Храмовый раб (СИ)

— Такова воля единого бога, и не тебе, Ахемен, ему перечить, — Макс вовсю осваивал новые способы манипулирования массами.
— Не мне, — согласился Ахемен, но больше в этот день с Максом не разговаривал.
Через два дня, когда они поднялись в гору, и до родного селения Ахемена оставался буквально час пути, Макс и Ахемен снова ехали вместе. Тот смирился с волей великого бога и принял предначертанное.
— Слушай, — сказал он, — тебе надо имя сменить.
— Зачем это? — удивился Макс.
— Да оно у тебя дурацкое, как кличка у собаки. Никто такого жреца всерьез воспринимать не будет.
Макс задумался и представил себе батюшку, которого звали Шарик или Бобик. Да, совсем не комильфо получалось. И тут его внезапно озарило.
— Да, ты прав. Имя надо менять. Зовите меня Заратуштра.
— Неплохо. — сказал после небольшой паузы Ахемен, — Золотая звезда Тиштрия (Сириус) или погонщик старого верблюда. И так, и так твое имя можно понять. Загадочно. Людям понравится.
Вскоре перед отрядом воинов предстала огромная равнина, окруженная горами. Чахлая зелень и небольшое количество деревьев просто кричали о том, что с водой тут были серьезные проблемы. Теперь стало понятно, почему скудный надел мог прокормить только небольшое количество людей, и почему все воины за спиной Макса были вынуждены наниматься за гроши в детском, по нашим меркам, возрасте. Одно сельское хозяйство не могло прокормить племя, и тут разводили коней, баранов и коз, перегоняя их с пастбища на пастбище. Один хороший дождь превращал долину в райский, цветущий оазис, где каждая травинка тянулась к солнцу, радуясь неслыханной удаче. Кони и бараны отъедались на сочной травке, удобряя матушку землю, а ячмень давал неслыханный урожай (центнеров восемь-десять с гектара на наши цифры). Дождя здесь ждали, о нем мечтали, о нем молили богов. Но боги нечасто баловали эту скудную землю. И только горы невдалеке, покрытые снеговыми шапками, говорили о том, что в принципе, тут вода есть, но ее надо как-то взять. Люди, жившие на этой земле, были просто виртуозами в части экономии живительной влаги, строя глубокие колодцы, закрытые от испарения на палящем иранском солнце.
Долина была покрыта сотнями маленьких саманных домиков с плоскими крышами, окруженными небольшими клочками посевов и плодовыми деревцами. Все всех знали, и все всем приходились родней в каком-то колене. И теперь почти все население долины собралось у старого карагача, который считался тут священным, и ждало нечастого тут события. Прибытие с войны целой сотни сыновей, многих из которых в лицо не помнили даже родные матери, всколыхнуло местную тягучую жизнь. Несколько тысяч человек, одевшись и обувшись, как на праздник, поглядывали на солнце, ожидая заката.
И вот изумленному взору всего племени предстала сверкающая бронзой доспеха сотня, выстроенная в колонну по четыре (это Макс настоял), с поднятыми копьями и на высоких мидийских конях. Для местной публики зрелище было совершенно сюрреалистичным, о чем откровенно говорили их открытые рты и выпученные глаза. Сотня картинно развернулась, выстроившись в две шеренги по пятьдесят бойцов. Макс сорвал себе глотку, грозя карами небес, но заставил Ахемена отработать этот несложный прием, и лютый понт удался. Мужики чувствовали жуткую зависть, бабы — дрожь в коленках, незамужним девкам резко захотелось замуж, а младшим сыновьям — поскорее сбежать из опостылевшего захолустья.
Ахемен соскочил с коня, выискивая в толпе родителей. Впрочем, они, предупрежденные заранее, стояли в первом ряду, и просто светились изнутри. Сотник поклонился в пояс отцу и матери, расцеловал сестер, а потом достал мешок с подарками, доставая каждый отдельно так, чтобы было видно соседям. Те передавали по цепочке дальше, что именно Ахемен подарил, какого цвета и качества, и что конкретно передающий об этом думает. Отцу он подарил теплый плащ, сапоги и красивый пояс. Матери- золотые серьги, платок и длинное красное платье. Сестрам- платки и бусы. Толпа была разорвана в клочья.
После Ахемена, по сигналу, сотня спешилась, и все начали искать свою родню. Но в толпе, впрочем, уже все сами углядели своих, и началась форменная каша. Все вокруг обнимались, плакали, кричали, перекрикивая друг друга, и хвастались подарками. Все начали расходиться по своим дворам, прихватывая с собой нечаянно обретенных родственников. Ведь, по обычаям и античного, и средневекового общества, мать, провожающая сына на войну, заранее оплакивала его как погибшего. А если он возвращался, то радовалась, как будто он воскрес из мертвых. Такая вот защитная реакция психики в условиях отсутствия почтового сообщения.
 
Макс, стоявший, как неприкаянный, ловил на себе любопытные взгляды. Необычная внешность, отсутствие доспехов, из оружия — только кинжал на поясе. Местное население терялось в догадках. Любопытные девчонки тоже смотрели, но сотня куда более привлекательных, по местным меркам, женихов, очень быстро отвлекала их внимание.
Ночевать Ахемен забрал Макса в родительский дом, до которого они добрались минут через двадцать. Скромный домик, построенный из глиняного кирпича, обожженного местным солнцем, едва вмещал внезапно увеличившуюся семью, поэтому разместились на улице. На очаге уже кипел котел, в котором булькало что-то мясное и распространяло неимоверные запахи местных трав и чеснока. Мать, счастливыми глазами смотревшая на младших сыновей, казалось, помолодела лет на десять. Отец, степенно оглаживающий седую бороду, сидел на почетном месте и ждал, когда все насытятся, и семье дозволено будет начать беседу. Впрочем, на женщин это не распространялось. Они могли только слушать, а болтать о своих бабских делах должны были там, где их не слышали мужчины. Да и сидели они отдельно. Немудреная снедь, состоявшая из ячменных лепешек, бульона с травами и вынутого из него мяса закончилась бы очень быстро, но так не полагалось. Все ели неспешно, соблюдая обычай, отдавая должное еде, и не оскорбляя хозяев спешкой. Наконец все насытились, и началась размеренная беседа. Началась издалека, с тех времен, как Ахемен и Камбис были тут в последний раз. Отец подробно рассказал, сколько и от какой кобылы родилось жеребят, и какой приплод принесли овцы. Трагическому случаю нападения волков на стадо было уделено минут тридцать. Ахемен и Камбис почтительно слушали, изредка вставляя наводящие вопросы или удивленные восклицания. После обсуждения скота перешли к людям. Подробнейшим образом были обсуждены соседские свадьбы и похороны, Братья узнали, у кого из двоюродных братьев родились дети, сколько и какого пола. Макс, довольно неплохо понимавший наречие персов, начал клевать носом. Усталость после всех перипетий, длинный переход и сытный ужин делали свое черное дело. Он в прямом смысле засыпал. Но проявить такое неуважение к хозяевам было немыслимо, и он начал рассматривать людей за столом. Старший брат Ахемена, и наследник отца, Куруш был зрелым по местным меркам мужчиной лет тридцати пяти. Он имел окладистую бороду с проседью и убогий кругозор человека, никогда не покидавшего родной кишлак. Два сидевших тут же зятя были его клонами, но помоложе.
Неподалеку, то есть в трех шагах от Макса, сидели женщины. Мать, две замужние дочери и одна незамужняя, симпатичная девчонка лет шестнадцати, по имени Ясмин. Тонкая, как веточка, с задорными ямочками на щеках и огромными карими глазами, она моментально привлекла внимание Макса. Собственно, тут ему и смотреть то было больше не на кого. Старшие сестры были замужем, а мать уже была сильно немолода. Ясмин вовсе не была мисс Вселенной, но стройная фигурка, нежная кожа, милая улыбка и густые волосы делали ее необыкновенно привлекательной. В этом обществе ценились женщины в теле, с кобыльими задницами и арбузными сиськами, густо намазанные косметикой и увешанные бижутерией, как новогодние елки. На их фоне Ясмин смотрелась бы просто воробушком, но для Макса, с его вкусом горожанина двадцать первого века, она была вне конкуренции. Сон как рукой сняло, и наш герой, опасаясь заработать косоглазие, изо всех сил делал вид, что девушка его совершенно не интересует. Та, что характерно, дурой не была, и все поняла сразу, как это у женщин и бывает. И, как водится, гордо отвернулась, также периодически скашивая глаза на необычного парня. Благо смотреть тут ей было не на кого. Отец, братья и мужья сестер.