Том 8. Рассказы

Труднее оказалось овладеть аппаратом глаз. У нас каждый глаз имеет самостоятельную систему управления, но в силу того, что мы лучше видим, фиксируя оба глаза на одной точке, у нас выработалась привычка согласовывать движения глаз. Наследственность этих навыков осложняла борьбу за «автономность» в движении глаз. Однако такая независимость движения каждого глаза вполне возможна. Примером этому может служить хамелеон. Я занялся упражнениями. Результаты вы видите.
Научиться писать и работать левой рукой не представляло труда. Осталось перейти к последнему: научиться одновременно производить две умственные работы, например писать обеими руками сразу два научных исследования на разные темы. На это ушло у меня несколько лет. Я добился своего. Таким образом я удвоил свою мозговую продукцию.
Но мне и этого казалось мало. Восемь часов сна! Треть человеческой жизни мы теряем на это беспомощное, полумертвое состояние. Вот что возмущало меня. Освободить человечество от сонной повинности. Какие необычайные перспективы, какие возможности!.. Сколько великих произведений дали бы нам еще великие мыслители, если бы им подарить все ночи для творчества! Сколько неоконченных великих произведений было бы закончено! Как двинулся бы прогресс! Рабочий, отработав положенные часы у станка, проводил бы ночь за книгой или общественной работой. У нас не было бы неграмотных. Больше того, все получили бы возможность стать вполне образованными людьми. Какими бы гигантскими шагами двинулся прогресс! Вот о чем думал я…
Профессор Вагнер одушевился. Его правый глаз горел энтузиазмом. По-видимому, волнение передалось и другой половине мозга: левый глаз также вспыхивал, и левая рука стала писать прерывисто.
Но Вагнер заметил это, и левый глаз как будто погас, углубившись в работу, левая рука методично застрочила, в то время как правый глаз продолжал гореть воодушевлением и правая рука обводила широкие круги.
– И теперь это возможно! – сказал профессор. – Сон – совсем не нормальное явление, а болезнь, являющаяся результатом отравления гипнотоксинами: это особые яды, которые выделяет мозг при своей работе. Отравленный этими ядами, человек засыпает, то есть заболевает.
Когда человек спит, мозг не вырабатывает новых токсинов; за это же время организм уничтожает токсины, накопившиеся за рабочий день. Таким образом, поспав, человек выздоравливает, но – увы! – чтобы опять заболеть к вечеру, и он опять принужден ложиться в кровать. Разве это не ужасно?!
Если хотите, сон заразителен. Я делал такой опыт: заставлял собаку не спать. Когда ее организм был отравлен гипнотоксинами, я извлекал их и впрыскивал хорошо выспавшейся и только что проснувшейся собаке. Она тотчас засыпала.
Вся задача была в том, чтобы найти «противоядие» – антигипнотоксины. И мне удалось разрешить задачу шире, чем я предполагал: найденный мной антигипнотоксин убивает не только токсины сна, но и другие. Следовательно, он оздоровляет весь организм. Было немало препятствий, но они побеждены. Я поборол сон. Я выбросил кровать – этот символ больницы. Я больше не сплю и работаю почти круглые сутки. Антигипнотоксин я принимаю вместе с пищей. На прием пищи уходит у меня час-два в сутки.
Все это было так необычайно, что Горев продолжал сидеть молча, внимательно слушая профессора.
– Но как вы чувствовали себя первое время? – наконец спросил он.
– Да, мне пришлось немного повозиться с привычкой спать. Спать мне совершенно не хотелось. Но этот беспрерывный, бесконечный рабочий день – то с солнцем за окном, то с темной завесой ночи – действовал как-то странно. К этому я, однако, скоро привык. Зато как хорошо работается в тиши ночи! Не скрою одну эгоистичную мысль: я боюсь, что, когда все люди начнут вести бессонный образ жизни, не будет так тихо по ночам.
– А вам не кажется, что не всем может понравиться перспектива жизни без сна?
– Я уверен даже в этом, – и профессор улыбнулся. – Я предложил как-то зимой, в глухой деревне, одному крестьянскому парню, удивлявшемуся, что я не сплю, испробовать на себе мое средство. Он согласился. Наутро я его спрашиваю, как он себя чувствует. «Будь оно неладно! – говорит парень. – С тоски чуть не помер! Вся деревня спит. Одни собаки лают. Ходил, ходил – тощища! На печь залез – сна ни в одном глазу. Думал, ночи этой и конца не будет!»
 
Освободите людей от привычного труда, – продолжал профессор, – они тоже заскучают. Но все это лишь на низших ступенях культуры. Сама же эта культура быстро поднимается при рациональном использовании «бессонных ночей».
– Еще один вопрос. Вы говорите, что вы не спите почти все двадцать четыре часа. Но как же вы не устаете?
– Очень просто. Усталость – это тоже болезненное явление. Работающий мозг выделяет гипнотоксины, работающие же мускулы выделяют кенотоксины – яды, которые вызывают чувство усталости. Я ввожу противоядие – ретардин, и усталости как не бывало. Мой ретардин так же прерывает течение болезни, именуемой усталостью, как прерывают теперь возвратный тиф, введя в организм диоксидиаминоарсенобензолдихлоргидрат, – скороговоркой проговорил Вагнер.
У Горева дух захватило от этого длинного слова. Он попросил профессора повторить по слогам диковинное название и записал в блокнот. «Такие слова придают статье научный вес», – подумал он.
– И вот теперь подсчитайте, – сказал профессор Вагнер. – Работая двумя половинками мозга, я удваиваю свою продукцию. Работая двадцать четыре часа вместо восьми, я утраиваю рабочее время. Значит, я работаю за шестерых, притом без всякого вреда для здоровья. Следовательно, за тридцать лет рабочей жизни человек в состоянии будет произвести работу ста восьмидесяти лет. Еще иначе говоря, за каждое полстолетие человечество будет двигаться вперед по пути прогресса сразу на три столетия.
Как вы полагаете, стоит этого пяток обывательских собак?.. – с улыбкой закончил профессор.
IV. «Диктатор»
Вместительная гостиная банкира Гольдзака, купившего недавно баронский титул, была отделана с тяжеловесным великолепием. На стенах, отделанных резной дубовой панелью, красовались рога оленей и гербы новоявленного барона. В углу помещался рыцарь в латах и с мечом XIII века – сомнительный «предок» барона. На окнах с узкими решетками цветные стекла изображали тот же баронский герб: на желтом щите согнутая в локте рука, закованная в латы, сжимала железной перчаткой меч. Над рукой – пять темно-синих звезд.
Посредине комнаты вокруг большого круглого стола из черного дуба на дубовых креслах с высокими резными спинками заседали члены центрального комитета немецкой политической организации «Диктатор». На кресле с более высокой спинкой, с резным германским государственным орлом на ее вершине сидел председатель собрания – старый генерал, один из «героев» империалистической войны, друг кайзера. Грубое лицо генерала, будто высеченное топором из куска дерева, плотно сжатые губы под приподнятыми кверху усами говорили о большой силе воли. Из-под нависших седых бровей выглядывали пытливые, редко мигающие глаза. На его форменном сюртуке красовался только «железный крест».
По правую сторону от председателя помещался хозяин дома – барон Гольдзак, в черном фраке, с совершенно лысой головой, бритый, с моноклем в глазу. Далее в строгом порядке, по рангу, помещались члены комитета. Генерал с узким лбом, глубоко посаженными глазами и выдающимся подбородком. Что-то жестокое, звериное было в этой голове. Еще генерал… Чиновники министерств, депутаты… Крупные фабриканты и банкиры замыкали круг.
Моложавый человек во фраке, с лицом и манерами дипломата – секретарь комитета – делал доклад. На столе около него лежал номер «Известий» со статьей Горева «Победа над сном и усталостью профессора Вагнера». Здесь же перевод статьи на немецкий язык.
– Мы еще не проверили до конца достоверность приведенных в статье данных, но, по имеющимся уже у нас сведениям, по-видимому, она отвечает действительности.