анонимом. Мне действительно хочется взглянуть на него.
– Сейчас ты это сделаешь, – ответил Брэдли, потом набрал полную грудь воздуха и подал отцу руку.
Гарет озадаченно посмотрел на протянутую руку, потом взглянул в лицо сыну.
– Ничего не понимаю, – пробормотал он.
– Па, я и есть художник, – заявил Брэдли.
– Сын! Сейчас не время для шуток, честное слово.
– Я не шучу, па, – обиженно возразил Брэдли. – Я написал фреску и остальные картины.
Гарет наморщил лоб, пытаясь постичь смысл слов, сказанных сыном.
– Но ведь ты не умеешь рисовать! – Он знал, что Брэдли мальчишкой любил смотреть, как работала его мать, но это было давно.
– Умею, па! Я написал фреску и все, что ты тут выставил.
Гарет даже онемел от неожиданности.
– Почему же… почему ты никогда нам не рассказывал об этом?
– Потому что думал, что у меня нет таланта. Во всяком случае, такого, как у мамы.
Его отец все еще никак не мог опомниться от потрясения.
– Ты думал… – До его сознания постепенно доходил смысл слов Брэдли. – Где же ты работал? – Теперь он не понимал, как это он до сих пор не знал и даже не подозревал, что его сын хороший художник. Это было просто непостижимо.
– В маминой мастерской, в мансарде. – Брэдли знал, что ему там никто не помешает – после смерти жены Гарет больше не заходил туда; по его словам, ему было слишком больно. – Я рано вставал и работал. Иногда писал картины ночью, когда вы спали. Вы ничего не замечали, так как акриловые краски почти не пахнут. Такие краски давно пользуются популярностью в Америке, я заказывал их там. Да и днем я находил время для работы в перерывах между поставками, которые я делал для Фила. А ты в последние месяцы был слишком увлечен…
– …Лорен, – с виноватым видом договорил Гарет. Теперь он все понял. – Значит, ты снова мне лгал. Кажется, это уже вошло у тебя в привычку.
– Да, я знаю. Даю тебе честное слово, что это было в последний раз. Если бы мои картины не понравились Альберту, я никому и не рассказал бы о них. Вот только мне всегда хотелось, чтобы ты гордился мной, а работа по доставке картин, которую я делал для галереи, не слишком располагает к гордости.
– Мне все равно, где ты работаешь, Брэдли. Я всегда гордился тобой. Мне больно думать, что ты воспринимал это по-другому.
– Прости, па. Мне просто не хватало уверенности в себе. Мама была такая талантливая. Возможно, я просто боялся, что сравнение с ней будет не в мою пользу.
– Пойдем, сын, – серьезным тоном сказал Гарет.
Брэдли не слишком понял, что задумал отец, но без слов пошел за ним.
Гарет остановился возле драгоценного камня.
– Прошу минуточку внимания! – громко объявил он.
В галерее воцарилась тишина.
– Я знаю, что вас всех интересует, кто создал эти замечательные картины. Так вот, теперь я могу вам сказать, что художник очень талантлив. Но вы и сами это видите. Гораздо важнее, что это человек, которым я очень горжусь. Наконец-то я с огромной радостью могу представить вам художника, который написал выставленные сегодня картины и вот эту роскошную фреску.
Эрин оживилась.
– Неужели он здесь? И папа знает его. Кто же он? – спросила она у Альберта, сидевшего рядом с ней. Она даже привстала, чтобы посмотреть, кто встанет возле отца. Прямо рядом с ним стоял крупный мужчина в дорогом костюме. Уж он-то никак не был похож на художника…
– Я не знаю, – ответил Альберт, удивленный не меньше, чем Эрин.
– Художник – не кто иной, как мой сын, Брэдли Форсайт, – воскликнул Гарет.
– Что? – прошептала Эрин.
Она ничего не понимала. Неужели Брэдли зачем-то изображал из себя художника, чтобы не сердить любопытную публику? Нет, едва ли. У отца такой гордый вид, что она поняла – это не шутка и не розыгрыш. Брэдли действительно тот самый загадочный художник! Никто и не догадывался о его таланте.
Брэдли встал рядом с отцом, а все кругом аплодировали и кричали «браво». Мысли Эрин лихорадочно метались. Так вот почему ее брат так рано уходил к себе по вечерам? Вот почему утром у него был такой усталый вид? Теперь все эти детали обрели смысл. Не зря ей иногда казалось, что в доме пахло скипидаром, как в те времена, когда мама работала в своей мастерской. Тогда Эрин говорила себе, что ей все это чудилось, потому что она ужасно скучала по маме.
Гарет попросил тишины.
– Многие из вас знают, что моя покойная жена была одной из самых талантливых художниц Англии, если не самой лучшей художницей своего времени. Теперь я с гордостью могу заявить, что мой сын унаследовал ее замечательный талант и, возможно, даже еще что-то особенное, что присуще лишь ему одному. – Он с любовью взглянул на сына, и его глаза увлажнились. Потом обнял его за плечи. – Успех сегодняшнего вечера обеспечила и моя дочь Эрин Форсайт, организовавшая эту выставку. Ее преданность искусству и упорный труд снова привели к успеху галерею «Форсайт». Прошу вас, аплодируйте моей дочери. – Он попросил Эрин встать рядом с ним.
– Ты должен мне кое-что объяснить, – шепнула она брату, как только подошла к ним. Такими счастливыми она еще не видела ни Брэдли, ни их отца.
И снова Гарет попросил гостей выставки о тишине.
– Огромную благодарность мы выражаем и Джонатану Максвеллу, бывшему старателю из Кубер-Педи, который позволил нам показать всем «Австралийскую Олимпиаду». Думаю, вы все согласитесь со мной, что этот опал можно назвать одним из самых поразительных и драгоценных, какие только находили люди. И я надеюсь, что никто из вас не собирается сунуть его в карман, покидая нашу галерею. – Публика засмеялась, а Гарет позвал к себе Джонатана, державшего за руку Марли. – Большое спасибо, Джонатан, – сказал Гарет и потряс ему руку. – Пожалуйста, аплодисменты Джонатану.
Все снова зааплодировали. Представители прессы стали брать интервью. Вскоре Брэдли и Джонатан оказались в плотном кольце журналистов.
– Мне до сих пор не верится, что Брэдли художник, – сказала Эрин отцу.
– Мне тоже. Хотя я, в общем-то, не слишком удивился. Он часто сидел возле матери и смотрел, как она работала. А мать всегда отмечала, что он охотно рисовал, и даже хранила его работы в специальной папке. Правда, я никогда не воспринимал всерьез те попытки. И это была моя большая ошибка.
Марли подошла к Эрин и прижалась к ней. Все это время Эрин было некогда заниматься с малышкой, и теперь, когда стало спокойнее, она увидела, что Марли очень устала. Но ей нравилось в галерее. С ней заговаривали взрослые, ведь она была единственным ребенком на выставке. Да еще ребенок-абориген.
– Для Марли это большое событие, – заметила Эрин Джонатану.
– Да, верно. Ее робость быстро прошла, как только у нее появились увлеченные слушатели. Она рассказывала им истории про Австралию и опаловые поля в Кубер-Педи. Она многих очаровала, – с гордостью сообщил Джонатан.
– Она очень скучает по Австралии, правда? – сочувственно поинтересовалась Эрин.