Безрассудная династия (ЛП)

Я запускаю пальцы в волосы до тех пор, пока не становится настолько больно, что я уверен, что вот-вот вырву их все начисто из головы.
Теплая ладонь касается моего плеча, и я разворачиваюсь, снова сжимая кулак, готовый сразить того, кто стоит там и наблюдает, как я ломаюсь.
— Бри, — я задерживаю дыхание на секунду, прежде чем нанести удар, который, вероятно, стал бы самым болезненным ударом в моей жизни.
— Мне жаль. Мне так ж-жаль. Мне п-просто… страшно, — шепчет она, и слезы стекают по ее ресницам.
— Черт. Мне тоже. Мне тоже страшно.
Забыв о том, что я весь в поту и крови, я притягиваю ее к себе и обнимаю, пока она плачет.
— Мы собираемся найти ее, Бри. Я, блядь, обещаю тебе, — говорю я ей в волосы, молясь всем, кто может слушать, чтобы я снова не лгал.
Черт. Я должен найти ее. Другого выбора нет.
— Я сделаю все, что ты от меня потребуешь, — честно говорит она, обнимая меня так же крепко, как я обнимаю ее. — Но я собираюсь надрать всем вам задницы, как только все это закончится, за то, что вы солгали мне о Джонасе. Какого хрена эта пизда все еще жив?
— Чертовски хороший вопрос, — бормочу я, наконец, отпуская ее. — Я буду сожалеть, что не убил его раньше, всю оставшуюся жизнь. Я знаю это точно.
Отходя от нее, я снимаю майку и бросаю ее в корзину для белья, прежде чем натянуть спортивные штаны, и боксеры на бедра и ворваться в ванную, захлопнув за собой дверь.
Я поворачиваю регулятор вниз и стою под ледяной водой, пока все не затекает, а зубы не начинают стучать.
Это наименьшее из того, чего я заслуживаю за то, что так сильно все испортил.
20
ДЖОДИ
Как бы мне ни было неприятно это признавать, выполнение того, что предлагала мама, и выполнение сумасшедших требований Джонаса позволили нам обрести некоторую свободу.
Он действительно накормил нас, хотя это едва стоило усилий по пережевыванию. И у нас обоих были очень быстрые походы в туалет в сопровождении. Прогулки, в которых нам завязывали глаза, чтобы мы не могли понять, где находимся.
Все, что я знаю, это то, что в ванную нужно подняться на два лестничных пролета, а внутри есть одно маленькое заколоченное окно. Сама комната старая — такого же размера, как наша, но с немного другой планировкой.
Я жаждал встать под душ в старой грязной ванне и почувствовать, как на меня льется горячая вода.
Я был грязной, мои волосы были жесткими, моя кожа сухой и зудящей. Эти вещи — единственный способ, которым я могла сказать, как долго мы были взаперти. Обычно я могу два дня не мыть голову. На данный момент мы определенно находимся здесь как минимум четыре.
Мои надежды на то, что Тоби найдет нас и вытащит из этого ада, начинают ослабевать.
Мы понятия не имеем, где мы были; как, черт возьми, он должен был это выяснить?
Очевидно, что мы не в их семейном подвале, где раньше был заперт Тоби. Он бы проверил это. Он бы заглянул туда. Я чертовски уверена в этом.
Мужчина, который сопровождал меня в туалет, срывает повязку с моего лица, и большая ладонь давит мне между лопаток, толкая меня вперед. Мне удается спуститься по первым нескольким ступенькам, прежде чем моя нога спотыкается, и я падаю на землю с криком боли.
— Джоди, — ахает мама, бросаясь вперед, когда мужчина наверху лестницы смеется. Глубокий злобный рокот разносится в воздухе вокруг нас, прежде чем тяжелая дверь захлопывается и защелкиваются замки.
— Я в порядке, — выдыхаю я, боль пронзает мою руку. — Я в порядке, — пытаюсь я снова, надеясь, что в какой-то момент я, возможно, просто начну верить своим словам.
Мне удается подняться, и я сворачиваюсь калачиком рядом с мамой на импровизированной кровати, которую мы соорудили для себя.
— Это не работает, — шиплю я. — Он не успокаивается, мы просто подпитываем его потребность в контроле.
— Он собирается оступиться. Он должен.
— А что, если он этого не сделает? — срываюсь я. — Если мы не сможем найти выход отсюда, и они не смогут найти нас, что тогда?
 
— Я не знаю, — шепчет мама, и ее голос звучит более побежденным, чем когда-либо.
— Ты знаешь его лучше, чем кто-либо другой. Ты мирилась с этим… дерьмом, всю свою жизнь. Ты должна знать его слабость.
— У него ее нет. Нет, пока он держит нас обоих под замком. Мы — единственное, чего он хочет в этом мире. И он привел нас именно туда, куда хотел.
— Конечно, его план игры не в том, чтобы держать нас здесь вечно? В конце концов, ему придется нас выпустить.
Выражение ее лица спрашивает, «так ли это?», но я отказываюсь верить, что это правда.
У него были месяцы, чтобы спланировать это, и ему явно кто-то помог. Я опознала двух разных мужчин, которые сопровождали меня, чтобы сходить в туалет. Но кто они? И почему они чувствуют необходимость помогать этой пизде?
Минуты идут, боль в моей руке становится только хуже. По крайней мере, теперь у нас есть свет. Не то чтобы это позволяло нам видеть что-то хорошее.
Здесь, внизу, все холодное и промозглое. Бетонный пол почернел от сырости, и она медленно разрастается по грязно-серым стенам. В какой-то момент мама начала кашлять, и я не сомневаюсь, что причиной этого являются споры плесени.
У нас здесь, внизу, нет понятия о времени, равно как и о том, день сейчас или ночь снаружи. Окно было так хорошо заколочено, что сквозь него не пробивается даже луч света. И я испробовал все, что было в моих силах, чтобы разрушить его. Но здесь, внизу, нет ничего, кроме нескольких тонких одеял и моих собственных пальцев, мы далеки от возможности побега.
Я понятия не имею, сколько времени проходит, прежде чем над нами раздается звук тяжелых шагов.
Мой желудок сжимается от осознания того, что он вернулся. Страх пробирает меня до костей, пока мы ждем. Мы всегда являемся его первым пунктом назначения, когда он появляется вновь, подходя поприветствовать нас, как будто мы ждали его возвращения с тяжелого рабочего дня.
Он подходит ближе, мое сердце набирает скорость в груди, прежде чем замки открываются, и дверь распахивается.
— Мои девочки, — объявляет он. — У меня есть для вас угощение сегодня вечером. — Его улыбка, которая следует за этим, маниакальна, и это заставляет страх пронзить мое тело.
— Звучит замечательно, дорогой, — выдыхает мама, мило улыбаясь ему. От ее фальшивого счастья у меня сводит зубы. Но, хотя я могу и не согласиться с ее планом заставить его облажаться, у меня также нет плана Б. Вскочить и заорать ему в лицо — верный способ гарантировать, что наше пребывание в подвале только продлится.
— Тогда пошли. У меня приготовлен ужин для всех нас.
— Ты хочешь, чтобы мы поднялись туда и поели с тобой? — спрашиваю я, мои брови в замешательстве сходятся на переносице.
Он еще не выпускал нас без повязки на глазах, так с чего бы ему вдруг захотеть устроить семейный ужин за столом?
Мама поднимается на ноги, и я нерешительно делаю то же самое, мне чертовски любопытно, во что он играет.
С каждым шагом, который я делаю вверх по лестнице, я ожидаю, что он рассмеется нам в лицо и снова хлопнет дверью.
У меня болит живот там, где так пусто, и когда я поднимаюсь на верхнюю ступеньку и до меня доносится запах еды, я забываю обо всем, что это подстава, и начинаю двигаться быстрее, отчаянно желая узнать, что у него может быть для нас по ту сторону двери.
— Что за хрень? — бормочу я себе под нос, когда смотрю на дом, под которым нас держат.
Я несколько раз моргаю, недоверчиво оглядываясь вокруг.
Это наш дом. Только… это не так.
Но стены, мебель, даже некоторые фотографии, они идентичны нашему дому.
Он серьезно облажался.
— У меня есть наше любимое блюдо, — говорит он, указывая в сторону кухни.
Мы заходим внутрь впереди него и обнаруживаем, что стол накрыт всем необходимым для приготовления тако.
У меня слюнки текут при виде всей этой еды после того, как я питалась только сухим хлебом и чуть теплой водой в течение… дней.