Железная Империя (СИ)

Алария торжествовала.
И тогда прекрасный образ Падме разбивался вдребезги, и кто-то уродливый и страшный проглядывал сквозь юные черты, кривляясь, скаля зубы, высунув язык и вращая безумными, одержимыми глазами, словно желая напугать зеркало, словно ожидая, что по гладкой поверхности побегут черные трещины от ужаса и омерзения.
Странно было даже предположить, что скалящееся у зеркала сумасшедшее дикое существо и есть та самая трепещущая от страха нежная беззащитная красавица, так слезно вымаливающая у Троих поддержки и милости, готовая кинуться к ногам Императора. Та самая, которая так наивно и трогательно умоляющим взором, полным слез, пыталась разжалобить, растопить ледяное сердце Инквизитора, и та самая, которая что-то жалко лепетала Леди Софии, увлекаемая в темные глубины дворца, словно покорная невинная жертва, в мрачные подземелья, где томятся мученики.
Казалось, эта игра доставляет чудовищу, притаившемуся в прекрасном теле Падмэ, ни с чем не сравнимое удовольствие, и оно, насмотревшись на изуродованное страшными полубезумными гримасами лицо, начинало тихо и очень страшно хохотать, представляя себе то неудержимое влечение, которое Дарт Вейдер испытывает к этой наполненной злом оболочке, напоминающей ему его покойную жену.
Триумвират не отдал Малакору Аларию.
Дарт Вейдер проглотил наживку — вот что это означало.
Он думал, что Алария — всего лишь подделка под его дорогую Падмэ, и все же не отдал ее Малакору. Соблазн увидеть еще хоть раз оживший драгоценный образ пересилил осторожность, и Вейдер не побоялся оспорить ее.
В этой партии он выдвинул вперед свою пешку, ситх-леди, пожертвовал ею, но не Аларией.
Ситх-леди выдержала натиск Силы Малакора.
Вероятно, он всего лишь слегка коснулся ее, не давил в полную силу, но все же и этого легкого нажима было достаточно, чтобы понять — она не сломается.
И все же, это был немалый риск.
Значит, Дарт Вейдер готов был рисковать.
Этот каменный человек, вновь закованный в свою знаменитую броню, словно высеченный из застывших пород, вынесенных на берег кипящей рекой Мустафара, внутри раскаленный докрасна, с лавой, сияющей в глазницах, снова готов был рисковать, несмотря на все уроки, преподнесенные ему жизнью. Теперь же для нее раскрылись двери в самое сердце Императорского дворца; и этот широкий жест для нее сделал сам Вейдер.
Отлично…
Алария усмехнулась, припоминая жестокие светлые глаза Инквизитора, сверлящие острой иглой, его недоверие и презрение, его обжигающее желание убить сию же минуту, его руку, мучительно потирающую высокий лоб, словно слова Аларии, ее наивность и веселенький щебет распиливают его череп словно тупая пила, и вновь расхохоталась своим жутким, режущим слух смехом, разинув рот так, что видно стало ее красную глотку.
Теперь его неприятие, его неприкрытая враждебность и желание разодрать красивую чужую оболочку были посажены на прочную цепь. Кажется, Инквизитор что-то испытывал к ситх-леди, какой-то интерес; Алария уловила это еще там, в зале, когда тот покровительственно передал часть своей Силы Леди Софии, защищая ее от возможного удара.
Подстраховался.
Неожиданностей быть не могло.
Теперь же, после того как Император выставил Софию как щит, посмел рискнуть ею ради Аларии, этой предполагаемой игрушки Императора, злость Инквизитора разгорелась с новым, небывалым доселе неистовством, раздуваемая бессилием в сложившейся ситуации. Ему Дарт Вейдер тоже не позволит и кончиком сайбера коснуться Аларии, а вот леди-ситх будет выставлять вперед снова и снова, как и самого Инквизитора, против врагов, чтобы защитить свою новую, такую неожиданную игрушку.
А потому Инквизитору оставалось лишь задвинуть на второй план собственные интересы и безопасность ситх-леди и кусать в бессильной злобе свои губы, и скрежетать зубами, покрываясь липким потом от сжигающего его желания сомкнуть свои длинные жесткие пальцы на горле Аларии, и от еще более мучительной невозможности сделать это…
«Возможно, — размышляла Алария хладнокровно, оправляя на груди глубокий вырез роскошного снежно-белого платья, — Император и в самом деле любит свою ледяную Еву в черном бархате, как об этом говорят. Да, скорее всего, любит.
 
Но Дарт Вейдер не был бы Дартом Вейдером, если бы он не был подвержен влиянию страстей».
— Предсказуемый и тупой, — произнесла Алария слегка презрительно, поправляя на груди крохотную алмазную капельку на невесомой тонкой цепочке. — Из года в год приманка остается все та же, и он всегда клюет на нее…
Принарядившись, надев летящее нежное белое платье, подчеркивающее своей кристальной белизной ее юность и свежесть, надушив кудрявые волосы, Алария рассчитывала только на одно: просто противопоставить свою романтическую воздушность колючему и строгому образу Евы, попробовать своей невинной, нетронутой чистотой победить тяжелую бархатную королевскую черноту Императрицы.
Быть может, эта белизна и знакомые черты напомнят Дарту Вейдеру о временах, когда еще не было всепожирающего пламени и смертей в его жизни?
Быть может, заглянув в знакомые карие глаза под ровными стрелами бровей, он захочет забыть все, что было, и снова вернуться в прошлое, где рядом с ним была его Падмэ? Быть может, он просто захочет побыть рядом с нею..?
— И как же он удивится, как же он удивится, — тягучим тяжелым голосом произнесла Алария, словно в полусне, скаля зубы и внимательно рассматривая свое ненормальное отражение в зеркале.
Негромкий стук привлек ее внимание, и Алария, до того кривляющаяся и корчившая рожи, вдруг встрепенулась, и, словно натягивая эластичную маску, торопливо провела ладонями по щекам, стирая уродливые складки, в которые собиралась растягиваемая ухмылками кожа.
— Госпожа! — дрожащий мужской голос, раздающийся из-за резной перегородки, увитой сплошь ползучими побегами цветов, был испуган, и казалось, что тот, кто осмелился звать Аларию из темноты коридора, напуган настолько, что готов в любое мгновение убежать прочь.
И этому было вполне понятное объяснение; чтобы пробраться так близко к апартаментам, отведенным Аларии Софией, он должен был миновать посты гвардейцев Люка и теперь стоял в узком коридорчике, по которому, кстати, время от времени проходил патруль. Гвардейцы Люка, совершающие свой обычный обход, могли застукать его здесь в любой момент, и от этого мужчина трясся как осиновый лист.
Их шаги поначалу раздражали Аларию, ей казалось, что она попросту сидит в тюрьме, в клетке, которую очень хорошо охраняют.
Потом она привыкла к мерным шагам и перестала обращать на них внимание.
Сорвавшись с места, заметая роскошным шлейфом пол, Алария кинулась к шепчущей темноте и всем телом припала к стенке, насквозь прошитой зелеными побегами, и просунула тонкие пальчики сквозь не до конца затканные зеленью сквозные узоры.
— Говорите! Говорите! — прошептала она так горячо, что ее невидимый собеседник отозвался мучительным стоном, и его горячие губы неумело и пылко облобызали кончики ее пальчиков, показавшиеся с той стороны зеленой стены.
Алария чуть слышно рассмеялась, и, шаля, спрятала свои пальцы, ускользая от жадного языка, старающегося приласкать обожаемые руки.
— Эй, эй, не так быстро, — с недобрым удовлетворением произнесла она, насытившись обожанием неизвестного, поскуливающего по ту сторону стены. — Сначала дело.
— Дело пошло бы куда быстрее, — вкрадчиво зашептали разгоряченные губы сквозь сетку переплетенных побегов, — если бы я имел хотя бы небольшую возможность прикоснуться к вам…
— Да? — небрежно и слегка презрительно заметила Алария и, просунув указательный палец сквозь стебли, грубо погрузила его в жадно схвативший его рот.
Несколько секунд неизвестный, постанывая, посасывал и целовал этот пальчик и щекотал языком его подушечку, припав всем телом к стене, а Алария мучила его, то глубже и грубее просовывая его в жаждущий рот, то отнимая свой палец, и на ее красивом лице выписывалось извращенное садистское удовольствие от вида исступленного человека, у которого она отнимала вожделенный объект обожания.