Железная Империя (СИ)

— Не стесняйся.
— Благодарю Вас, Ваше Величество.
— Знал бы ты, как я их ненавижу! — от выдоха Силы, словно сухие листья, зашелестели тяжелые портьеры, задвигались темные тени по углам, на миг пригладились, как от сильного ветра, платиновые волнистые волосы, и с колен Фреса чуть не сорвало его перчатки и салфетку, которые он поймал в последний момент, прижав ладонью.
Палпатин приоткрыл глаза, глядя, как молоденький офицер, удерживая на весу чашку, наводит порядок в вещах. Надо же, даже не раздавил хрупкий фарфор, когда его самого чуть не сбросило со стула… Чашечка белела в тонких пальцах юноши, и он держал ее чуть поодаль от себя, чтобы не облиться, если Императору вдруг снова взбредет в голову гневаться.
— Кого, Ваше Величество? — небрежно поинтересовался Фрес, как ни в чем не бывало отхлебнув еще чаю. — Кто вас так расстроил?
Палпатин недобро покосился на мальчишку. Тон, которым Фрес осмелился заговорить с Императором, был оскорбителен, в голосе юнца как-то неприятно сквозило некое унизительное снисхождение, словно этот глупый самоуверенный засранец говорил: "Ну же, Кос, расскажи дядюшке Фресу, кто тебя обижает?"
Это было дерзко, вызывающе настолько, что Император ощутил едкую волну ненависти, отвратительной дрожью взобравшейся вверх по его позвоночнику и ударившей в мозг красной вспышкой, лютой, горькой судорогой, заставившей Императора прокусить губу, чтобы не сорваться на крик, на удар, на хлесткую пощечину по этому юному лицу, расколовшую бы голову ублюдку.
Если бы не желание Императора скоротать одинокую ночь за беседой, мальчишка был бы уже мертв, но стук его сердца в тишине комнаты успокаивал, и Палпатин вновь положил на подлокотник кресла руку, готовую уже испустить смертельный разряд.
Но ясные внимательные глаза, чуть прищурившись, вспыхивали смехом, яркие губы прикасались к золотой чашке с чаем, и Кос, попав в какое-то расслабленное, дремотное состояние, вновь откинулся на спинку кресла, вздохнув с облегчением, чувствуя, как грызущая его сердце злость выкипает и легко выливается словами.
— Сенаторы, — произнес Палпатин, с удовольствием выплюнув это ненавистное ему слово. — На Зеленом Холме… его дом на Зеленом Холме…
Фрес понимающе вскинул брови, глядя в свою чашку так, словно там было что-то важное.
— Хорошее место, — сказал он, вероятно, хваля выбор хозяина дома… или имея в виду что-то свое.
— Если бы не было его! — с жаром прошептал Палпатин, и его наполненные гневом глаза распахнулись, а сухие, искривленные пальцы вцепились в подлокотники кресла такой силой, что дорогая тонко выделанная кожа жалобно заскрипела. — Только его, я о большем и не прошу! Если б он исчез, растворился, никто бы не осмелился поддержать этот треклятый закон, никто бы не маячил перед моими глазами, никто бы!..
— Зачем расстраиваться из-за какого-то закона, — небрежно произнес мальчишка, рассматривая золотые лепестки трав на дне своей чашки. — Вы же Император. Как скажете, так и будет. Просто напомните им об этом, и все.
Палпатин скосил глаза на полуотвернутое от него ясное лицо, и его сухие тонкие губы чуть тронула отвратительная улыбка, открывая гнилые крошащиеся зубы.
Мальчишка то ли глядел в корень всех бед, то ли не понял, что ляпнул, но его слова отколупнули тот налет с души Палпатина, что был не важен, незначителен, обнажая самую суть.
— Да, ты прав, мальчик мой, — произнес Палпатин, и в его голосе послышалось облегчение, словно Фрес вырвал, вытянул из него то, что угнетало и мучило Императора на самом деле. — Закон… да мне плевать на этот закон. И на все остальные, которые примут или будут когда-либо принимать эти ослы… мне все равно.
— Так что же угнетает вас, Ваше Величество? — этот вопрос, второй раз повторившийся в тишине комнаты, настойчиво тянул Палпатина за язык, и тот не смог больше противиться соблазну, играющему в этих семи словах.
— Угнетает! Нет, не угнетает. Меня до полусмерти злит то, что я не могу… не могу убить его, — выдохнул Палпатин, яростно сверкнув глазами, и поток Силы, рванув платиновые волосы, второй раз за вечер облетел кабинет Императора. — Мальчик мой, видит Сила — я старался! Я хотел! Я послал лучших людей, но он словно Силой храним. Они все были повержены и схвачены его охраной, а сам он наутро в Сенате гневно кричал о покушении и о том, что Империя не в состоянии обеспечить безопасность своим гражданам… даже это он обернул во благо себе.
 
— Так может, арестовать его? — развязно предложил Фрес, поставив чашку на стол и откидываясь на спинку стула. Он все так же сидел, закинув ногу на ногу, да еще и руки на груди сложил.
Палпатин с интересом проследил взглядом, как длинный палец, словно стряхивая невидимую пушинку с рукава, скользнул по серой ткани формы. Хорошие руки, сильные… Интересно, как у такого мелкого, ничтожного существа могут быть такие ладные, крепкие руки?
— Арестовать? — насмешливо переспросил Палпатин скрипучим голосом. — За что?
Фрес неопределенно пожал плечами.
— Не все ли равно? — сказал он. — Вы же Император.
— А если я… не хочу арестовывать его? — голос Палпатина вкрадчиво дрогнул, совсем немного, но этого полутона хватило, чтобы Фрес снова усмехнулся, блеснув озорными глазами.
— Его арест посеет хаос, панику, — пояснил Палпатин слегка раздраженно. — Конечно, можно, можно подавить восстание… можно… но это лишние сложности, которых я вообще не хотел бы.
— Это разрушило бы все то, что вы создали, — подсказал Фрес, чуть покачивая длинной ногой в узком начищенном сапоге, и яркий блик метался по глянцевой коже, раздражая Палпатина. Какой странный, долгий, тягучий вечер, и не менее странный, невозможный диалог…
— Да, — сухо подтвердил Палпатин, стряхивая путы странной дремоты и подвинулся в своем кресле, усаживаясь поудобнее.
Золотая от света свечей чашка с остатками чая стояла на столе и больше не тревожила взгляда Императора. Она была бела, пуста и мертва.
"Как и ты, мальчик мой, всего через несколько минут…"
Всего несколько слов, произнесенных вслух, принесли Палпатину облегчение, и он почувствовал, что судорога больше не сводит, не корежит его тело, и дышать легче.
Почувствовал это и молодой Фрес. Он почтительно встал, чуть склонив голову, и Палпатин последний раз глянул в его смеющиеся глаза.
— Благодарю тебя за компанию, мальчик мой, — тихо произнес Император. — Я провел прекрасный вечер. Я был бы рад… видеть тебя вновь. Проводите Фреса, — кинул он Алой Страже, и отвернул лицо, не желая больше смотреть на того, кого не станет через миг.
Алая Стража, молчаливые кроваво-красные призраки, чьи способности к Силе превратились в сморщенных уродцев, умерли в зародыше, могучие воины, тренированные профессиональные солдаты, грезящие обрывками видений, слов, событий, катающихся по пустому разуму, как цветные осколки, которые кто-то тревожит, шевелит веником…
Сила кричала, шептала, шипела им в их глухие уши, швыряла в раскрытые слепые глаза, но они не в состоянии были рассмотреть, понять, уберечься…
Тот, кого послали с Фресом, знал, чувствовал, что мальчишка будет сопротивляться.
Следуя за неторопливо вышагивающим молоденьким офицером, огромный сильный мужчина в красной безликой маске видел все, каждое движение того, кого следовало убить, чтобы вовремя уловить момент, когда до жертвы дойдет, куда и зачем его ведут, и он обернется в страхе и ярости к своему безмолвному палачу.
Он видел, как Фрес зачем-то поправил манжеты своего форменного френча, как тронул ворот и пригладил густые жесткие волосы. Как в его крепкой ладони, так удивившей Императора, появился сайбер, гвардеец увидеть не успел. Откуда его вынул этот злой фокусник, этот искусно притворяющийся негодяй, чьи ясные серые глаза полыхнули яростью, посланный убить не успел заметить.
И такого сильного, хлесткого, быстрого, как молнии Императора, удара гвардеец не ожидал. Казалось, мальчишка вырос до потолка, или, может, подпрыгнул, разворачиваясь лицом, грудью, всем телом к следующему за ним убийце, и алая режущая плоскость вместе со стотонной плитой обрушилась на голову того, кто должен был остаться в живых.