Чужбина с ангельским ликом (СИ)
— Я не могу… я не буду… — не знаю, как я выглядела, но в данный момент уж точно не питала к нему расположенности. Каким-то рывком я сумела вскочить на ноги и заверещала тем же самым, чужим для самой себя, отчаянно-писклявым голосом, — Ты распущенный тип! Пошёл прочь, скотина! — я действительно не узнавала в нём «волшебника» из того времени, когда я, возможно, и была доверчивой дурёхой, но тот человек всё же стоил доверия. — Всё правильно оценил! Я пока что нищая и одинокая! Только я вовсе не хочу для себя такого приобретения как ты! — и тут я набросилась на него и царапнула его шею, зацепив ухо, вовсе не лаская.
Он быстро сообразил, что его порыв не то, чтобы обесценен, а не совсем к месту, и ловко запрятал доказательство своей очень большой, очень крупной и столь прямо заявляющей о себе «любви». Мне оставалось лишь удивляться, как я вообще-то могла принимать «это» в себя? Да ещё изнемогать до утраты рассудка. Видимо, тут бывает задействована какая-то особая трансформация тела самой женщины в моменты её ответного любовного желания. Или же специфической привычки, как у несчастных продавщиц собственного телесного таинства. По крайней мере, в настоящий момент мне этого точно не хотелось. Я ужаснулась, как бывает лишь у неготовых к тому девственниц и заполыхала вовсе не жаждой погружения в пучину секса, а от стыда за него, за себя, за саму природу человеческих существ.
— Хорошо, — процедил он, с заметным усилием обуздывая себя. — Лесная подстилка, всё же, не то ложе, что и подобает фее из «Мечты». Трусы подбери!
— Сам стащил, сам и подбирай… себе возьми для памяти…
— Я не фетишист. Если бы я подбирал все трусы, которые и стаскивал с девчонок, то для их хранения мне понадобился бы целый ангар.
После этого он ушёл. А я побрела в «Мечту» без всяких мыслей и, казалось, всякой любви к нему. Предаваться горестям не дала вся последующая рабочая суета.
Догадка о сути игры, но не её раскрытиеУже к вечеру я решила немного прогуляться, но будто подчиняясь чьей-то неведомой воле, прибрела к тому же самому дереву. Мои трусы так и продолжали там валяться. Я подобрала эту паутинную тряпицу, корчась остаточным утренним стыдом…
Бесшумно и внезапно рядом возник Рудольф. Он уже не делал попытки хватать меня, как произошло утром.
— Я заходил в твою «Мечту», — сказал он. — Твой сторож не пустил меня на территорию и сказал, что ты ушла гулять, — он пошёл рядом со мной, — Мне стоило бы и догадаться, что особа, привыкшая к жизни во дворце наместника одного из загадочных островов страны Паука, никогда не согласится на те игры, что я тут утром и затеял. Приходи в полночь на то место на Главной Аллее, куда и выходит прогулочная тропинка из лесопарка…
Я молчала.
— Обещаю устроить более комфортное прибежище для общения…
— Для общения? — я затрепетала, подумав о его хрустальной пирамиде…
— Ну… нам есть о чём пообщаться. Расскажешь мне о своей жизни в далёком краю. Каков там быт, нравы, законы и всё прочее. Предоставленные сведения будут оплачены выше твоих ожиданий, поскольку они не только мне из личного любопытства необходимы. Ты супер ценный информатор теперь и будешь поставлена на наше довольствие на вполне уже законных основаниях… Наш подземный мистик доктор Франк очень уж желал с тобой пообщаться, поработать с твоим подсознанием, так сказать… я не разрешил…
Он скрывал за непринуждённой болтовнёй свою жёсткую обиду отвергнутого мужчины. А уж он-то ценил себя настолько высоко, что буквально выкипал от нереального градуса с трудом контролируемого гнева, — За отрезвляющий удар спасибо, только я не собирался тебя унижать. Я просто устал от наших бесконечных игр в прятки в тени здешнего леса. Сколько можно? — он удручённо потёр свою шею, и мне стало стыдно за свою несдержанность, за то, что его ударила.
— Ты серьёзно думаешь, что я ночью помчусь, сломя голову, к тебе?
— А к кому ещё? — спросил он. — Может, ты боишься осуждения со стороны своих игровых кукол? Они же спят ночами. Не хочешь ночью, можем и утром на рассвете. Посвистим вместе, приветствуя восход Надмирного Света.
— Смотря как посвистим… Если так, как ты недавно хотел… я не готова к таким отношениям… я не обучалась в столичных притонах как твоя танцовщица.
— Да велика ли наука? — издевался он, — Раз попробуешь, потом сама же будешь бегать за очередным разом…
— Скотина! — прошептала я, не разжимая губ.
Он, кажется, не расслышал, поскольку спросил, — Ну, как?
— Да что как! — закричала я отчаянно, так и не дождавшись объяснений в любви. — Если ты разлюбил меня…
Я глотала слова, горькие, как и проглоченные слёзы, которые с усилием не отпускала наружу, фыркая носом, — Прошу, не подходи ко мне вот так… Я не падшая, я не могу такое вытерпеть…
Он встал поперёк дорожки и выглядел озадаченным, — Но ведь это я огрёб по лицу и ушам. Так придёшь?
— Хотя бы объяснил, а то… зачем так?
— Что не так? — произнёс он и тронул своё красивое нежное ухо, как бы намекая, он помнит, как я огрела его по шее. Когда-то я восхищалась и его ушами тоже. Но к слову «когда-то» я добавлю, что и теперь ничего не изменилось. Я продолжала внутренне раздваиваться, отвергая его и плавясь от чувственного восхищения его обликом. Он поражал всё тою же потрясающей мужественностью. Чего, наверное, не произошло со мною, в смысле удвоения моей красоты. Он удивлённо взирал на моё заплаканное лицо, пытаясь осмыслить, что не так? А я вынужденно признавала, что произошло выветривание его прежнего чувства, и стоит ли мне приниматься за реставрацию порушенного? С чего начать? С каких слов и действий? Если бы я подчинилась ему в том растительном шатре всеобщего любовного прибежища, то сам характер последующих отношений был бы таков, что мне пришлось бы бежать отсюда.
— Ты плачешь? — спросил он, вроде бы и участливо. — Но ведь пострадавший я, а не ты.
— Я не хотела, но ты слишком уж забылся. Неужели ты думаешь, что я такая… легкодоступная? Как ты посмел говорить про оплату моих услуг! Я не собираюсь становиться «особой девой» ни для тебя, ни для кого.
— Можешь вообще присвоить себе категорию недоступной ледяной вершины. Но смысл-то такого поведения в чём? Я всего лишь имел в виду, что ты всегда можешь рассчитывать на меня в случае любых своих затруднений, в том числе и денежных. Я же один, и мне не на кого тратить заработанные деньги. Только это я и предлагал тебе.
— Ты должен понять, что… я… ты же сам сказал, что я… не такая, как все вокруг. Или ты имел в виду лишь денежную мою оценку? А как друг я тебе не нужна?
— Зачем же мне такой драчливый друг? Ты наивная царапка, а потому не способна понять того, что другие могут быть мстительными и далеко не добряками. Если я не ответил тебе сразу же на твоё недопустимое поведение, это не означает, что не отвечу потом. Будь ты кошкой по уровню своего развития, я бы и не обиделся. Мне хватило бы и пары междометий, чтобы поставить тебя в нужную позу. Но я считаю тебя уникальной женщиной, поэтому и веду тут с тобой бесконечные диалоги.
— Если бы ты знал, как отрадно слышать после всего, что ты тут наговорил, даже такое признание. Неужели, ты настолько изменился ко мне, что уже невозможны те слова, которые, которые… — я захлёбывалась от взбаламученных солёных эмоций, глотая их вместе со слезами. Получался своеобразный круговорот эмоций в природе. Они выливались наружу, а я их опять глотала, — Зачем так? За что? — я не придала значения его угрозам, судила по себе, не зная, что он никогда не терял холодного рассудка, даже — пребывая в эмоциональном шторме. — Все вокруг стремятся к тому, чтобы превратить моих служащих, а заодно и меня, в постельных девушек без прав, соответственно и без обязанностей по отношению к ним. И вот ты, оказывается, ничуть не лучше!
— Само появление тебя здесь уже исключает для меня появление рядом услужливых девушек. Я же сразу, в первый же день твоего вселения сюда, пришёл к тебе, а ты устроила какие-то прыжки и фырканья как одичавшая кошка! Я же не мальчик, а ты не юная невеста, перед которой судьба разложила огромный выбор… — пусть и словесно, он дал мне сдачу за удары по лицу и шее.