Чужбина с ангельским ликом (СИ)

— Где ты видела здесь хотя бы один Храм Надмирного Света? Не смог бы я пойти туда с тобою, даже ублажая тебя и делая вид, что разделяю твои предрассудки.
— Ты говоришь, как он! Он тоже не хотел в Храм Надмирного Света. А всё же, он пошёл бы, когда произошло бы зачатие ребёнка. А это неизбежно бы случилось, потому что у меня с ним сразу же возникла такая гармония, такое полное слияние всех мыслей, чувств… Поэтому ты не должен был так поступать! А! Я догадалась! Вот для чего ты выпытывал у меня подробности о той ночи. Вовсе не специфическое любопытство двигало тобою. Ты решил, что я смогу родить от него сына, так необходимого тебе после утраты Нэиля… А не получилось у меня стать матерью сразу же. Так вот для чего ты привёз тогда того парня с земной базы. Хотел, чтобы он оплодотворил меня. Иногда я думаю о тебе ужасные вещи!
Тон-Ат молчал, давая мне возможность выразить свой гнев.
— Я ничуть не дорога тебе сама по себе, а я полюбила тебя. Привыкла к тебе.
— Я всегда любил тебя. И ты безмерно дорога мне. Ни теперь, ни тогда я не держал тебя рядом с собою на цепи. Ты свободна, Нэя. Можешь возвращаться в столицу Паралеи. Мой прежний дом там в твоём полном распоряжении.
— Вернуть его любовь? Когда я постарела и поседела как старуха? Да ты смеёшься надо мною! Теперь-то я точно гожусь тебе в жёны. Вот чего ты добился, на столько лет усыпив мою душу в своих душных цветниках! В своём гулком и страшном доме. В своих безлюдных горах. Поскольку все твои подданные угрюмы и немы, я не увидела среди них ни одного человека с душой. Они как механические куклы. Только бабушка — единственная родная душа рядом.
— А я? — спросил он. — Бездушен?
— Ты тоже родной, но ведь ты как был, так и остался вещью в себе.
— Твоя ранняя седина есть лишь признак твоего раннего духовного созревания. Но глупые люди такого не понимают. Ты всегда сможешь покрасить свои волосы в любой цвет. Ведь в столице полно домов красоты и прочих ухищрений для её наведения. А лицо твоё стало только краше, как и сама ты стала настоящей уже женщиной, а не пухлым подростком, кем была тогда. Только учти, если сумеешь найти его и повторно обрести его любовь, тебе не будет с ним легко, — сказал Тон-Ат. — Он искалечен Паралеей. Не знаю, сможешь ли ты выдержать его. Даже любя, он будет жалить тебя своим жестоким жалом Скорпиона. А обратный путь к утраченному мучителен и долог. Но если ты выдержишь всё, то тебе суждено попасть на Землю. Как и всем нам здесь, тебе придётся пройти болезненный путь, мой Звёздный Ангел. Очень трудный. Хотя и не труднее, чем тот, что проходят и все. Тебе предстоит нелёгкая жизнь. Ты познаешь состояние наивысшей радости для женщины, а также и её горестные падения в страдания. Тебе будет безмерно прекрасно и столь же безмерно больно. И всё это через него. Ты пройдёшь через все испытания женщины и в её горе, и в её радости. Все перепады постигнешь ты, избрав этого человека. От звёзд до низкой грязи.
— Я не хочу, чтобы боль и страдания вернулись в мою жизнь.
— А всё же, Нэя, ты сама затеяла этот разговор. Да и пришла пора покинуть тебе комфортную колыбель, чем стал для тебя мой здешний дом. Поэтому тебе придётся покинуть цветочные плантации и переселиться в лесной посёлок в мой старый дом недалеко от столицы Паралеи. Я слишком долго щадил тебя, слишком долго прятал от жизни. И ты права, роди ты сразу мне ребёнка, я уже никогда не прогнал бы тебя отсюда. А так, ты тут лишняя. И сама отлично знаешь о том. Я не могу бесконечно соучаствовать в твоих инфантильных играх в настоящую жизнь, поскольку таковой у тебя нет. Бабушка будет рядом, и тебе, пока ты будешь вживаться в иной распорядок жизни, который и был когда-то тебе привычен, не будет настолько сиротливо.
— Но бабушка старая. А когда я останусь одна в целом мире… Я не выживу одна! Если уж ты сам вырвал меня оттуда, зачем пихаешь назад?
— Пора просыпаться! — крикнул он, и я вздрогнула как от физического удара. Мне стало холодно. Я принялась дрожать, поскольку сидела в тонком платье. да тут и не было нужды в тёплой одежде никогда. Он перешёл на успокаивающий привычный тембр голоса родного мне человека, — Мир неряшливо скручен, перепутан, он подобен некогда прекрасному узору, распущенному зловредной рукой. И ты, как и все здесь, будешь расплетать из тугих узлов светоносные нити и освобождать их от переплетений мрака и зла в них. Ты будешь страдать, как и все, но твои страдания будут вознаграждены, если, конечно, ты выдержишь, — неумолимые ноты его напевной речи не давали надежды разжалобить его. Мне было жалко только бабушку, уже не себя.
 
— Разве я выдержу? — я пребывала в некоем душевном сжатии, будто уже выброшенная в холод и одиночество, не желая и боясь страданий, как и все.
— Выдержишь, уж если прочие выдерживают и не такое. Ты должна быть сильной.
Мы сидели на нашей ажурной веранде, повисшей над туманным провалом, на дне которого блестела река, отражая в себе зеленоватое небо. И отражённое, оно плавилось в её русле ослепительным серебром, сливаясь с чистой водой, и вместе они стремились куда-то, неотделимые друг от друга. Высокий чистый лоб Тон-Ата не имел старческих морщин. Он был накрыт тенью от нависающих растений. Распускались мои любимые цветы, голубые в начале и ярко-синие в апогее их цветения, полупрозрачные, растущие на густолиственном тёмно-зелёном и колючем стебле. Это был сорт целебных растений, разработанный Тон-Атом на основе дикорастущих, когда-то давно найденных им в горных долинах. Один из островов Архипелага и был бесконечной плантацией окультуренных цветов. Из их эфирного масла получали духи, лекарства и использовали в пищевой промышленности для всей страны.
Как я вдруг возненавидела его! Так произошло впервые. А ведь я действительно любила его, давно уже родное и казавшееся мне очень красивым, лицо. Глаза у него были золотистые, с тёмными бликами. Единственное, чего мне не хватало, так это молодости и настоящей человеческой страсти, неведомой ему. А тут он показался мне какой-то чудовищной химерой мужчины и каменной скульптуры, и чего было в нём больше, неподвижного мёртвого камня или человеческой одушевлённой пластичности, не знаю. Мне впервые стало страшно находиться с ним рядом, захотелось немедленно сбежать. Что на самом деле скрывала в себе его внешняя скорлупа, ничуть не хотелось того увидеть.
— Никто мне не даст того, что даёшь ты, — сказала я, подошла к нему и обняла его сзади за шею, тронутую вполне заурядной по виду, то есть человеческой старостью, переживая за собственную спонтанную вспышку ненависти, нисколько им не заслуженную. Что за наваждение накрыло меня вдруг? Почему я увидела на месте родного и близкого человека кого-то, кого никогда тут не было, и взяться ему было неоткуда. Я почувствовала, он моментально считал все мои не озвученные мысли, уловил и эмоции.
— Если тебе вдруг стали сниться кошмары наяву, то уж точно тебе необходима полная смена декораций вокруг, да и сам образ жизни пора менять, — сказал он. — Я виноват перед тобой. За то, что утащил, как ты выразилась, воспользовавшись твоим нешуточным горем. За то, что привязался к тебе столь же сильно, как когда-то к твоей матери. За то, что так долго томил тебя здесь. За то, что не имел сил расстаться с тобой. За то, что люблю тебя не так, как положено любить отцу. Но я и не отец тебе. А ты не всегда была против того, чтобы принять мои чувства и дать мне всегда только ответное наслаждение. У живой души нет возраста аналогичного тому носителю, во что она и вживляется всегда лишь на время. Ты по виду юная, я по виду стар, но мы с тобою были близки и нужны друг другу. Тебе легче от моего признания? Я всегда хотел тебе только счастья. И теперь хочу, ради чего и отпускаю от себя.
Я подышала запахом его седых волос, теребя их кончиком своего подбородка, ласкаясь и опять искренне любя всё его существо, а какого свойства была эта любовь — дочерняя или не только, не имело значения. Мне было хорошо и спокойно рядом с ним все эти годы. Мне хотелось вернуться в ситуацию, предшествующую неприятному и взаимному нашему откровению друг другу. Он сделал вид, что всё по-прежнему. Только по-прежнему уже не было.