Змеи Аргадзона (СИ)

У Альстрейда и Леона приподнялись от удивления брови.
Вайнер заулыбался, глаза его сузились, он бросил на друзей хитрый взгляд из -под сощуренных век, видя такую реакцию на свой рассказ. Подождав минуту, продолжил:
- Да представьте, я облазил практически все библиотеки и, разочарованный, возвратился домой. Денег на проживание катастрофически не хватало, пришлось заняться лечебной практикой. Как-то раз, угрюмый и усталый, возвращался я вечером от одного пациента, и мне навстречу попались два однокурсника по магической академии, закадычные друзья и гулёны Дантур и Ийван.
Леон покачал головой, ухмыляясь и вспоминая загулы весёлой парочки. С большим трудом, а большей частью за счёт родительских денег, они смогли с горем пополам закончить магическую академию. Вайнер продолжил.
- Эти два шалопая, увидев меня, так обрадовались, будто я был их лучшим другом. Я попытался от них отделаться, сославшись на сильную занятость, но не тут-то было. Подхватив меня под руки, они утащили меня в ресторан, а потом мне пришлось разводить их по домам. Первым я отвёл Дантура, так как он едва стоял на ногах, а потом занялся вторым. Дверь мне открыл престарелый дедуля. Так как я не мог передать ему уже спавшего Ийвана, болтавшегося на моём плече, пришлось нести парня в спальню. Бросив гулёну на кровать, я развернулся, чтобы уйти, но меня остановил тот самый дед. Как потом оказалось, это был прапрадед Ийвана, граф Ийв Сурджид, его единственный родственник. Ийв пригласил меня в гостиную и накрыл на стол. Конечно, не сам, бытовой магией он ещё пользовался. За чашкой чая граф выкладывал мне горькие переживания по поводу своего олуха правнука. Видать, скучно ему было одному целыми днями, я слушал его вполуха, а сам разглядывал обветшалый интерьер. Старые пыльные портьеры, закрывающие большие окна, на стенах столетние выгоревшие ковры, подлокотники на креслах вытерты практически до дыр. Столетние обои выгорели от солнца и только в некоторых местах, где когда-то висели картины, можно было рассмотреть их первоначальный цвет и вид. И вот, поставив пустую чашку на стол, я бросил взгляд на раздувающиеся от ветра гардины. Моему изумлению не было предела, на стене между окнами, в большой старой раме, висела картина. И не просто картина, а магически зачарованная, ценность её сложно описать. Продав этот предмет искусства, можно было бы жить безбедно не одному поколению Сурдждских. Вопрос напрашивался сам по себе. Почему старый граф, живя в нищете, бережёт эту картину? Молодая, безумно красивая девушка сидела возле берега моря и, наклонив голову, читала книгу, которую держала на согнутых ногах. По небу неслись белые и пушистые, словно снег, облака, прикрывая девушку от ярких лучей солнца, что пытались пробиться через плотную завесу. Её длинные, черные как ночь волосы поднимались от лёгкого ветерка и падали на раскрытую книгу. Девушка своими тонкими длинными пальчиками подхватывала локон, и раз за разом откидывала его за спину. Я замер, забыв дышать, мне казалось, что в наступившей тишине было слышно, как стучит моё сердце. Сомнений быть не могло, книгу, которую я видел во сне, держала в руках девушка на картине. Растерянный и опустошённый, я упал в кресло и перевёл ошеломлённый взгляд на графа. Почему опустошённый? Тогда я подумал, как же надо мной подшутили боги, послав мне сон -загадку. Я долго сидел, всё ещё не веря, что мои поиски закончились. Мои думы прервал граф, ссылаясь на то, что время позднее и ему пора ложиться спать. Я встал и попросил у него разрешения рассмотреть картину. Он удивился. Я махнул в сторону стены, указывая рукой на картину. Он растерянно посмотрел на меня, и сказал: «Молодой человек, шутить изволите. Все картины уже давно проданы, мы с правнуком едва сводим концы с концами». Сначала я подумал, что дед так стар, что запамятовал, что у него находится в доме. Но потом, глядя на его удивлённое лицо, я пришёл в замешательство. Выходит, я вижу картину, а домочадцы - нет. Тогда я встал и направился твёрдым шагом к стене, и чем ближе подходил, тем сильнее трепетало моё сердце. Девушка в картине казалось живой. Она читала книгу, переворачивала страницы, совершенно не обращая ни на кого внимания. Когда я вплотную подошёл к картине, в лицо мне ударил лёгкий морской бриз, обдав свежестью воздуха, наполненного запахами солёной воды и водорослей. Девушка оторвала взор от книги и посмотрела на меня. Я тонул в океане синевы её глаз, медленно обводил взглядом чёткий контур розовых губ и понимал, что моё сердце теперь навеки принадлежит таинственной незнакомке. Не знаю, сколько мы так смотрели друг на друга, но первая очнулась она, улыбнувшись. Я тоже ответил ей улыбкой, но печальной. Девушка протянула руку и потрогала мои волосы, обвела пальцем овал моего лица, положила ладонь на моё сердце, и её глаза расширились, когда она услышала, как учащённо оно бьётся. Закрыв глаза, она слушала удары моего сердца, её чёрные пушистые ресницы чуть вздрагивали, а лицо становилось всё грустнее и грустнее. Вскоре она убрала свою руку и, взяв книгу, протянула её мне. Я стоял как зачарованный, держа книгу в руках, смотрел, как картина постепенно умирает, по-другому я бы это никак не назвал. Краски стали блёкнуть, силуэт незнакомки становился расплывчатым, а перед тем, как она совсем исчезла, по щеке у неё скатилась одинокая слеза. Она стекала, а под ней оставались чистые мазки акварели. Мне было горько, больно, казалось, с её слезой холодеет моя опустошённая душа. Моё оцепенение прервал дед, бормочущей себе под нос, мол, какая непутёвая молодёжь пошла, с виду приличные люди, а на самом деле одни пьют, другие принимают одурманивающий эликсир. Я повернулся и посмотрел на него, но он, окинув меня взглядом, только покачал головой. Прапрадед Ийвана не видел того, что за предмет я держал в руках. Раз он не видел, то я решил, что книга по праву принадлежит мне. Но скажу вам, что на тот момент она мне была неинтересна. В один миг я познал счастье любви и горе расставания. Дома я положил книгу на стол и не прикасался к ней, будто она была виновна в том, что незнакомка исчезла из картины. Я вернулся к своим исследованиям, когда во сне она пришла ко мне и, улыбаясь, вновь протянула мне книгу. Проснувшись, я посмотрел на мир по-новому и, открыв книгу, впал в ещё большее уныние. Я ничего не понимал из того, что было там написано. Письменность сильно изменилась, но, найдя самый старый словарь, я потихоньку начал погружаться в знания тысячелетней давности. Иногда кричал от отчаянья, не понимая того, что написано, и тогда во сне приходила Луина и, смеясь, объясняла мне. А я, как влюблённый мальчишка, забывал про всё на свете, когда рядом была она, трогал её чёрные и блестящие, пахнущее морем волосы и замирал, когда тонкий шёлк туники касался моей кожи. Ночи. Как я тогда ждал их. Закрывал глаза и погружался в омут захватывающих чувств, в омут бесконечного восторга, трепета и упоения от любви. А открывая глаза, я выл, да, именно не плакал, а выл. От осознания того, что её рядом нет, что я не могу коснуться нежных губ. Да, вы можете посмеяться надо мной, подумав, что такого, как я, невозможно полюбить, но я отвечу вам, что любовь сплетается из чувств, взгляда, улыбки и песни душ. Наши души пели.
 
Вайнер замолчал, его глаза, смотревшие в пол, кричали от боли, лицо осунулось, уголки губ поникли, и казалось, что перед товарищами сидит столетний старик. Тяжко вздохнув, Вайнер продолжил:
- Чем меньше в книге оставалось перевести листов, тем печальнее становилась Луина. Как же прекрасно её имя, такое же лучистое, как её душа, и такое волнующее и ласкающее, как шёпот волн. Когда последнее предложение было переведено, Луина положила свою голову ко мне на грудь, послушала, как учащённо от любви и волнения стучит моё сердце, и отошла от меня. Её образ пошёл волной и постепенно стал пропадать. А я как зачарованный смотрел на крохотные капельки, которые, отделяясь от неё, взлетали и растворялись. Она исчезла, а я кричал, просил вернуться и рыдал. Зачем? Зачем она явилась мне? Подарила столько радости и счастья, а затем забрала мою душу с собой. Я не знаю, сколько времени я приходил в себя. Сидя как -то в кресле, обросший и исхудавший, бросил случайный взгляд на стол и увидел лежащую книгу - ту самую. Я долго не мог оторвать от неё своего взгляда, вновь нахлынули воспоминания. И я решился. Протянув трясущуюся руку, взял книгу, прижал к своему сердцу и скрутился от пронзившей меня боли потери. Я не кричал и не рыдал, слёзы ручьями текли из моих глаз, вытягивая из меня печаль и боль разлуки, вытягивая из меня образ любимой. Сколько я провёл в таком положении, не знаю, потому-то погрузился в сон от бессилия. А когда открыл глаза - понял, я стал другим. Воспоминания о Луине не ушли, но они теперь не терзали меня болью, не рвали мою душу на части от мук любви. Я вновь стал Вайнером, но с пониманием того, что прежним, беспечным, мне никогда не быть. Для чего я вам это рассказываю, сам не знаю, может, потому что мне иногда хочется вновь почувствовать её прикосновения, а я никак не могу их вспомнить.