Клятва (СИ)
Снова завыл ветер. Зевс оскалился, дернул морду на восток. Егерь понял — вот оно. Через пару секунд стрелки уже были наизготовке, а группа рассредоточилась по указанным местам.
Ожидание.
Кавказец смотрел больше на питомца, исполняющего роль живого компаса: неустанно рыча, полуволк впивался в мертвые дома с восточной стороны, откуда вот-вот вынырнет стая зверей. Новички дрожали, но прицел держали — каждый готов был грызться за свою жизнь.
Прогремел выстрел, разорвав могильную тишину погибшей деревеньки, а за ним последовало скуление умирающей твари. Взвыли волки.
Они показались из-под окутанных мраком домов: изувеченные, обезумевшие твари, с таким же злобным и вгоняющим в ступор оскалом. Сволочи жадно смотрели на будущий корм. Были они немного больше Зевса, что было странно, а тела их были усеяны кривыми шрамами да гноящимися ранами, а где-то на неестественно густой, темно-серой шерсти виднелись побои от зверя покрупнее. Чем-то эти выродки напоминали гиен: челюсть их создавала иллюзию перекошенной улыбки.
В этот момент время словно бы перестало существовать: твари впивались взглядом в людей, а те, в свою очередь, своими прицелами вглядывались в монстров. Эта дуэль длилась ровно до того момента, пока Хриплый не пригвоздил еще одну, из двадцати с лишним шавок, к земле. Та издала истошный вой и, в судорогах обняла землю, залив её кровью. Волки ринулись в атаку: они рвали мокрую землю своими огромными когтями, выбивая грязь из-под лап. Неслись они быстро и уверенно, надеясь поскорей вцепиться в горло и вдоволь упиться человеческой кровью. В ответ оркестр из калашей вспорол воздух и срезал несколько тварей: почти все попали волкам в голову и те падали, корчась в предсмертной агонии. Но расстояние неминуемо уменьшалось и чем ближе твари были, тем становилось страшней — калаши молодняка залупили без остановки, почти не целясь, отчего почти все патроны уходили в молоко.
Щелкнул пустой боек. Тут, спасая положение, Егерь дал короткую очередь, забрав двоих тварей разом. Несколько уродцев добежало до укреплений: они выпрыгнули, сверкая налитыми ненавистью глазами. Один бросился на Егеря. Отпрыгнув с небольшой возвышенности он из них мог бы запросто сбить кавказца с ног своей тушей, но Егерь, движением руки пропустил мимо себя этого ублюдка и, тут же оборачиваясь по инерции, осыпал его градом из свинца. На лицо брызнула кипящая кровь. Отвратительный и мерзкий смрад ударил в нос. Оглянувшись, перевозчик заметил как Зевс завалил своего дальнего родственника, и с упоением рвал его глотку, а волк, беспомощно катаясь по земле и задыхаясь в собственной крови, выл от боли. Чеснок, что стоял справа, сбрасывал с себя еще дергающийся волчий труп. Из шеи животного торчала рукоять ножа.
Зашумел ветер.
Ещё раз тщательно оглядев местность и проверяя, не затаился ли кто среди трупов, Егерь выдохнул.
— Отряд — отдыхать, — скомандовал он, осматривая хладный труп волка, — но не расслабляться.
Один из сталкеров вскинул калаш на плечо, улыбнулся:
— Пф! Делов-то!
— Ага, — подхватил кто-то из отряда, — как два пальца об асфальт!
— Етить твою мать! Не дай боже… — из башни послышались стоны лестницы, приглушаемых руганью Хриплого и Кувалды с Ломом. Тут конструкция не выдержала оскорблений и с громким металлическим лязгом рухнула на земь.
Мужики не сдерживались в выражениях. Совсем. Хриплый так вообще в красноречии мог и с самим Пушкиным посоперничать.
Через несколько секунд в проеме показался и сам Артем: лицо его еще горело от злости на обрушившуюся лестницу, а рукой он поддерживал спину, на которую и пришелся удар. За ним возникла помрачневшая пара инструментов.
— Отличная работа, солдаты! — прокряхтел Артем, — мы таких сук еще перебьем ого-го!
Егерь с подозрением оглядывал больно уж мелкие туши волков. Вдруг посмотрел на Зевса: тот присел рядом с хозяином и буравил кавказца щенячьим, слепым взглядом, держа в зубах оторванный от волка кусок мяса с которого медленно стекала багровая кровь.
— Такие подарки мне не нужны… — вздохнул Егерь. — Брось!
Зевс таки послушался и с досадой выплюнул аппетитный кусок волчатины, отвернувшись от своего сурового хозяина.
Перевозчик немного помолчал, но после сказал:
— Паршивенькая ситуация. Это не волки, а щенки. Слишком маленькие туши. Значит, основной выводок еще где-то бродит.
— Черт бы их побрал… — просипел Артем. — Ну давайте, парни, еще пошарим тут, меня тоже не отпускает чувство, что не всех мы гореть в аду отправили…
Он поглядел на свинцовое небо.
Юноши явно были не в восторге от принятого решения, но делать нечего.
Они окинули взглядом округу, вновь обыскивая территорию на предмет волков, но, как и раньше, их встречали только осунувшиеся, безглазые дома.
Уже темнело и возвращаться было бы глупостью. Егерь решил, что лучше будет остаться переночевать здесь, в деревне, а заодно и прочесать оставшиеся домики на всякий случай.
Так, команда снова тихо поплелась по старой деревне, осматривая каждый дом и теперь, еще тщательнее оглядываясь по сторонам. Дабы ускорить процесс они вновь разбились по пятеро и каждая из групп вновь держала зрительный контакт с соседней, дабы в случае нападения было больше шансов отбиться.
По треснувшему шиферу крыш забарабанил дождь, скопища туч стали искриться молниями. Погода портилась.
Хриплый и Даня нырнули в очередной разваленный временем дом. Чеснок и Ваня остались снаружи, а Егерь с Дубом принялись шмонать рядом стоящий гараж.
В доме, куда шагнули Артем с его племянником, было пусто: вокруг только разбитое стекло да ворох мусора.
— Етить черта за ногу, — гаркнул Артем. — Срань господня!
— Что такое, дядь?
Ответом юнцу послужил болтающийся на веревке труп.
Бедолага повесился прямо на люстре, которая только чудом держала своего почившего жильца. Рядом валялся изъеденный червями деревянный стул, с обломившийся ножкой.
Сколько мертвяк тут висел неясно, но точно не больше двух-трех лет — кожа сгнила, но не полностью и сейчас представляла собой тонкую, изорванную гнилую пленку, покрывающую трухлявый скелет.
На столе стояла нетронутой пустая бутылка водки, пистолет и записная книжка.
Старый пол томно заскрипел, когда Хриплый сделал пару шагов к столу. За дядькой юркнул и Данил.
Артем, приблизившись к самоубийце, стал внимательно разглядывать его безобразное лицо, которое и при жизни было не в лучшем состоянии, чего уж тут говорить.
Гулкий ветер играл со ставнями окон, а дождь, под аккомпанементы грома, перерастал в ливень: крупные капли неустанно били по крыше и сползали вниз, через многочисленные щели и трещины, громко разбиваясь о пол.
— Дядь, ты что на него так уставился? Труп да труп, — робея заключил Даня, хотя сам не спускал с висельника взгляд.
— Потому как я в пункте всех знаю, — ответил Артем, — а вот этого старичка никак не припомню. Хм, может это беженец недавний?
Пока дядька занимался осмотром тела, Данил, преодолевая отвращение, прошел через висельника, все ещё оглядываясь на него. Заглянул в записную книжку, которая лежала рядом. Она была с пожелтевшими, рваными страницами. Где-то текст был размыт, где-то были порваны листы, но в целом, большая его часть сохранилась неплохо и поддавалась какому-никакому прочтению.
На обугленных временем листах, корявым, горбатым и еле разборчивым почерком было написано следующее:
«Они не пустили меня. Бросили гнить здесь, в этой богом забытой деревушке. Сказали, что я больной. Надо же, больной… Все мы теперь больные… в этом дерьме. Подумать только, а ведь я надеялся, что хоть здесь меня приютят… Столько пройти по мертвой пустоши, перебить столько ереси и все только ради призрачного шанса найти здесь приют… А ведь Яков говорил, что они врут, но я не поверил… И где я теперь? Господи, чем мы тебя разгневали?.. У меня ведь даже нет патронов, чтобы пустить пулю себе в лоб… Та веревка так маняще смотрит на меня… Грех, конечно, но болезнь и правда жрет меня, так что я уже не могу… Лучше удавлюсь, чем превращусь в безумца. Господи, прости грешника за дела его и да избавь от мук тяжких…»