Горн Стихий (СИ)

— Пятьдесят на пятьдесят. Паладины теперь все половинчатые, — Вадим улыбнулся.
— Как все? — усомнилась я.
— Ну так. Андрей ведь тоже наполовину маг, ты разве не знала? — он смотрел на меня с легким удивлением.
Я замотала головой.
— Странно, я думал, ты в курсе.
А, ну да, Андрей ведь сам мне об этом когда-то говорил. Только у меня все из головы вылетело. Я почувствовала резкий укол совести. А ведь по сути, что я знала об Андрее? По крайней мере, я не имела ни малейшего понятия, как он стал Паладином, как у него появился Клинок Истины… Попыталась оправдать себя тем, что просто этот период не помню, но каким-то внутренним чувством понимала, что, скорее всего, я этим не удосужилась поинтересоваться. И это притом, что одно время я была уверена, что люблю его. Стало до жути за себя и собственную черствость стыдно.
— Я… мы с Андреем… — я запнулась.
— Ты ему все не можешь простить Лариску? — Вадим внимательно на меня смотрел.
Я засунула руки в карманы джинсов, уставилась на носки своих ботинок и пару секунд качалась на месте, собираясь духом.
— Знаешь, Вадим, сложно все это. Я, конечно, понимаю, что весь этот маскарад был необходим. Разумом понимаю, но сердцем понять не могу, — я несколько секунд молчала. — Мне тут Рита одну мудрую вещь сказала. Я сначала восприняла это со смехом, а теперь понимаю, насколько она все-таки права. Пусть это и очень эгоистично… — я осеклась, запоздало сообразив, что явно не стоило эту тему поднимать.
— Что она сказала? — не отставал Вадим.
— Тебе это не понравится, — честно ответила я.
— Карин, договаривай, раз начала, — он нахмурился.
Пришлось, начать издалека:
— Ты только пообещай, пожалуйста, что это останется исключительно между нами. Понимаешь, у Риты на этот счет вообще все сложно. У нее ведь отец погиб, когда она была совсем маленькая. И ее мама так с тех пор и одна. Рита мне как-то сказала, что ни за что не хочет для себя такой участи. Любить того, кто уже никогда не будет рядом, остаться до конца жизни в горе и одиночестве.
Вадим не перебивал, слушал очень внимательно. Вздохнув, я продолжила:
— Смысл в том, что не всякая девушка готова любить героя. Легче уходить спасать мир, чем оставаться и ждать. Ждать и глотать слезы, не зная, вернется ли он. О хорошем ведь не думаешь. А постоянно крутящиеся в голове картины смерти любимого — от такого и с ума сойти не долго. Я не говорю, что вам легко. Но вы ведь готовы пожертвовать собственной жизнью на благо мира. А то, каково придется тем, кто вас любит… что тут поделаешь… — я снова вздохнула. — Тут нет правых и виноватых. У каждого своя правда. Но суть в том, что легче любить того, кто будет рядом. Пусть это будет и не великая любовь, о которой слагают легенды. А вполне обычная, пусть даже банальная. За все ведь нужно платить. За великую любовь великими страданиями. За минуту счастья отдать годы мучения и тоски. Не все на это готовы, понимаешь.
— Да понятно все, — странным бесцветным голосом ответил Вадим, — ты все правильно говоришь, — смотрел прямо перед собой в пустоту ничего не выражающим взглядом, — я бы не сказал, что я — герой, или что ребята — герои. Не помню, кто и когда точно подметил о нашем якобы геройстве: Паладин Равновесия поступает так просто потому, что не знает, как бы в такой ситуации поступил простой смертный. И если уж быть до конца честным, в глубине души мы все понимаем, что не имеем права никого любить. Любовь создает привязанность. Любовь делает уязвимым. А это для нас недопустимо. Редко кто из Паладинов создавал семью, в основном все были одиночками. Но это не значит, что они никого не любили.
Вадим присел на ближайший валун, я поняла, что разговор будет долгий, и села на соседний.
— Карин, у меня тоже к тебе просьба, если мы все-таки выберемся отсюда, и ты пообещай, что этот разговор останется между нами, — предупредил Вадим. — Просто я не должен тебе всего этого рассказывать и даже, если честно, не понимаю, зачем говорю, — он улыбнулся, — есть какая-то непонятная уверенность, что тебе стоит знать. Быть может, сделаешь для себя какие-то выводы.
 
— Я не скажу никому, — я с готовностью кивнула.
— Речь пойдет об Олеге. Ты думала, я буду говорить о себе? — правильно расценил он мое удивление. — Нет, Карин. Я далеко не лучший пример в данном случае… — он некоторое время помолчал, собираясь с мыслями. — Дело было лет пять назад. Олег тогда был другим. Вспыльчивый, чересчур эмоциональный, и, главное, всегда в хорошем настроении. Он буквально лучился радостью жизни. Ну вот как сейчас его младший брат.
— Кстати, Вадим, извини, что перебиваю, — спохватилась я, — но ты в курсе, что у Юрки тоже есть способности к магии?
— В курсе, конечно, — он кивнул. — Его магический потенциал не меньше, чем у Олега. Да и восприимчивость к чужим эмоциям не слабее, только не развита. Но когда Равновесие указало на Юру как на потенциального Паладина, Олег первым воспротивился. Понимаешь, он хочет, чтобы его брат прожил спокойную человеческую жизнь и ни в коем случае не впутывался во все это.
Прозвучало странно. Будто в глубине души Вадим и сам в какой-то мере жалел о выпавшей ему участи Паладина. Вот только вряд ли отдавал себе в этом отчет. Быть может, именно из-за этих сомнений добренькое Равновесие и подкинуло ему испытания?
Вадим между тем продолжил рассказ:
— Так вот, в то время Олег был самым отчаянным из нас, самым рискованным. Эридан даже неосознанно всегда ориентировался на Орбаган. Точнее на то, что не имеет права умереть, оставив империю без достойного преемника. Я же, — Вадим невесело усмехнулся, я почему-то поняла, что он не был так откровенен ни с кем и никогда, — всегда действовал с оглядкой, по крайней мере, тогда. Мне казалось, что у меня еще вся жизнь впереди, и я старался быть осторожным. Я иногда вообще не понимаю, почему Равновесие меня выбрало, — он несколько секунд молчал, словно застыдился своих слов. — Олег же в отличие от нас всегда ставил Равновесие на первое место. Казалось, что он уже давно все для себя решил. По крайней мере, мы так думали, да и сам он был в этом уверен. И тогда ему выпало испытание.
— Кхм, странно как-то, — не поняла я. — Зачем Равновесию его испытывать, если Олег и так был предан?
Вадим лишь пожал плечами, мол, высшим силам виднее.
— Совет тогда наседал на Притию, сейчас этот мир закрыт. Я уже и не помню суть конфликта, но Совет был решительно настроен на захват, местные сопротивлялись, и речь шла уже даже не о присоединении, а о полном уничтожении. Мы узнали о происходящем слишком поздно, никого в живых не осталось, мы успели спасти только одну девушку. Ее звали Тамина. Она потеряла всех, сама чудом спаслась. Именно Олег нашел ее в развалинах одного из домов. Практически мертвую. В целительных способностях он превосходил тогда и меня, и Эридана. Он выходил ее. Тамина же Олега просто боготворила, да и он влюбился в нее без памяти. При этом заметь, он по-прежнему был с нами, мы настырно противостояли Совету. Так прошло около полугода. Но все чаще наши вылазки едва не оканчивались трагедиями. Враг словно наперед знал все наши ходы. У Эридана первого закралась мысль о предательстве. Он поделился ею со мной. Мы были уверены друг в друге и, конечно, же в Олеге. Подумали на Тамину, потому что она знала обо всех наших планах, мы ничего от нее не скрывали. Мы Олегу сначала не сказали о наших подозрениях, решили с Эриданом устроить проверку.
Вадим немного помолчал и мрачно продолжил:
— Мы как раз тогда собирались сделать разведывательную вылазку в Иртес, нужно было кое-что выяснить. Мы специально подняли эту тему при Тамине. Но в Иртесе мы отправились не в то место, о котором говорили, а в другое, Олег сначала удивился, но мы сказали, что потом все объясним. Изначально мы собирались обследовать тайное ущелье, которое вело к одному из ирбейских военных лагерей, но затаились неподалеку и принялись ждать. И в то время, на которое мы первоначально договаривались, в ущелье нагрянула целая армия, которая буквально перевернула там каждый камень, ирбейцы явно кого-то искали. И тогда мы с Эриданом откровенно высказали свои подозрения Олегу. Он сначала не хотел верить, пытался найти объяснения, но разумом прекрасно понимал справедливость наших слов. Мы не стали Олегу ничего советовать, он сам должен был решить, как поступить, и мы с Эриданом не вмешивались.