Валдар Много-раз-рожденный. Семь эпох жизни (ЛП)

Это были люди Пиктона, всего их было три тысячи, и они выстроились в две тонкие красные линии. Мы были слева от них, а на возвышенности справа стоял генерал Понсонби со своей тяжелой конницей. На гребне невысокого хребта французы остановились и развернулись, восемнадцать тысяч человек против трех.
Это был момент для храбреца, и Пиктон воспользовался им. Я видел, как он взмахнул мечом и крикнул:
— Теперь залп, ребята, и на них!
Не успели они отойти и на тридцать шагов, как три тысячи ружей прогремели как одно. Передняя часть французской колонны съежилась и рухнула, а над их криками боли и ярости раздалось оглушительное британское «ура!», и три тысячи штыков двумя длинными волнами сверкающей стали бросились в атаку на фронт французов.
В момент атаки отважный Пиктон вскинул руки и упал с простреленным мозгом, но стальная линия пронеслась дальше. В течение нескольких безумных мгновений я наблюдал за яростными ударами штыков. Мои пальцы сжимали рукоять меча, каждый нерв и мускул в моем теле покалывал, а дыхание становилось все жарче и быстрее от яростной жажды борьбы и желания присоединиться к мрачной игре, которая велась так близко от меня.
Наконец французы дрогнули, их линия прогнулась назад, и мы увидели красные мундиры среди синих. Справа и слева от длинной линии раздался сигнал горна. Никогда более сладкая музыка не радовала мои уши. Мой большой клинок выскочил из ножен и взметнулся высоко над головой. Мои проверенные ветераны не нуждались в других приказах, и, сбросив уздечки на шеи лошадей, мы двинулись рысью. Рысь перешла в легкий галоп, затем в бешеный галоп, и с пистолетом в одной руке и саблей в другой мы обрушили поток стали и пламени на раскачивающийся фланг французов.
В то же мгновение конница генерала Понсонби ударила французов в левый фланг. Тем временем храбрые красные мундиры отошли, перестроились и снова ринулись вперед со штыком, и огромная французская колонна повалилась назад, раздавленная с обеих сторон и тяжело раненная в центр. Несколько мгновений она дюйм за дюймом пыталась закрепиться. Вдруг толпа у моих ног расступилась — кого-то растоптали, кого-то отшвырнули в сторону, и я увидел перед собой двух драгунов Келлермана во главе отряда, который пробивался сквозь сражающуюся массу, чтобы добраться до нас.
Я поднял своего старого скакуна на дыбы, и когда я приподнялся в стременах, чтобы облегчить его, он скакнул вперед, и я оказался между драгунами. Пока я был в воздухе, мой меч взлетел вверх. Я опустил его на шею лошади, стоявшей справа от меня, и меч прошел сквозь плоть, кости и сухожилия так чисто, что голова упала и на мгновение повисла на уздечке. Затем лошадь и всадник рухнули и вместе покатились по земле.
Пока мой меч еще двигался вниз, на мое левое плечо пришелся размашистый удар, и, несмотря на всю свою силу, я пошатнулся. Затем удар клинка острием пришелся мне в бок. Но оба раза хорошая кольчуга выдержала, и согнувшиеся клинки не причинили вреда. Я ударил драгуна слева от меня рукояткой пистолета и когда его подбородок взлетел вверх, я воткнул под него острие своего меча так, что он вышел из затылка на добрую пядь длины.
Я выдернул меч как раз вовремя, чтобы нанести удар назад противнику, который делал выпад в бок моего коня. Когда он отводил руку, я попал мечом между локтем и запястьем, и его сабля вместе с предплечьем упала в грязь. Затем меч еще раз сверкнул перед его лицом, и когда мы переехали его, под его шлемом было лишь большое красное кровавое пятно.
— Добивай, Валдар! Они отступают. Сейчас они получат, как следует!
Я оглянулся и увидел рядом Марка. Я ответил резким ударом, от которого каска еще одного драгуна покатилась под ноги нашим лошадям вместе с головой. За моей спиной снова раздались радостные возгласы, французская шеренга все прогибалась и, наконец, оборвалась, и когда пространство перед нами расчистилась, мы помчались бешеным славным галопом вниз по склону, вверх по следующему и в гущу орудий, которые причинили нам такое опустошение. Артиллеристы бежали с криками ужаса, только чтобы быть зарубленными или растоптанными. Затем мы перерезали постромки и перебили тягловых лошадей, и когда эта короткая смертельная атака закончилась, Франция стала беднее на два орла [47], две тысячи пленных и семьдесят четыре орудия — цена, которую Наполеон заплатил за то, что послал восемнадцать тысяч французов против примерно пяти тысяч конных и пеших англичан.
 
Пока мы отбрасывали эту первую атаку, драгуны Сомерсета вели славную битву с французскими кирасирами, которые проскакали через немцев, удерживавших Ла-Э-Сент. Драгуны сбросили французов в латах вниз по склону и загнали их обратно в свои ряды.
Между тем Угумон все еще был вулканом пылающих руин и разрывающихся снарядов, окруженный огнем многочисленных колонн, которые были брошены против него, но были откинуты назад, разбитые и пристыженные, теми немногими отважными английскими воинами, которые сражались за рушащимися стенами. И все это время под пронзительную мешанину лязга стали, криков команд, визга и воплей ярости и агонии над полем перекатывался низкий звук постоянно грохочущих орудий, а над всем этим густым, сернистым облаком боя висело темное, хмурое небо.
Так шли часы, а битва гигантов продолжалась. Два величайших полководца и две величайшие нации в мире мерялись мечами, и вопрос был не из тех, которые легко решить. Когда мы возвращались, пробиваясь сквозь колонну, которая была брошена нам наперерез, я увидел сквозь разрывы в дыму кирасиров французской гвардии, которые стремительными, сменяющими друг друга волнами сверкающей стали и яростной отваги поднимались по склонам, за которыми, как я знал, располагались каре британского центра.
Потом, как вы знаете, Наполеон предпринял последнюю попытку вырвать победу из поражения. На склоне у трактира «Бель-Альянс» я увидел две огромные колонны пехоты Старой гвардии. Справа от них была видна неподвижная фигура на белом коне. Это был Наполеон, и он собирался лично направить последний удар по тем упрямым британским каре, которые лежали между ним и господством над Европой.
Я знал, что скоро у нас будет больше работы, и повел свой отряд вокруг возвышенности посредине между двумя армиями и остановил их там, укрывшись, насколько это было возможно, от французской артиллерийской бури, которая непрерывно свистела и визжала над нашими головами, когда мы стали, спешившись, рядом с лошадьми, готовые по первому слову вскочить в седло.
Мы смотрели, как кирасиры пересекают гребень. Британские пушки громыхнули один раз и замолчали, а закованные в сталь всадники продолжали двигаться дальше. Затем из-за холма донесся глухой, непрерывный грохот ружейной стрельбы, и кирасиры откатились от огороженных штыками непроходимых квадратов. Снова и снова они нападали, и снова и снова откатывались назад. Пять раз они бросались в атаку и пять раз отступали. Тогда я решил, что наше время, несомненно, пришло.
Когда они в последний раз перевалили через гребень, я вскочил в седло, отряд поднялся, как один человек, и мы галопом поскакали в самую гущу их, скатили их тяжело и безвозвратно разбитые остатки вниз в долину и преследовали тех немногих, кто остался, почти до самого Угумона.
Атака следовала за атакой, и атака сменялась отражением по всей неколебимой британской линии. Ла-Э-Сент пал, но Угумон держался, расстрелянный и дымящийся, но все еще неприступный, и сумрак дня начал сгущаться в вечерние сумерки как раз в тот момент, когда на востоке прогремел глухой непрерывный раскат новой канонады, сообщая нам, что фон Блюхер, по прозвищу «старый маршал Вперед», наконец, пришел нам на помощь со своими доблестными пруссаками.
Теперь поднял руку Наполеон, и огромные колонны с ревом двинулись вниз, в то, что на самом деле было для них Долиной тени смерти. Над их головами снова загремела французская артиллерия, и ураган выстрелов и снарядов открыл им путь сквозь редеющие ряды британцев.