Выбор сделанный судьбой (СИ)

— Они живы и здоровы, они живы и здоровы, с ними всё хорошо, — убеждая себя, проговорила несколько раз Аня.
А вот у меня в душе было не очень спокойно. Липкий страх за Игоря окутывал душу и сжимал сердце. Я точно знала, что сейчас нужна ему. Отчего было подобное знание — сама не понимала. Аня вытерла одинокую слезинку, что скатилась по моей щеке.
— Ты меня слышала, они живы и здоровы! — с нажимом сказала она.
Я утвердительно кивнула, совершенно неуверенная в её словах. Чувство дикой боли от потери было сильнее даже боли в предплечье.
Ожидание растянулось в вечность. Ане сделали укол с успокоительным. Меня же вовсе решили забить иглами шприцев. Фельдшеры скорой помощи оказывали вредной мне всю помощь, что могли оказать в данных условиях. Что в меня колют — я даже не спрашивала. Сидела в машине скорой помощи и пялилась на пустую пристань в ожидании чуда, на которое даже надежды не было.
Сердце тревожно ныло в груди, хотя я как будующий медик понимала, что это невозможно и все переживания и ощущения проходят лишь на эмоциональном уровне. Биение моего сердца оборвалось в тот момент, когда рядом с нами появилась вторая машина скорой помощи. В горле сильно пересохло и какой-то непонятный ком, который заставлял выплюнуть внутренности, образовался, мешая сделать глубокий вдох.
А ещё спустя наверное целую жизнь, появился катер береговой охраны. Я прикованным взглядом наблюдала за каждым движением медиков и ребят из службы МЧС. Видела как Аня подбежала к вяло улыбнувшемуся ей Саше, когда того погрузили на носилки. А дальше — накрытое черным пакетом тело…
Большего моё сознание не выдержало. Оно плыло с каждым шагом медработников, которые разделяли расстояние между нами. На негнущихся ногах я подошла и откинула черный пакет в сторону, чтобы увидеть своими глазами, то, что уже и так знала.
— Девушка вы…
— Его жена, — раздался рядом голос Миронова.
Парни кивнули и не стали продолжать свой путь, давая мне возможность осознать, понять, принять… да разве возможно это вот так вот сразу! Я прикоснулась к холодной посиневшей коже любимого мужчины, ощущая насколько горячи мои пальцы. Капля упала на обескровленное лицо с посиневшими губами, а вроде бы дождя нет и солнце в самом зените…
— Ник, — позвала меня Аня, оказываясь рядом.
— Нет, — отрицательно замотала я головой. — Нет, — ещё громче закричала я, чувствуя, что рвотный позыв вот-вот не удастся сдержать. — Ты не можешь умереть, — я почти лежала на теле мужа. — Не можешь! Слышишь! А как же мама и её беременность? А кто сделает операцию Дане? Как же я без тебя буду, — уже не сдерживала я поток слёз, обнимая шею Игоря.
И тут же подлетела как ошпаренная, чтобы посмотреть в глаза стоящих в отдалении фельдшеров и срывающимся голосом оповестить их.
— Он жив!
Они меня не сразу поняли. Видимо решили, что это припадок убитой горем женщины.
— Да, какого хрена вы там стоите?! Быстро сюда! Он жив, у него есть пульс, но он слабый, — я даже ногой топнула от отчаяния.
Дожидаться, когда до этих жирафов дойдёт, я не стала. Сорвала с Громова куртку и разорвала рубашку, чтобы увидеть огромный наливающийся синяк на левом боку. Судорожно осмотрела и другие повреждения. Но даже те знания, которые я получила за пять лет обучения на хирургическом, дали мне возможность поставить диагноз.
— Разрыв селезёнки, — повторил мои собственные выводы подошедший ко мне парень из фельдшеров, что занимались мной. — Срочная госпитализация. Теперь-то вы поедете в больницу?
— Теперь да, — закивала я головой, позволяя увести себя в карету скорой помощи.
Игорь будет жить, решила я для себя. Я выдерну из Москвы, да и других городов мира, всех, кого только можно. Но Громов будет жить!!!
Я сидела рядом с Громовым, глядела в его карту. Вчитывалась уже в который раз в данные, что были написаны ещё неделю назад «… проведена экстренная спленэктомия: доступ 16 см, дренаж, операция началась 17:40 и закончилась 18:20. В ходе операции давление 90/40, чсс 40 мин…», дальше данные о наркозе и об успешности операции. Только вот пациент впал сразу в кому и уже на протяжении целых семи дней, трёх часов и двадцати шести минут не приходил в себя.
 
Отложила карту в сторону неперебинтованной рукой, вторая, в районе предплечья покрытая бинтами, сильно зудела, но приходилось терпеть. Мне наложили три шва, благо, что пуля прошла навылет, но шрам как напоминание будет. Плюс анемия и сотрясение мозга. Размещены мы были с Громовым на одном этаже, вот только палаты разные. Саша постарался сделать всё возможное, чтобы они были по соседству, вначале в госпитале города Сочи, а потом, как состояние Громова можно было считать более удовлетворительным, мы перебрались в Москву.
Я просиживала все свободное время рядом с постелью Громова, с того момента, как сама смогла подняться с постели. В арендованном самолетё, что заказал Саша, тоже не отходила от него ни на шаг. Петя чуть ли не силой уводил меня в мою палату, заставляя отдыхать. Хотя было огромное желание настоять, чтобы мою постель перетащили сюда. Всё же клиника принадлежит Громову и Дамизову, а значит, частично и я являюсь её владелицей.
С каждым пройденным часом страх за жизнь Игоря возрастал. Куча наводящих вопросов. Если врач оперировавший Игоря допустил ошибку? Если у него отказала мозговая деятельность, а мы этого не знаем? Если он уже никогда не прийдет в себя? И ещё тысяча таких «если» держали меня здесь. Я боялась отойти даже по нужде. Вдруг в этот момент что-то пойдет не так, а никого не будет рядом, а одна единственная секунда промедления будет стоить Игорю жизни.
Кто бы сейчас увидел бледное привидение с синяками под глазами, в которое я превратилась, то не узнал бы меня. Я сама не узнавала в себе надменную Нику Порш, которую заглаза называли бессердечной сукой, дрянью и ещё тысячами лестных для меня эпитетов.
— Ну вот, всё без изменений, я же вам говорил, — раздался от двери голос Пети.
Я повернула голову к нежданным гостям. Рядом с подающим надежды интерном, как часто называл Петю Игорь, стояли Аня и Саша. Аня смотрела на меня с какой-то непонятной тоской. Саша же тяжело сглотнул, о чём сказал нервно дернувшийся кадык, и подошел к кровати Игоря.
— Он всё еще без сознания? — срывающимся голосом спросил он.
Последнее время я стала подмечать абсолютно всё и во всех. Цветущий вид Пети подсказал о том, что у него роман, и я за него была рада, чуть позже сложив два и два, поняла, что этот роман с Ниной. Винить их я не могла, хоть они и выражали искреннее сочувствие, так как глубоко уважали и привыкли к Громову, но для них он был посторонним. Очень часто приходила Евгения Евгеньевна, она очень сильно переживала за него, о чём свидетельствовали сгрызенные ногти и бледность её лица, когда она смотрела на Игоря. У каждого было своё поведение, что выдавало ту или иную эмоцию. Многие врачи отнеслись к происходящему нейтрально.
Сложнее всего было мне и … Дамизову. Даже родители Игоря наверное так не переживали как мы с Сашей. Один раз я даже застала его у постели Игоря. Тот не видел меня и что-то говорил Громову. По голосу поняла, что Александр плакал. Уж очень часто его голос срывался и обрывался. Я тогда не стала мешать и ушла к себе, никому не говоря о том, чему стала свидетельницей.
А по рассказам Ани, поняла, что Саша очень изменился. Чаще стал бывать дома и проводить время с ней и детьми. Вся ответственность за фирму пала на плечи Сергея, но он не жаловался. Изредка заходя, он говорил, что ему наконец-то есть чем занять свободное время.
Мама с отцом были частыми гостями, как у меня, так и у Игоря. Мама часто садилась рядом и уговаривала его прийти в себя, мотивируя тем, что ей бы уже осмотр не помешал, да и анализы уже наверное все пришли, а она не доверит себя никакому другому доктору. А папа ей поддакивал. Говоря о том, что этого его ребенка должен принять именно Игорь.