Отель «Очаг» (СИ)

— Что ты с собой сделал, Том?
Второй человек за сегодня назвал Волдеморта старым именем, но на этот раз ничто в нём не восстало, наоборот — из её уст прозвучало правильно и единственно верно. И всё же не существовало больше никакого Тома, к которому Гвен взывала.
— Я известен под другим именем, — сказал он.
— Оставь его своим приспешникам, — был ответ.
Тогда Волдеморт перехватил её ладонь и оставил холодный поцелуй на тонких пальцах.
— Моё предложение остаётся в силе, — он ни на секунду не сомневался.
— Как и мой отказ, — она опустила руку и отвела глаза.
— В таком случае, не попадайся у меня на пути, Фоули. Я не ведаю жалости.
Он протянул рыжую палочку и проследил, как Гвен прошла к выходу.
— Стеббинс, — в дверях сказала она. — Моя фамилия Стеббинс.
Покидая комнату, Гвен не догадывалась, насколько особенной была в его жизни. Настолько, что он, Тёмный Лорд, вот так запросто отпустил её, позволил ускользнуть.
Но отпускал ли он на самом деле? Хоть на минуту? Из снов, из мыслей, из сердца. Думал, что да. Уже на следующее утро, когда Волдеморт пришёл в себя, он сумел забыть всё как страшный сон. Кошмар, который с ним никогда не случался. Позже, уже окончательно превратившись в то лицо из треснутого зеркала, он ни разу не вернулся мыслями к этому дню.
И только в последние секунды своей безвременно оборвавшейся жизни, прежде чем смертоносное заклятие обуяло тело, он понял, как жесток был с ней и с самим собой. Понял, что всю жизнь находился в плену у света, у той маленькой заботы и большой доброты, что однажды к нему проявили.
Никто не заметил этого, кроме, может быть, вездесущего Дамблдора, что наблюдал за происходящим с небесного дивана, но в последний момент тень сожаления пробежала по безобразному лицу Волдеморта. Пожалуй, именно она и сразила его наповал, обогнав зелёную вспышку.
Миг, и выцветшие, когда-то тёмно-синие глаза настигла пелена смерти. В тот роковой час по нелепой — или благословенной — случайности он навеки застрял в полутьме двадцатого номера рядом с Гвен, где они юные, прекрасные и по-настоящему живые.
Если в его жизни и было что-то светлое, то это её пшеничные волосы, то это её грушевая мантия.
***
Гвендолин доживала дни в общепринятом счастье. Фамильный дом и выводок детей. Старшего Лукас назвал Майклом, а младшего наступил черёд называть Гвен. Она не смела предлагать самое тёмное и самое любимое имя в мире, поэтому сказала, что будет Гектор, в честь отца.
Со временем семья стала замечать, что если речь заходила о политике, то Гвен неизменно втихомолку покидала столовую, ни с чем не соглашаясь и ничего не отрицая. Когда поступали вести о новых смертях, она с замиранием сердца читала газетные строки. Она чувствовала то, что не должна была чувствовать: по-настоящему её волновала участь единственного человека, который уже вконец потерял себя.
В особенно тяжёлые дни Гвен даже принимала всю тяжесть вины на свои плечи. Может, именно ей суждено было остановить то зло, что сейчас неукротимо разрасталось, ещё в зародыше? Да, звучит слишком громко и самонадеянно, но иногда ей казалось, что в своё время она всё-таки сумела приручить того волчонка. Иначе почему он так замирал от её редких прикосновений? И почему вдруг пришёл на помощь во время нападения, которому сам же и поспособствовал? Эти вопросы красной нитью тянулись сквозь полотно её жизни. Жалела ли она, что даже не попыталась ничего изменить? Нет, ведь эта затея была бы явно обречена на провал.
Гвен всегда себя недооценивала.
Второго мая 1998-го, когда ей едва исполнился семьдесят один год, мир разразила весть о гибели Волдеморта. Сыновья влетели в гостиную, чтобы сообщить эту долгожданную новость, но обнаружили бездыханное тело матери в кресле у камина.
Седые волосы распущены, пламя в очаге теплится и дружелюбно трещит. Лицо, тронутое временем, безмятежно и умиротворено. В руках чёрная потрёпанная книжка, открытая на последней странице. Там чернилами отмечен стих:
Однажды смерть освободит их.
Избавит разум от решений,
 
От злых, порочных прегрешений,
От бед насущных и забытых.
Однажды смерть вознаградит их
За обоюдное стремление,
Свершится воссоединение
Двух душ: увядшей и разбитой.
На долгожданное сближение
Однажды смерть благословит их.
Простынет след
Тех долгих лет,
В разлуке пережитых.