Мастера детектива. Выпуск 12
Я усмехнулся: он умел держать язык за зубами.
— Но девица молчала, пока вы не уехали из Франции. Это похоже на откровенную попытку запугать вас, чтобы вы держались отсюда подальше, не рискуя уладить это дело в судебном порядке. Кстати, почему вы этого не сделали, пока вас не было в стране? Французские законы это допускают.
— Месье Мерлен остановил все попытки сделать это. К тому же обвинение на этом не настаивало.
— Похоже, их самих собственная подставка не слишком–то обрадовала, если они побоялись, что девица может все испортить даже без вашего присутствия. Теперь самое главное: почему вы не пытались опровергнуть выдвинутое против вас обвинение? Если оно было подстроено, вы могли доказать свою невиновность. Конечно, это бросило бы на вас тень, но теперь–то вы в этом деле по уши и даже лишены свободы передвижения.
— Думаю, вы сами могли бы ответить на этот вопрос, мистер Кейн. — В голосе Маганхарда чувствовалось легкое удивление, если только это было подходящее слово для столь незначительного изменения тона. — Вы сказали, что в конечном итоге все могло бы свестись к моим показаниям против показании этой женщины. Не забывайте, что любой суд не застрахован от ошибок.
— Мистер Маганхард, я ведь не говорю о судебном процессе; до этого никогда бы не дошло, — озадаченно сказал я. Собственно, я и был озадачен, поскольку никогда не думал, что мне придется консультировать по вопросам юриспруденции обладателя многомиллионного состояния.
— Простите, я вас не совсем понимаю, — невозмутимо отозвался он.
— Когда речь идет о ложном обвинении в изнасиловании, то его плюсы и минусы превращаются в палку о двух концах, поскольку все зависит только от показании женщины. И если однажды ее удалось подкупить, то это можно сделать и во второй раз. Она просто не опознает вас, и дело развалится само собой.
— Я бы расценил это как напрасную трату денег, — ледяным тоном отчеканил Маганхард.
* * *
Мы с Харви переглянулись, но он только коротко улыбнулся и промолчал.
— Послушайте, мистер Маганхард, — осторожно заметил я, — но ведь это могло бы сберечь вам деньги. Предположим, вы бы еще месяц назад обратились ко мне с предложением разыскать эту женщину. Если бы я пришел к выводу, что ее подкупили, то заплатил бы ей на несколько тысяч больше и заставил молчать. Это обошлось бы вам — включая и мой гонорар — примерно в четверть той суммы, которую вы выкладываете за это путешествие. И никакого риска. Что вы на это скажете исключительно как бизнесмен?
— Мистер Кейн, бизнесменов в чистом виде не бывает. Необходимо рассматривать все с точки зрения порядочности, а в данном случае…
— Порядочность? Да кто говорит о порядочности?! — Я поймал себя на том, что кричу, и поспешно сбавил тон. — Мы говорим о том, что вас элементарно подставили; где тут порядочность? И уж если вы так хотите соблюсти все приличия, то почему бы вам не предстать перед судом и не попытаться доказать свою невиновность?
— Простите, мистер Кейн, но я размышлял об этом гораздо дольше вас. — Он был спокоен и абсолютно уверен в себе. — Поскольку я невиновен, то, явившись в суд, ничего не выигрываю. Сделав это, я бы пошел на ненужный риск — ведь суд может допустить ошибку и признать меня виновным. И я не собираюсь противопоставлять подкуп подкупу: не понимаю, почему я должен платить за свое доброе имя, которое принадлежит мне по праву? Вот это и есть вопрос морали.
После этого все замолчали и долгое время в машине было слышно только ровное гудение мотора и свист ветра за окнами. Потом Харви сказал:
— Что ж, неплохой способ остаться богатым: все, что надо, — это считать каждый цент.
— Мистер Ловелл, а вам не кажется, что только бедняки имеют привычку обсуждать, как богатые тратят свои деньги?
Харви с усмешкой посмотрел на меня; я вскинул бровь и поправил зеркало, чтобы видеть Маганхарда. Он сидел, слегка подавшись вперед, и, нахмурившись — тоже слегка, — смотрел в затылок Харви. Но я уже начал понимать, что все эти «слегка» лишь в ничтожной степени показывали то, что происходило у него в душе.
— Знаете, мистер М., — ответил Харви, — меня никогда не волновала проблема, как богатые тратят свои деньги. Могу сказать только одно — у каждого своя точка зрения.
На секунду на лице Маганхарда промелькнуло выражение, которое при желании можно было принять и за улыбку, и за презрительную гримасу, и вообще за все что угодно. Но неожиданно мне показалось, что под этой бесстрастной маской проступает искаженная злобой тощая физиономия шотландского проповедника, громогласно клеймящего мотовство и пугающего своих прихожан геенной огненной.
— Надо же, у него своя точка зрения, — прорычал я. — Он может потерять все, но у него своя точка зрения.
Глава 10
После этого все надолго замолчали. Небо снова затянули тяжелые серые облака, хотя и не предвещавшие дождя, но полностью скрывшие солнце. День был пасмурный и унылый и почему–то вызывал в памяти вкус выдохшегося пива.
Действие «марка» прошло, и на меня вновь навалились раздражение и усталость. Моя реакция водителя притупилась, и я был вынужден сбросить скорость. Сидя рядом со мной, Харви время от времени называл номер дороги или говорил, куда свернуть; в промежутках между этим он откидывался на спинку кресла, неотрывно глядя на мелькающие за окном пейзажи. Маганхард и девушка молчали.
Около пяти мы миновали Конда–ан–Фенье и оказались на равнине, в результате постоянных ветров изрезанной неглубокими пологими лощинами и изломанными цепочками холмов. В таких местах все, что видишь вокруг, это небо. Изредка на перекрестках дорог и рядом с похожими на форты домами фермеров попадались небольшие сосновые рощицы. Сосны были ярко–зелеными и окружены ковром маленьких диких нарциссов.
— Мы сейчас на национальной автостраде, — предупредил Харви. — Хоть она и второстепенная, но…
— Не беспокойтесь, — перебил я. — Я эти места знаю.
По идее, после этих слов я должен был почувствовать себя лучше. А может быть, я сказал это, лишь бы не почувствовать себя хуже. Я нажал на педаль акселератора: дорога была почти пустой и, несмотря на легкие изгибы, на этой открытой местности можно было видеть, что находится за поворотом. Я то разгонялся, то тормозил, выжимая на прямых участках семьдесят километров.
Мы не останавливались. Никто меня не просил, а я и не предлагал. Если бы я сейчас остановился, то у меня просто не хватило бы сил снова завести мотор.
* * *
Объехав Сен–Флюр с севера, а потом и Ле–Пюи с юга, мы через двадцать минут выбрались на узкую извилистую дорогу, тянувшуюся между каменными стенами, наполовину утонувшими в торфяной почве.
Ржавая табличка на покосившемся столбике гласила: «ДИНАДАН». Я затормозил прямо перед ней еще до того, как впереди показалась деревня.
Харви устало повернулся ко мне.
— Что у вас на примете? Какая–нибудь ферма?
— Нет. Сама деревня.
Он мотнул головой в сторону обочины.
— Четыре телефонные линии. Здесь наверняка есть жандармы.
Я кивнул, вышел из машины и потянулся. Я чувствовал себя одеревеневшим, как крышка гроба, и помятым, как лист бумаги, в которую обычно заворачивают рыбу и чипсы. Хотелось надеяться, что Динадан нам подойдет — у меня совершенно не было сил и дальше мотаться туда–сюда по «крысиной тропе».
— Буду через несколько минут, — бросил я через плечо и зашагал вверх по холму к маленьким воротам в каменной стене, окружавшей деревенское кладбище.
* * *
Динадан — старая деревня, и к тому времени кладбище основательно разрослось. Как ни странно, оно совсем не походило на деревенское. Словно по контрасту с узкими, кривыми и пыльными улочками Динадана, могилы чистые и ухоженные — были расположены аккуратными длинными рядами. Здесь было куда больше разнообразия, чем в самой деревне.
Мне то и дело попадались большие помпезные надгробия со скорбящими ангелами, державшими колпаки над застекленными с трех сторон могилами, чтобы уберечь цветы от порывов ветра; встречались и простые прямоугольные плиты, лежавшие прямо на земле, — все они были тщательно ухожены, и на каждой можно было легко прочесть фамилии. Именно за этим я сюда и пришел.