Поэты 1790–1810-х годов

  
146. ВОЗВРАЩЕНИЕ В ОТЕЧЕСТВО ЛЮБЕЗНОГО МОЕГО БРАТА КНЯЗЯ ПАВЛА АЛЕКСАНДРОВИЧА
 
ИЗ ПЯТИЛЕТНЕГО МОРСКОГО ПОХОДА, В ТЕЧЕНИЕ КОТОРОГО ПЛАВАЛ ОН НА МНОГИХ МОРЯХ, НАЧИНАЯ О БАЛТИКИ ДО АРХИПЕЛАГА, ВИДЕЛ МНОГИЕ ЕВРОПЕЙСКИЕ ЗЕМЛИ, И, НАКОНЕЦ, ИЗ ТУЛОНА СУХИМ ПУТЕМ ЧРЕЗ ПАРИЖ ВОЗВРАТИЛСЯ В РОССИЮ
 
 
Сидя́ на хо́лме возвышенном,
 
Весне, пестреющей вокруг,
 
Стонал я в сердце сокрушенном,
 
О том, что медлит верный друг
 
В страна́х далеких от отчизны,
 
От дружбы братской удален;
 
Уже, уже я утомлен
 
Надежде делать укоризны,
 
Счислять его отсутства дни.
 
Падут ли некогда преграды?
 
Иль вечно мне не зреть отрады?
 
Терпеть прискорбия одни?
 
 
 
Се солнце разлилось по миру,
 
И полночь облеклась во свет,
 
И птицы к вышнему эфиру
 
Возносят песни и полет,
 
Резвясь на воздухе прозрачном.
 
Там златом искрится вода,
 
А там — блаженствуют стада,
 
Пасомые на поле злачном.
 
Лишь я примрачен и уныл,
 
Не рад толь светлому позору:
 
Кидаю взгляды по обзору —
 
Не зрю того, кто сердцу мил.
 
 
 
Но кто там мчится в колеснице,
 
На резвой двоице коней,
 
И вся их мощь в его деснице?
 
Из конских дышащих ноздрей
 
Клубится дым и пышет пламень,
 
И пена на устах кипит;
 
Из-под железных их копыт
 
Летит земля и хрупкий камень,
 
И пыль виется до небес;
 
Играют гривы их густые,
 
Мелькают сбруи золотые,
 
Лучи катящихся колес.
 
 
 
Кто сей? — мой дух летит навстречу —
 
Я зрю любезные черты,
 
Еще, еще его замечу,
 
И се — что вижу я? — се ты,
 
Се ты, се ты, толь жданный мною,
 
Пришлец и странник мой драгой,
 
Мой друг, мой брат, сам я другой,
 
Се ты притек ко мне с весною,
 
Подобный младостью весне!
 
И он познал меня мгновенно,
 
Но чувствам верим мы сомненно,
 
Друг друга чаем зреть во сне.
 
 
 
Огнь жизни пробежал по жилам,
 
И слезы сыплются из глаз,
 
Лишь горним сведомая силам
 
Любовь горит во мне сей раз.
 
Глашу — напав ему на выю:
 
«Кто, кто тебя мне возвратил?
 
Не друг ли смертных Рафаил,
 
Как древле сохранил Товию,
 
Тебя поставил в сих местах?»
 
Друг друга чувствуем всю радость,
 
Друг друга лобызаем в сладость,
 
И души наши на устах.
 
 
 
Пойдем под кров наш безмятежный,
 
В огромный, мирный наш Дедал,
 
Спокойся в недрах дружбы нежной!
 
Довольно море ты орал,
 
Довольно перемерил суши,
 
На лоне братства отдохни;
 
Начнем вкушать златые дни,
 
Слием в беседах наши души,
 
Сердцам своим предложим пир.
 
Природа веселится нами,
 
Как мать счастливыми сынами,
 
Дыханье удержал зефир.
 
 
 
Беги, Хохлов! крылатым шагом,
 
Зови, зови сюда друзей,
 
Зови питаться дружбы благом,
 
Скажи, что счастье у князей,
 
Что брат восторгом полнит братий,
 
Как бы избегший смертных врат.
 
Друзья! и вам, и вам он брат,
 
И ваших жаждет он объятий;
 
Летите к нам в сей светлый час,
 
Покинув все свои работы,
 
Разгладив на челах заботы,
 
И с нами радуйтесь у нас.
 
 
 
Наш друг всё так же благороден,
 
Всё так же жив и бодр, и свеж,
 
И малым и большим угоден,
 
Хорош для мудрых и невеж,
 
По чувствам веры достохвален,
 
Искусен жить со всеми в лад,
 
С веселым веселиться рад,
 
С печальным истинно печален,
 
За шутками шутлив остро,
 
В беседах важных тих и важен,
 
Душой и сердцем не продажен,
 
Крылат на всякое добро.
 
 
 
Он многие обтек державы
 
И в странствах мудростью возрос,
 
Соблюл отеческие нравы,
 
Среди соблазнов пребыл росс;
 
Вступая в родину драгую,
 
И прах чужой отряс от ног;
 
Отечество и царь и бог
 
Рождают совесть в нем благую,
 
И мысль его — мысль россов всех:
 
«Кому чужой удел корыстен,
 
То свой конечно ненавистен,
 
А нам не чтить Россию — грех!
 
 
 
Под хладной северной звездою
 
Рожденные на белый свет,
 
Зимою строгою, седою
 
Лелеяны от юных лет,
 
Мы презрим роскошь иностранцу;
 
И даже более себя
 
Свое отечество любя,
 
Зря в нем страну обетованну,
 
Млеко точащую и мед,
 
На все природы южной неги
 
Не променяем наши снеги
 
И наш отечественный лед».
 
 
 
Он видел братий наших греков,
 
От коих свет заняли мы,
 
Сих древле мудрых человеков,
 
А ныне — меркнут их умы.
 
Зрел галлов, славой восхищенных,
 
Престольный их роскошный град,
 
Зрел Рима недорослых чад,
 
Австрийцев, блеском освещенных,
 
Забывших горе прусаков,
 
Надменных, дерзостных британцев,
 
Сынов отечества гишпанцев
 
И шумных духом поляков.
 
 
 
Исследовав страны́ другие,
 
Тебе вверяет вновь свой век,
 
О мать любезная Россия!
 
И громко суд такой изрек:
 
Подобно как Иван Великой
 
Превыше низких шалашей,
 
Так росс возносится душей
 
Превыше царств Европы дикой,
 
И дивен высотою чувств!
 
Так вызнал друг наш все народы:
 
Он видел чудеса природы
 
И вечны чудеса искусств.
 
 
 
Он зрел Везувия во гневе,
 
Когда сей злобный исполин,
 
Горя геенною во чреве,
 
Восстал природы рушить чин;
 
Из челюстей воспламененных
 
На землю реки лил огня,
 
И дымом тьмил светило дня,
 
И грады ка́мней раскаленных
 
Метал от ада в звездну твердь;
 
От страха трепетало море
 
И чаяло иссякнуть вскоре;
 
Пожарами хвалилась Смерть.
 
 
 
Он зрел — гора из волн кипящих
 
Схолмилась на морском хребте,
 
Челом коснулась туч висящих,
 
Шумит в воздушной высоте;
 
Столп облачный и водный черный
 
Идет меж неба и земли,
 
Пловцов страшит еще вдали
 
Своею тягостью безмерной,
 
И брызжет страшный дождь вокруг,
 
И вержет долу водопады;
 
Он зрел — и толщу сей громады,
 
Ударив громом, пре́рвал вдруг.
 
 
 
Он зрел — там смертного десница
 
Изводит — диво для очей! —
 
Из мрамора живые лица;
 
Там, в блеске солнечных лучей,
 
Того зрел вид и зрак небесный,
 
Кто нас от ада мог спасти,
 
Зрел славу бога во плоти;
 
Зрел Фидиев резец чудесный,
 
Рафа́елеву смелу кисть:
 
Поглотит время царствы грозны,
 
Но труд их прейдет в веки поздны,
 
Не будет времени корысть.
 
 
 
Что зрел он на водах, на суше,
 
Нельзя пересказать всего;
 
О други! уготовьте уши,
 
Послушать есть что у него.
 
До нового ли вы охочи?
 
Приход ваш будет не вотще:
 
Он вести, теплые еще,
 
Неслыханны у нас в полночи,
 
Привез из царства новостей.
 
Придите, вечеря готова,
 
Он будет предводитель слова,
 
Беседой усладит гостей.
 
 
 
Но снова речию нескладной
 
И мыслию стремлюсь к тебе,
 
О друг мой милый, ненаглядный!
 
И молвлю нечто о себе:
 
Во время нашея разлуки
 
В стихи ударился мой ум,
 
Я стал слагать их наобум,
 
И стопы прибирал и звуки,
 
Попал в рифмующу толпу,
 
И в дом Словесности российской
 
Без всякой хитрости витийской
 
Кой-как пробил себе тропу.
 
 
 
Прошла о мне молва по граду,
 
И Кротость в царственном венце
 
Моим бряцаниям в награду
 
Осклабила свое лице;
 
И вскоре камение честно
 
Ко мне сронилося с высот.
 
Не стою, правда, сих щедрот,
 
Но стоить их я тщусь нелестно;
 
За плату не пишу стихов,
 
Восторг наемника бездушен —
 
Боюся, совести послушен,
 
Умножить тем число грехов.
 
 
 
Писать люблю я произвольно;
 
Велят — и жар во мне потух.
 
Но полно о стихах! довольно!
 
Уже я утомил твой слух.
 
От детства сходствуя сердцами,
 
Носящи в жилах ту же кровь
 
И братску пламенну любовь,
 
Мы можем счесться близнецами
 
По тем же качествам ума;
 
И ты (о, как мы в людях дики!)
 
Не любишь пляшущие лики,
 
И я скорблю о них весьма.
 
 
 
Веселье светское ничтожно,
 
Земное всё есть дым и прах;
 
Небесну жизнь люби неложно.
 
В душе питая божий страх,
 
Не бойся силы смертных тленной;
 
Хотя бы хитрый человек
 
Народы в сеть свою вовлек,
 
Ярем бы наложил вселенной,
 
В звездах поставил бы свой трон,
 
И он от брения составлен:
 
Смотри — он смертию раздавлен,
 
Гнетет его железный сон.
 
 
 
Пусть мир пред Крезами одними
 
Курит свой жертвенный ливан
 
И чтит поклонами земными
 
Богатства блещущий болван;
 
Но ты, гнушаясь сим развратом,
 
Цени достоинство равно,
 
Хоть скрыто рубищем оно,
 
Хотя преиспещренно златом.
 
Узрев свой свет в душе твоей,
 
Взыграет мудрости наука,
 
Невольно улыбнется Скука
 
И сбросит облако с бровей.
 
 
 
Хвали делами добродетель;
 
Птенцам, поверенным тебе,
 
Будь друг, отец и благодетель,
 
Всегда подобен сам себе;
 
В груди гаси рассудком страсти,
 
Пусть вера в ней горит одна:
 
Вот щит, вот медная стена
 
Противу всякия напасти.
 
В союзе с ближними живи,
 
Люби людей, люби сердечно,
 
И знай — с тобою будет вечно
 
Бог щедрый мира и любви.
 
 
30 мая 1810