Ночная (СИ)

Что ж, кажется, в моем возвращении есть свои плюсы. По крайней мере, я смогу лично взглянуть в глаза епископу. И даже настоятелю!
- Долгая история, — вздохнул Раинер. — Бланш знала человека, который смог вылечить мою руку. Но не сразу.
Камиль открыл было рот… и тут же закрыл, перехватив предостерегающий взгляд своего десятника.
- Лучше расскажи, что тут творилось, пока меня не было, — нарочито беспечно попросил Раинер, хлопнув дружинника по плечу, и уверенно пошел в сторону столовой, увлекая его за собой.
На меня он даже не оглянулся, и я, глубоко вздохнув, развернулась и пошла обратно к площади.
Быть не может, чтобы там не ошивался никто из дневных в поисках наживы! А Элои говорил только о Нищем квартале и ничего — о том, что мне и подходить к старым знакомым нельзя…
* * *
Кто-то впихнул мне в руки такой же глиняный кубок, как и Раинеру — четвертью часа ранее; там плескалось на самом донышке, но разило так, будто туда вылили всю бочку. Я натянула на лицо благодарную улыбку, отсалютовала кубком, тайком плеснув себе в волосы, чтобы не выделяться в развеселой толпе, и ввинтилась в самую гущу народу.
Говорили обо всем подряд. В течение ближайших пяти минут я узнала все, что происходило, не происходило и могло бы произойти в городе — оставалось только выяснить, какие из сплетен к какой категории относились.
А вот чтобы высмотреть юркие тени, мелькающие среди добропорядочных жителей, времени ушло куда больше. Меня никогда не готовили для работы в толпе — Старшой считал, что мне самое место на ночных улицах, а вот для гуляний я слишком приметна. Он, разумеется, оказался прав: сама я никого поймать не сумела, но зато и часа не прошло, как передо мной вынырнул невесть откуда Длинный и тут же окинул меня оценивающим взглядом.
Не обнаружив ни кошелька, ни новой одежды, он несколько приуныл, но все же вызывающе поинтересовался:
- Ты чего тут забыла?
Я могла бы напомнить ему, что теперь имею полное право находиться на площади перед храмом. Или сказать, что хозяин Нищего квартала больше не может распоряжаться мной. Или хоть помахать грамотой из храма…
Вместо этого я ухватила Длинного за запястья и проникновенно сообщила:
- Вот тебя-то мне и надо!
Худших слов для труженика Нищего квартала и придумать было нельзя. Длинный вмиг побледнел, но быстро спохватился, что перед ним всего лишь женщина, бывшая папина любовница, несостоявшаяся мачеха — и попытался было выкрутиться, но не смог. Уж что-что, а держать Старшой меня научил.
- Кто-нибудь видел невесту графского советника? — спросила я, утягивая Длинного в толпу танцующих.
Подросток, вынужденный уворачиваться от пляшущего люда, насупился, но деловито перехватил инициативу, встроившись вместе со мной в человеческий поток.
- А тебе-то что?
- Любопытно, — невозмутимо отозвалась я.
У Старшого точно так же поблескивали глаза, когда он чуял выгоду: Длинный с годами становился все больше и больше похож на отца.
- Любопытство не всякий может себе позволить, — толсто намекнул он.
Я не удержалась от долгого усталого вздоха. Смотреть на подростка сверху вниз уже не получалось, но я приложила все усилия, чтобы создать именно такое впечатление.
- Ты же помнишь, что говорил папа про тебя и торги? Потому что приличные горожанки такое не повторяют.
Но втайне согласны.
Длинный, кажется, и сам понимал, что Старшой был прав — тот вообще редко ошибался в людях, а про безнадежное отсутствие у среднего сына склонностей к торговле повторял неоднократно. Зато прочил ему тепленькое местечко среди нюхачей, в чьи обязанности входило разузнавать «хлебные» дома и запоминать щедрых людей.
На последний фактор я уповала особо: кто, как не Длинный, мог быть в курсе, как попасть в графский замок и взглянуть на невесту?
- У меня все равно денег нет, — с наигранным смущением созналась я, видя, что подросток готов уйти в глухую оборону в духе «ты мне не мать!». — Но храмовник может заплатить, только договариваться о цене придется с ним.
 
Длинный надулся еще пуще.
- Тогда с ним и буду говорить!
Я пожала плечами: с ним так с ним, Раинер потом все равно перескажет полученную информацию. Но если Длинному это позволит потешить расцветающее подростковое эго — мне же лучше. Назло вредной тетке, небось, вдвое больше положенного сообщит, выделываясь!
Завершив положенный круг, я выпустила Длинного и осторожно, издалека, заглянула в храмовый зал. Давешний пугливый послушник грозно сощурился и погрозил мне метлой — а кроме него, в открытой для посещений части никого не было: похоже, Раинер еще не освободился. Впрочем, в Нищем квартале его наверняка хорошо запомнили — а зная, что тот готов платить за сведения о невесте графского советника, из-под земли его достанут, лишь бы заработать!
Поэтому я сделала вид, что ужасно испугалась метлы, и обошла Собор, выискивая черный ход со стороны внутреннего дворика. Увы, храмовой прислужницы на месте не оказалось: она жила в городе, с мужем, и сейчас, должно быть, праздновала вместе со всеми. Только вот шансы найти ее в этой толпе… я замялась, не зная, стоит ли дождаться ее в келье или попытаться пройтись по площади. За меня решил случай: заслышав шаги за поворотом коридора, я предпочла выскочить из пристройки, не дожидаясь встречи с охранниками. Это Раинер мог безбоязненно явиться прямо через главный вход, а вот мне, отыскавшей способ чудесным образом исцелить жуткую рану от когтей нахцерера, лишний раз сталкиваться с храмовой дружиной не стоило.
Градус веселья на площади все рос: где-то в центре завязалась потасовка, и толпа раздалась, освобождая круг. Шустрые тени дневных рассредоточились, и кто-то уже громко зазывал делать ставки. Музыка оборвалась, взвизгнула лопнувшая струна, и над площадью взлетел ликующий вопль, из которого можно было заключить, что менестрелю не поздоровилось — похоже, просто так, за компанию.
Я замялась на верхней ступени, ведущей из храмовых пристроек. Внизу непрерывно двигалось шумное людское месиво, пахло кислым вином и плохо запеченным мясом. Полупрозрачный дым витал над площадью, тщетно пытаясь прикрыть от святых небес творящееся на земле непотребство — и, словно желая отвлечь взгляд карающего божества, от серой громады замка грянули фанфары. Я приподнялась на цыпочки.
До сих пор мне ни разу не доводилось видеть графа вживую. Зрелище оказалось довольно унылым: щуплый и невысокий, как и большинство тангаррцев, в ярком объемистом наряде, призванном прибавить солидности, Его Сиятельство особого впечатления не производил. Если бы не расписные носилки с роскошным навесом, я бы и вовсе не смогла определить, кто из процессии может похвастаться титулом, но свите полагалось скромно идти следом, пока граф возлежал на подушках, совершенно в них теряясь.
Герольд звучно обложил кого-то по матушке, вскарабкался на помост и грянул на всю площадь:
- Его Сиятельство Маркель Огастин, граф Патрийский!
Толпа разом стихла, и круг в центре площади быстро затянулся. Люди вытягивали шеи, пытаясь получше рассмотреть аристократов, занимающих помост. На ступени храма поднялись несколько пожилых мужчин, не иначе, страдающих дальнозоркостью, и на плечи одному из них тут же взгромоздился тощий мальчишка. На меня они не обращали внимания, но я все же опасливо посторонилась — а когда снова подняла взгляд на помост, граф уже восседал на заранее принесенном кресле с алой обивкой, а вокруг него рассредоточились на скамьях придворные.
Его Сиятельство выждал, пока над площадью не воцарилась настороженная тишина, и неспешно заговорил:
- Сегодня светлый день. День радости.
Дождь, стоило отметить, не переставал, а радости в голосе графа было ни на грош: только брезгливость. Он говорил тихо, прикрывая нос надушенным платком, и что-то подсказывало, что, кабы не городские гуляния, эти вино из бочек попросту вылили бы, потому как для благородных господ оно не годилось.